Невозможно целые дни сидеть на балконе и зубрить эту математику! Сканави вообще удавить хотелось в утробе матери. Начало июля, до вступительных экзаменов в институт еще целый месяц, а погулять и размяться нужно! Погоды отличные, солнышко блестит, а травка зеленеет!
Вовке Макарову давно хотелось позвонить большеглазой Людочке Шенгелия. Она готовилась к поступлению в консерваторию, и беспокоить ее не надо бы, хотя и очень хотелось. В конце концов Вовка отложил задачники и учебники и поднял телефонную трубку.
— Да? – ответила трубка женским голосом.
За последний год Людочка сильно изменилась, набрала женской силы, пополнела, даже голос стал глубже.
— Люд, это Вовка Макаров! Привет! Найдется полчасика?
— Привет, Володя! Совсем нет времени. Репетирую целыми днями до тошноты.
— А если я рядом посижу и послушаю, как ты репетируешь? Я мешать не буду! – пообещал Макаров.
— Ну, приходи часам к двенадцати. Буду ждать!
Вовка мельком посмотрел на часы. Ха, еще десять, можно не спешить! Он копил деньги на новый магнитофон, но большую часть пришлось потратить на репетитора, и от пачечки осталось рублей десять. Одна красная бумажка с портретом Ильича. Денежку было жаль, но повидать разбабевшую Людочку хотелось сильнее. Очень хотелось!
Макаров влюбился в Людочку Шенгелия еще в восьмом классе. Все девчонки давно уже обзавелись сиськами, а Людочка оставалась плоской и, кажется, совершенно не собиралась взрослеть. Она порхала по физкультурному бревну, ловко лазала по канату, в то время как другие девушки просиживали физкультуру из-за ядреных месячных. Ну, как такую лапочку не полюбить? И в то же время Вовку мучил вопрос, а как ТАМ у Людочки? Щелка, как у других или что-то особенное? Он даже подкупил мороженым ее лучшую подружку – злючку Ленку Сидорову. Ленка ела пломбир, закатывала от удовольствия глаза, а Макаров надувался как рыба-шар, вытащенная из глубины на воздух, и формулировал вопрос, пока не брякнул, стараясь оставаться равнодушным:
— У Людки как там, волос-то совсем нет?
Ленка облизнула сладкие губы:
— Да как у всех, даже гуще!
И обидно засмеялась:
— Хочешь посмотреть? А у меня не хочешь?
Разумеется, Вовка хотел. Они сидели в сквере, Ленка воровато оглянулась, сказала: «Подержи!» и протянула Макарову недоеденный вафельный стаканчик. Вовка осторожно принял подтаявшее мороженое, а Ленка резко встала и задрала подол форменного платья, показав белый треугольник трусов.
Макаров едва не засмеялся. За свою недолгую жизнь трусов он видел много, и не только белых. Но Ленка пошла дальше. Она прихватила подол зубами и стянула трусы на уровень колен.
Вовка едва не выронил мороженое из внезапно ослабевших рук. Он увидел круглый живот с аккуратным пупком, а под ним – четкий, как по линейке, треугольник рыжеватых кудрявых волос. Это длилось лишь мгновение. Сидорова, кривляясь, подтянула трусы, отпустила подол и взяла мороженое назад. Она ревновала Макарова, сама того не понимая, ко всем девчонкам из их класса.
— У Людки так же, как у меня, только волосы черные! – сказала Ленка и откусила сразу половину вафельного стаканчика.
Людке покупать даже торт-мороженое Вовка не хотел, вдруг простудится, а купил за шесть рублей торт «Снежок» размером с песнярский большой барабан. И возле хлебного магазина у ласковой старушки приобрел за рубль букетик поздних ландышей.
От магазина до Людкиного дома было совсем недалеко, и Макаров, лавируя между прохожими, домчался туда за пару минут. Еще минуту поднимал его лифт на шестой этаж, и звонок в дверь, резкий как удар судьбы.
Дверь открыла Людочка Шенгелия в чем-то розовом, как закатное облако, и прозрачном, словно вода в весенней лужице. Черный треугольник Вовка увидел сразу. И большие груди с черными сосками…
— А у меня Ленка Сидорова! – несколько растерянно сказала розовая Людочка, положив ладошку на низ живота. – Мы с ней в четыре руки играем!
— Не сомневаюсь, – хмуро отметил Макаров и протянул ей букетик. – Это просто так!
Людочка ландыши приняла и утопила в букете нос:
— Ой, как хорошо!
— Их надо в воду поставить, – проворчал Вовка. – А то завянут! И торт к чаю…
— Это кто там? Никак Вовка Макаров?
