Озабоченный. Часть 2

     И мысленно застонал. Я не то, что бы стыдился своего непонятно откуда взявшегося увлечения, но и не афишировал. Больше, наверное, опасался убедиться в том, что мне гипноз неподвластен. Боялся проверки делом, даже мысленно откладывая начало практики с «живым материалом» , желательно со мной не знакомым, на когда-нибудь потом, когда, например, выздоровею окончательно. Ну, когда от костылей хотя бы избавлюсь. Становиться мишенью для едких насмешек не хотелось категорически.

     — Ты что, в эти понты голимые веришь? — возмутилась она, попытавшись выдернуть перехваченную конечность из захвата.

     Сила в пальцы вернулась не так давно, и я пока ещё любил демонстрировать хват. Приятно быть сильнее сестры, когда буквально месяц назад всё было наоборот.

     — Это не понты, Катриша, — серьёзно сказал я, делая лицо как можно уверенней и суровей. Ну, постарался сделать — внутри всё похолодело. Будто зимней стужей дунуло.

     — Да там, в телике, в этих шоу дебильных, гипнотических, всё сценарием расписано, а в цирке — нам Сашка Злобин рассказывал, которого фокусник на сцену вызывал — говорил, что специально поддавался, чтобы смешнее вышло. — Заявила младшая сестра безапелляционно, с подростковой категоричностью, якобы со знанием дела. — Да отпусти ты руку, медведь! Больно же. — Я медленно разжал захват.

     — Ну-ка, попробуй меня загипнотизировать, а? Слабо? Только не отмазывайся! — со злостью растирая запястье, подначила меня Катришка.

     — И на костыли не кивай! — продолжила, усиливая нажим, проследив за моими бегающими в панике глазами. — И не говори, что ничему не научился. Ты две недели сутками за буком сидишь, а раньше, когда только в коляске ездил, лишь в мобилке игрухи гонял. Я до сих пор думала, что ты во что-то рубишься, сна не видя, а ты, оказывается, ерундой голимой увлёкся: ну, я жду. — И с таким высокомерием свой монолог закончила, что я купился. На глупое, детское «слабо».

     «Проходу от насмешек не будет:» , — тоскливо подумалось мне, когда я на секунду зажмурился и: решительно распахнул глаза. Была — не была! Захлопнул крышку ноута, отрезая себе путь к отступлению:

     Сгоняв сестру задёрнуть шторы, выключить смартфон, — заодно и свой отрубил, — усадил девчушку на диван, собранный мамой в сидячее положение, и расположился на компьютерном стуле с давно испорченными колёсиками прямо напротив Катришки. Во время всей этой подготовительной суеты я бешено перебирал варианты введения в транс, которые от волнения путались, терялись, смешивались друг с другом. Так ничего толком из вычитанного и высмотренного в интернете материала не выбрав, прокашлялся и заговорил хриплым от застрявшей в горле шершавой гадости голосом. Кашель не помог нисколечко.

     — Не дёргайся, пожалуйста. Сядь поудобней, расслабься, — старался говорить ровно, уверенно и размеренно. Получалось это, по-моему, плохо. — Выбрось из головы все мысли, сосредоточься на ощущениях: слушай только мой голос:

     Катришка вдруг усмехнулась.

     — Как это, мысли выбросить? Это что тебе, мусорное ведро?

     — Твои — да. Не отвлекайся, Катрин.

     — Чего это мои? У тебя там, в недотёпке твоей, тараканы размером со слона топают, а мусор у меня?

     — Да хорошие у тебя мысли, красивые даже, и сама ты красавица: всё, успокаиваемся: глубокий вдох — медленный выдох:

     Она разволновалась, я заметил. То лямку бюстгальтера на голом плече, откуда намеренно сполз рукав бесформенной домашней футболки поправит, то коротенькие шортики из какого-то мягкого материала дёрнет, то волосы тронет — тёмно-русые, тяжёлые, длинные, собранные на скорую руку в затылочный узел с торчащими во все стороны волнами резинки из толстого бархата, то губы сожмёт, как помаду проверит, то попой поёрзает. Было видно, что Катришка мечтает включить заднюю. Первоначальный задор растаял, как снег на солнцепёке, и не убегала с дивана лишь только из упрямства — сама же на «слабо» старшего брата взяла, развела, можно сказать, как лоха.

     — А давай, Петь, пари заключим, а то так неинтересно.

     — Давай, — вздохнул я и ещё покашлял. Вроде, отпускает. В глубине живота, в районе солнечного сплетения, зашевелился тёплый, мягкий комочек, похожий на нежно урчащего котёнка. Он успокаивал и прибавлял уверенность.

     — Если не выйдет меня усыпить, то ты целыми днями на шагоходе — так она тренажёр «ходьба по лестнице» называла — заниматься будешь, а то забросил совсем.

     — Согласен.

     — И к ноуту не прикоснёшься! Месяц.

