Когда Макаров попал в Нагатино, метро там еще не было. Единственным способом выбраться с полуострова на «большую землю» была поездка на трамвае. Например, чтобы добраться до Даниловского универмага, где Вовке каждый год покупали школьную форму, нужно сесть на трамвай номер сорок семь и потратить на это около часа. Мост был готов в шестьдесят девятом, а немного позже взялись за спрямление русла реки Москва.
Раньше там была старица, мелкая, заросшая камышом и кугой, где летом мужики ловили рыбу, а зимой дети катались на санках, спускаясь на лед с крутого берега. Пару раз так съехал Вовка Макаров на своих санках с узкими полозьями для льда. Первый раз удачно, а второй – не очень. Вышла затыка, потому что санки застряли в снегу, а Вовка со всего размаха шлепнулся на лед животом вниз и сбил дыхание. Больше он там не катался.
Все изменилось, когда стали копать новое русло. Теперь там мужики не сидели, а работали экскаваторы и ревели огромные МАЗы, вывозившие выкопанный грунт. Получилась огромная длинная ямина, куда ученики спускались под руководством учителей. Вовкин класс туда тоже спускался под присмотром учителя географии, и там случилось небольшое происшествие.
Девчонки ведь не могут без выпендрежа. Ленка Година, например, зачем-то надела новые капроновые колготки телесного цвета и туфли на высоком каблуке. Вылезая из ямы с зарисованными в альбоме слоями Кембрия и Докембрия (Ленка, естественно, впереди, а Вовка сзади), Макаров, вдохновленный Ленкиными колготками, оступился, а вслед за ним оступилась и Ленка, потому что Вовка старательно толкал ее в зад. Мало того, Вовкин палец прорвал Ленкины новые колготки в самом пикантном месте. Хорошо, что ситуацию спасли простые советские трусы, которые Макаровский палец не проткнул. Когда они все-таки выбрались, Ленка расплакалась, а Вовка пообещал купить ей новые колготки, что он и сделал месяца через два, сэкономив на школьных завтраках.
В десятом классе учитель физики, читавший стихи Есенина, повез их после уроков в планетарий. Сначала на трамвае, а затем на метро от Коломенской до Баррикадной. Было удивительно даже для Макарова, еще на горшке листавшего мамины «Историю средних веков» и «Астрономию», что какая-то труба с двумя шарами на концах могла во всех подробностях показывать именно так. А что делает молодежь в темноте да еще под звездами? Правильно, целуется. А Ленка Година, проказница, как только свет погас, прошептала Вовке на ухо: «А я без трусов!». Этого было достаточно, чтобы Вовкин «конек» приободрился и поднял голову. Ленка полезла к Вовке в ширинку, а он ей под форменное платье. Она действительно была без трусов!
Чувствительная к прикосновениям Ленка кончала быстро, а Вовка спустил чуть позже, прямо ей в подставленную ладонь, обильно и сладко. Вот такая получилась астрономия!
Но это был так, эпизод. Гораздо больше поездить Макарову пришлось, когда он поступил в институт на Шаболовке, а, спустя пять лет устроился туда работать инженером. Но вначале Вовкино внимание привлекало само метро с его дополнительными тоннелями, ответвлениями, рельсами и дверцами. Студенты – люди любопытные…
Занятия в вузе сначала заканчивались в три часа дня, а потом с вводом столовой – полчетвертого. К тому же математичка повадилась устраивать коллоквиумы, которые Сенька Клевинский, весельчак, балагур и гитарист, называл клоаквиумами. И, вот как-то вечером, когда основной пассажиропоток иссяк, а Макаров вышел из полупустого поезда на платформу станции метро «Коломенская», его за рукав схватила за руку какая-то женщина в темно-синей форме и красной беретке. «Ой, молодой человек, помогите крысу убить!», – закричала она. – «Я боюсь в комнату войти!».
— Чем же мне ее убивать-то, пальцем?
— Зачем? У нас для этого пика есть. Пошли, а?
Приятная женщина, эдакая пышка-хрюшка, Красная Шапочка лет сорока.
— Ну, раз пика, тогда пошли! Я буду дон Кихот, а Вы – Дульсинея Тобосская, дама сердца.
— Хоть дама, хоть мадама, только пошли скорей!
На краю платформы действительно была комната, окна которой выходили на перрон, а дверь таилась в тоннеле. По дороге женщина подхватила длинную палку с гвоздем в торце, и Макаров шел на крысу, действительно, как дон Кихот или как сталкер Редрик Шухарт на толпу зомби, пахнувших землей. Недавно отец привез Вовке из Ленинграда несколько номеров журнала «Аврора», и Макаров за одну ночь их прочитал. Ему даже снился Золотой Шар, исполнявший желания. Он во сне загадал «счастья для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный», и чтобы Маринка Блинова, наконец, дала по-настоящему. Всеобщего счастья пока не предвиделось, и Маринка пока что не дала!