За Людкой нарисовалась, тоже в прозрачном, но в голубом, Ленка Сидорова. «Тебя тут еще не хватало!», – хотел сказать Макаров, но не сказал, потому что две полуголых одноклассницы лучше, чем одна. Распущенные Ленкины волосы украшала лента, тоже голубая, а волосики были знакомые, рыжие.
Почему девушки его не стеснялись, Вовка понял сразу, едва прошел в комнату за розовым ароматным облаком. На журнальном столике рядом с нотами стояла откупоренная бутылка зеленого стекла без этикетки и два почти пустых бокала с темной жидкостью. «Отцу из Грузии прислали», – сказала Людка, поставив рядом с бутылкой Вовкин торт.
— А вот мы сейчас его оприходуем! – сказала Ленка, развязывая бумажную веревочку. От излишних стараний ее голубое одеяние распахнулось, и и Макаров узрел ее груди с розовыми сосками, больше, чем у Людки.
— Я пойду чайник поставить! – сказала Шенгелия и подмигнула Вовке.
Она ушла на кухню, а Ленка, не запахиваясь, скептически посмотрела на Макарова:
— Ты не стой столбом, садись рядом, винца выпей. Из моего бокала или из Людкиного?
Черт их разберет, этих девок, подумал Макаров, может, в этом есть какой-то тайный смысл.
— Из твоего.
Вино забулькало, наполняя бокал, и тут же кончилось. Ленка схватила пустую бутылку и наклонилась, чтобы поставить ее под столик, и ее груди тяжко заколыхались, а потом легли на полированную столешницу рядом с тортом.
— По русскому обычаю пустую бутылку надо ставить на пол, – пояснила она, выпрямляясь. Ее груди сползли со стола и, покачавшись, разошлись в разные стороны.
Вошла Людка, Вовка схватил бокал, сел рядом с Ленкой и жадно глотнул терпкого вина. Горло перехватило, а Ленкино бедро обожгло Макарова, как горящее полено.
— Ты штаны-то сними, – сказала Сидорова. – А то замараешь. Или уже?
— Еще нет, – лаконично ответил Вовка. – Но скоро!
— Скоро чайник закипит, – сообщила Шенгелия. – А пока предлагаю поиграть в четыре руки.
Она села диван рядом с Вовкой, и ему показалось, что он зажат между двумя разноцветными ангелами женского пола: брюнеткой и блондинкой, смуглой и белокожей, которые принялись его раздевать, и вскоре он оказался лежащим на спине «мачтой» вверх, по которой туда-сюда лазали матросы. Это девушки, сменяя друг друга, «полировали» член своими грудями и нежными руками. Макаров закрыл глаза и попытался определить, кто занимается его членом, а кто нажимает на соски, но не успел, потому что грот-мачта превратилась в извергающийся вулкан. Девушки, толкая друг друга лбами, ловили ртами последние капли, а их ручки занялись ускоренной реанимацией главного детородного органа.
Девушки даже пахли по-разному. Людка – виноградной свежестью, а Ленка – речной тинкой. У Людки были волосики жесткие, упругие и торчащие, а у Ленки – мягкие и стелящиеся. И соски, которые они по очереди совали ему в рот, были разные: у Ленки мягкие, словно из латекса, оживающие под языком и губами, у Людки жесткие, словно незрелые ягоды крыжовника.
И внутри девушки были совершенно разными: Ленка – словно тоннель метро с гладкими стенками, а Людка как трубка от пылесоса, жесткая и гофрированная. Понятное дело, что в Людку Вовка кончал быстрее и охотнее, чем в Ленку.
— У меня спина затекла! – шепотом пожаловался Макаров Людочке Шенгелия. – И вообще я устал!
Он шептал, чтобы не разбудить Ленку Сидорову, которая заснула в согбенно-раскоряченном положении.
Людочка, пошатываясь, куда-то сходила и принесла большую «кулацкую» бутыль-четверть с деревянной пробкой.
— Это чача – виноградный самогон. Он тебя подкрепит! И меня!
Людочка своими большими зубами выдернула пробку и наплескала в бокалы пахнущую виноградом прозрачную жидкость. Чача обожгла рот, пищевод, лавой скатилась в желудок, где угнездилась остывающим озерком. Огоньки побежали по венам, скатились вниз, к члену, а Людка уже вскарабкалась на диван и навинтилась на вздувшийся внутри нее орган. Ленка проснулась, и все началось сначала…
— Сплетенье рук, сплетенье ног, судьбы сплетенье… – пела Ленка Сидорова, дыша грудями, а Людка Шенгелия вдохновенно играла. – На озаренный потолок ложились тени…
Вечером того же дня Вовка еле плелся по двору, а вслед ему девушки, стоя на балконе, что-то кричали и махали руками. Торта он так и не попробовал. Макаров зашел в магазин, купил пирожное за двадцать две копейки и съел его, запив стаканом виноградного сока…