     — И опять-таки да. Не отвлекайся. Ты будешь усыпляться или поджилки затряслись?

     — Да буду я, буду, — нехотя согласилась она, растеряв последнюю смелость. — Только, если вдруг: ты это: не спрашивай меня о: ни о чем личном не спрашивай, короче. Ладно, Петенька? Пообещай, пожалуйста.

     — Клянусь своими ногами. Очень мне интересно, можно подумать. Всё! продолжаем, — и с этим последним словом я словно крылья обрёл: голос зазвучал так, как надо, как в роликах наиболее солидных, по моему мнению, психотерапевтов-гипнологов.

     Так долго я в жизни не говорил никогда. Безостановочно, монотонно, не запивая. Двадцать минут! Целых двадцать минут повторения одних и тех же слов: спокойствие, расслабленность, погружаешься всё глубже и глубже, сильнее и сильнее, тяжелее и тяжелее, слышишь только мой голос, засыпаешь, спишь, тепло, холод — и так далее и тому подобное. Язык устал, будто я им камни молол, а не воздух останавливал, во рту сухость — Сахара позавидует. Голова Катришки, наконец-то, словно крышка багажника изящной, гордой иномарки, лениво и нехотя откинулась на спинку дивана. Сдалась неизбежному, как ни противилась. Зрачки под разглаженными веками замерли, рот приоткрылся, дыхание почти прекратилось. Тело срослось с покрывалом, расползлось тёплым воском, стало будто бы тряпичным. Я проверил — поднял её руку и отпустил. Рука упала плетью.

     Котёнок внутри меня разросся до размеров тигра, урчал как миксер, грел как микроволновка. Сердце ухало с гулом царь-колокола, отдаваясь в ушах. Я чувствовал восторг и опустошение, будто финишную черту пересёк на олимпиаде. Осталось убедиться в победе. Но сначала попить.

     Полкружки кофе проглотил, не заметив. Сходил на кухню и попил воды прямо из-под крана. Вернулся, сел на место и совершенно не обратил внимания на то, что передвигался без помощи костылей, что ноги от напряжения загудели.

     — Даю тебе первую установку, Катришка. Так только я скажу слово «спать» , либо щёлкну пальцами, ты сразу погрузишься в глубокий гипнотический сон. Кх-м, — в горле продолжало першить, — сейчас я буду считать от одного до трёх и на счёт «три» ты проснёшься в прекрасном расположении духа, но мой голос по-прежнему остаётся для тебя управляющим. Раз — дыхание учащается: два — голова проясняется: три — открыть глаза!

     — Да-да, братец, знаю, я проиграла, уснула-таки.

     Катришка сладко зевнула, потягиваясь, и забавно, словно превратилась в игривую девчонку — пацанку, подтянула к себе ноги и уселась, обняв колени руками. В глазах её загорелся шальной огонёк, на лице нарисовалась довольная улыбка.

     — Но как же здорово! Настроенье — супер:

     — Как ты себя чувствуешь?

     — Замечательно, великолепно, просто слов нет! Будто в сауне побывала, потом в бассейне и на массаже: спа какое-то: кайф, расслабон полный:

     — Спать! — скомандовал я и Катришка в тот же миг, не меняя положения тела, уронила голову на спинку дивана и расслабилась. Руки сползли с коленок и хлопнулись о сиденье, ноги, не разгибаясь, завалились на бок. Притвориться было, по моему разумению, невозможно:

     Чего она только не вытворяла! Забывала собственное имя и вспоминала вновь, теряла палец и упорно искала его на полу, ругаясь и возмущаясь, но совершенно не удивляясь самому факту исчезновения части тела. Потом мне как в голову стукнуло. Я взял свой смартфон и устроил фотосессию в модельном агентстве. Получилось наиболее весело.

     Катришка снималась в одежде, которую я ей внушал — в брюках, в вечернем платье, в купальнике бикини, топлес и совершенно обнажённой. Особенно забавно смотрелось последнее. Реально раздевать сестру мне и в голову не приходило, но как она смущалась! А как выполняла задание фотографа «сексуальней, девочка, сексуальней» — вообще песня. Что может знать ХХлетний подросток об этом понятии? Только снимки из Вога и Космополитена копировать, но на своём, практически детском уровне. То есть обезьянничать. Не стесняясь ржать в голос, я приказывал Катришке замирать и вручную менял ей позу. Растягивал губы в улыбке, приоткрывал ротик, откидывал распущенные волосы с груди, которую она постоянно пыталась прикрыть. Действовал, исходя уже из собственного опыта, основанном на нечастом просмотре порно роликов и тех же самых эротических фотках, раскиданных по сети. Тоже, в принципе, обезьянничание, но с точки зрения мальчика.

     Потом я вдруг резко устал. Будто вода, кипящая внутри меня всё это время, создававшая давление сравнимое с котлами Титаника, поддерживающая настрой, дававшая силу и энергию, неожиданно разом кончилась. Испарилась мгновенно.