У двери комнаты дежурных топталась еще одна женщина, точнее, девушка в форме, но не в сапожках, как Хрюшка, а в домашних тапочках. Она посмотрела на Вовку и, кажется, не впечатлилась его геройским видом.
— Она ходит к нам каждую ночь! – сказала девушка, посверкивая глазами. – Боюсь, что она сожрет мои сапоги.
— Не сожрет! – уверенно сказал Макаров. – Я ей это не позволю!
Он отдал Хрюшке портфель, потряс оружием, как дикарь-папуас и сказал: «Впускайте!». И дверь распахнулась! И битва добра со злом началась!
Крыса, очень крупная, нагло сидела посреди комнаты дежурных, уверенная в своей безопасности и действительно грызла сапог. Таких больших крыс Вовка еще не видел. Храбрая малоярославецкая кошка по кличке Западная зона как-то притащила задушенную крысу в избу к хозяйке и принялась ее грызть, урча, как дикий зверь. Тетя Нюра, в одиночку поднявшая трех сыновей-алколиков, принялась, было, крысу отнимать, приговаривая, что крыса, мол, отравленная, и ничего хорошего из поедания крысы ждать не приходится. Но кошка, справедливо полагая, что серая тварь – исключительно ее добыча, делиться не стала, а рыча и завывая, вылетела в форточку вместе с крысой.
Вовка чуть приподнял руку с импровизированным оружием, и крыса тут же замерла, вытянулась столбиком и принялась рассматривать Макарова, буравя его глазами-бусинами. Потом, не обнаружив в Вовке угрозы, снова принялась за сапог и снова замерла, едва Макаров шевельнулся. И так продолжалось до тех пор, пока Вовка не метнул в нее копье.
Остро заточенный гвоздь попал крысе между головой и грудью. Попал и загнулся о каменный пол. Иначе бы она сорвалась, как щука с крючка, и убежала в темноту. Но Диане-охотнице было угодно, чтобы сегодня Макаров не ушел с пустыми руками. И он не ушел.
И крыса не ушла. Она умирала долго, в мучениях, суча лапами и исторгнув из себя целую лужу крови. Женщины стояли рядом и смотрели, как животное нехотя расстается со своей никчемной крысиной жизнью, направленной лишь на то, чтобы жрать, трахаться и рожать детенышей. Вовка даже послал Хрюшку за пожарным топором красного цвета, и она его принесла, но топор не понадобился. Крыса сдохла…
Хрюшка ее куда-то отнесла, и копье туда же отнесла, а девушка, сняв синий китель и засучив рукава, принялась замывать крысиную кровь с каменного пола и отжимать ее в раковину, и белая чистая раковина тоже окрасилась в красное.
А потом началось веселье! Женщины поздравляли Макарова, словно тот убил не крысу, а по меньшей мере мамонта для голодающего второй месяц племени пещерных людей. На столе появилась бутылка вермута, тарелочка колбасы и несколько ломтей черного хлеба с килькой в томатном соусе. Вовка бессовестно объедал дежурных и вожделенно поглядывал то на хрюшку Нину, то на худышку Таню. Кажется, в подземелья Аида вместе с Дианой пришла проказница Афродита и тихонечко начала подталкивать Вовку то к Нине, то к Тане. Нина была веселая, блондинистая, все время била каблуком, как копытом, Таня – темная, задумчивая, молчаливая, не смеялась, а тихо и ласково улыбалась на Вовкины шутки и анекдоты. Оказалось, что она поступала в институт инженеров железнодорожного транспорта, и не прошла по конкурсу. «Каких-то полбалла не хватило!». – пожаловалась она.
— Вы как хотите, а я спать! – объявила Нина. – Танька, после двух сменю.
— А что тут делать ночью? – удивился Макаров.
— А как же. Скоро мойщицы пожалуют, ремонтники, слесаря, – пояснила Таня. – Ночью в метро другая жизнь. Настоящая!
— Пойдемте, Володя, – неожиданно сказала Нина. – Я Вам покажу наш будуар.
При этом Таня посмотрела на Нину довольно ревниво. Как бы дамы не подрались, подумал Макаров, а пока надо последовать за Ниной. Она очень привлекательна!
«Дамский будуар» расположился очень близко. За неприметной дверцей расположился туалет, где вместо ванны был устроен лежак из досок с ватным матрасом, простынями и подушкой, хотя раковина и унитаз имелись. «Вы, Володя, отвернитесь, пока я писать буду», – сказала Нина. – «Давно хочу». Одновременно она задрала форменную юбку, спустила черные коготки и взялась за резинку темно-серых трусов.
— Ну же!
И Макаров отвернулся к двери.
Это в городе можно уединиться в комнате, отделанной кафелем, а в деревне? Сразу вспомнилась песня из старого фильма:
От людей на деревне не спрятаться,
Нет секретов в деревне у нас.
Ни сойтись, разойтись, ни сосвататься
В стороне от придирчивых глаз.
А уж отлить-то тем более. Всегда найдется в кустах наглый мальчишка, который потом будет рассказывать друзьям, какого цвета у девушки волоски, и сколько раз он спустил, пока она писала.
Между тем, веселый звон струи о фаянс прекратился, послышалось шуршание бумажки, и раздался мощный слив воды.
— Можете, Володенька, повернуться! – разрешила Нина, и Макаров повернулся.
Что же, что-то похожее Макаров уже видел. Все женщины устроены одинаково. Сверху – две выпуклости, более или менее приятные глазу, чуть ниже животик, живот или пузо, а вот ниже – самое приятное глазу и на ощупь. Как-то Вовка уговорил Марину побрить волосы, причем при нем, его же безопасной бритвой. Пока длился процесс стрижки каракуля ножницами под расческу и приятный скрежет лезвия по щетинкам, Макаров ощутил сильнейшее возбуждение. А потом, когда Марина провела рукой по гладким губам, волшебство кончилось, осталась одна анатомия.
У Нины этого «волшебства» было сколько угодно. Средней лохматости, хорошего «пыжикового» блеска и рыжеватого оттенка. Руки словно сами собой потянулись к такой «мягкой рухляди», чтобы погладить, потянуть, накрутить на палец, и пошарить в глубине в поиске заветной дверки в мир удовольствия.
— Я сегодня вижу! – горячо зашептала Нина, задирая подол еще выше. – Идет мимо юноша славный, задумчивый, никуда не торопится. А тут еще эта крыса подвернулась. А ночь на дежурстве длинная. Вот и попросила. Ты уж не обижайся, если что не так вышло.
Вовка хотел ее ободрить, все хорошо, мол, но был уже занят. Руки шарили по богатому телу Нины, и она медленно, со стонами откидывалась на лежаке навзничь…
Организм мужчины устроен довольно странно. Неважно, как он достиг апофеоза, сам или с помощью женщины. Ему нужно некоторое время отдохнуть, пока «нефритовый жезл» обретет былую крепость. А Нина встала. одернула подол и позвала Таню. Получила ли Нина такое же наслаждение, как и Макаров, осталось неизвестно.
Таня встала на колени у Вовкиного ложа и тоже зашептала.
— Нинка у нас немного не в себе, если касается мужиков. Она и своего-то заездила. А тут Вы, статный, красивый, привлекательный. Идете себе, никуда не торопитесь…
Иногда нежность действует сильнее, чем настойчивость и уговоры, и легчайшее прикосновение Таниных пальчиков к обнаженной уздечке и поглаживание ствола вдоль к яичкам, подействовало на Макарова, как прохладный ветерок в сильную жару. Она и дальше действовала также неторопливо, целиком скрываясь за формой. Вовка не видел, как она вставляла в себя его «корень», и только чувствовал, как он погружался в ее горячие глубины. Но он все-таки протянул жадные руки и сжал ее маленькие грудки под жесткой форменной рубашкой.
Как-то шутки ради Макаров напялил на себя мамины трусы и лифчик. Мама была худощавой, с узкими мальчишескими бедрами, и ее трусики пришлись ему впору. А с бюстгальтером, конечно, случилась загогулина. Жалкое зрелище, душераздирающее зрелище. И только «изделие номер два» спасло ситуацию. Презервативы, налитые водой, раздулись, и заменили женские груди в домашнем маскараде. Вовка даже попрыгал, и его «груди» болтались, как у девчонок на физкультуре. Вот только его мужское естество нинак не помещалось в женских трусах, и с любопытством поглядывало в зеркалом, перед которым прыгал фальшивый гермафродит.
Каким-то десятым (а, может быть, первым) чувством Таня поняла, что Вовка вот-вот сделает цик-цик, и в последний момент соскочила с него набок. Почему-то природой было сделано так, что во время оргазма мужчина почти не дышит, и лишь потом начинает вдыхать и отдуваться, словно пробежал несколько километров в гору. И сердце бьется, как у кабана под ножом.
Похоже, что Макаров в этот раз справился со своим предназначением – отвлекать, развлекать и веселить. И стал не нужен. Женщины опять пили чай и посматривали на него, ожидая, когда он, наконец, уберется. Что они собрались делать без него? Скорее, просто спать по очереди, а может, доработать руками. Но Хрюшка, тем не менее, пошла его провожать до высоких стеклянных дверей. На улице еще похолодало, и злой ветер гнал поземку вдоль сверкающих под фонарями стальных рельсов.
Какая же у нас следующая остановка трамвая номер сорок семь? Очень интересная! И называлась она «остановка Школа номер пятьсот семьдесят четыре».