Материнское беспокойство. Части 1-5

Произведение " A Mother's Worry " англоязычного автора MrHereWriting

Всем героям произведения больше 18 лет.

ЧАСТЬ 1. Мой восемнадцатый день рождения

Я собираюсь перейти прямо к делу, потому что это все еще сводит меня с ума. Было лето, и мне только что исполнилось восемнадцать. Оставался еще один год в старшей школе. Итак, теперь я взрослаяый. Я могу делать все, что может взрослый, кроме выпивки, так что я получаю большую часть преимуществ, но и вся вина ложится на меня. У моих действий есть некоторые серьезные последствия, о которых я никогда раньше не задумывался. На самом деле, нет, и, по правде говоря, вам, читатели, наплевать на несправедливые последствия, которые могут постигнуть меня сейчас. Присяжные поняли бы, верно? Я бы понял. Но только потому, что мне все равно, это не значит, что моей матери это не важно. Моей матери не все равно. Ей чертовски не все равно.

Как я уже говорил, мне восемнадцать лет, и моей девушке тоже. Она старше меня на месяц. Я знаю ее всю свою жизнь. Она моя соседка. Видите ли, мы вместе уже долгое время. Прошло много времени, и у нас были возможности по-настоящему побыть вместе, но мы воздерживались, и почему? Потому что мы хорошие люди, которые делают то, что говорят наши родители — и это проблема, — но мы обещали не торопиться, и мы это сделали. И теперь нам обоим по восемнадцать, и угадайте, что? Теперь мы можем делать все, что захотим, по крайней мере, мы на это надеялись.

Видите ли, ни у кого не было проблем с моими отношениями с Дженной — кстати, меня зовут Марк — ни у моей матери, ни у моего отца, ни у мистера и миссис Мейсон, ни у кого-либо еще, пока мистер Мейсон не поймал меня с полным ртом безволосой киски своей дочери сразу после того, как мне исполнилось восемнадцать. Это был ее первый подарок мне на день рождения. Можете ли вы винить меня… или ее? Дженна была чертовски сексуальна, и я — мы — оба нуждались в любви. Как мы могли не любить?

Мы оба подростки, и порно было повсюду. Секс продается, а подростки должны сопротивляться своим желаниям, находясь под натиском "13 причин почему", "Эйфории" и Тейлор Свифт, пишущей песни о каждом парне, которого она взяла между ног (она все еще это делает? Я не знаю.) Еще есть Майли Сайрус, которая была шлюхой (или она была шлюхой когда-то), и Ариана Гранде однажды говорила о размере члена и о том, что быть большим — это хорошо, а еще есть социальные сети, которые все время, блядь, изобилуют сексом. Вы не можете смотреть подростковую драму без того, чтобы кого-нибудь не трахнули. Если люди трахались в моем возрасте до изобретения телевидения, то почему, черт возьми, современным подросткам не хотелось бы отсасывать как можно чаще? Секс есть везде, и нам это нравится. Черт возьми, в восемнадцать лет нам это нужно.

На чем я остановился? О, да, Дженна была чертовски сексуальна. В ней есть нечто большее, чем сексуальность, но она была чертовски сексуальна. У нее длинные светлые волосы, загорелая кожа, овальное лицо, ярко-голубые глаза и идеальные зубы. Ее сиськи размером с пригоршню, а живот опускается прямо вниз, создавая впечатление почти шести кубиков, которые заканчиваются разрезом на бедрах, ведущим к гладкой коже ее холмика и обнаженным губам ниже. Ей не нравятся волосы. Она их не хочет. Это мешает ее сексуальным бикини и еще более сексуальным трусикам. В то время как ее киска — это рай, у нее чертовски классная задница. У нее круглая попка футбольной девчонки, упругие бедра и длинные ноги. Сексуальность с этим не сравнится.

Папа часто говорил: — Она напоминает мне твою маму, — до того, как Дженна поступила в старшую школу, и спорт укрепил ее фигуру.

Сегодня утром мы сидели у нее на диване, и на ней была черная рубашка с белой отделкой, а спереди было напечатано слово "ЛЕГКО". На ней также была розовая школьная юбка, которая была слишком короткой для школы, и если девушка собиралась надеть это, ей следовало ожидать, что она будет демонстрировать свои трусики всему миру. К счастью для меня, Дженна ни капельки не возражает. Она надела юбку для меня. Мы были на ее диване, а ее трусики лежали на кофейном столике, и именно тогда загремел замок на входной двери.

Мы поспешно расстались и вернулись к просмотру телевизора, когда в дом вошел ее отец. Он поприветствовал нас — я мог бы сказать, что он все еще злился на меня за то, что я ел киску его дочери в полночь, — потом он пошел на кухню, а потом вернулся, и вот тогда он замолчал. Это было немного странно. Мы оба посмотрели на него, и мы оба заметили, что его глаза были устремлены на ультрамаленькие прозрачные трусики, которые принадлежали его дочери. Это было сразу после того, как он застукал меня за приставанием к его дочери и сказал нам обоим прекратить это, пока настоящие взрослые не смогут обсудить новые сверхспособности своих детей — способности трахаться, я полагаю.

Итак… Ах черт.

— Дженна, — сказал он спокойным голосом, который был более тревожным, чем если бы он закричал. — Надень свои трусики обратно прямо сейчас.

Дженна встала, схватила их и повернулась боком к своему отцу и ко мне. Она расправила трусики в руках, затем подняла правую ногу и просунула ее в трусики, затем левую ногу, а затем подтянула их вверх по ногам, прилаживая на место. Ее бедра покачивались, и юбка задралась на бедрах, обнажая бока ее бедер перед ее отцом и мной, вместе с мельканием ее лобка, когда ее юбка распахнулась, когда она поправила промежность, чтобы разгладить.

После этого ее отец вышел из комнаты. Вскоре после этого я вышел из дома и направился к своему дому по соседству. Той ночью мои родители поговорили с отцом Дженны, и отец Дженны сказал им, что, если так будет продолжаться, он сам разорвет наши отношения. Он сказал что-то вроде — Я ее отец, и она будет делать то, что я скажу, пока она живет под моей крышей, — что за хрень, верно? Он думал, что у его дочери нет аппетита к члену?

Пошел он.

Пошел он!

Это то, что сказали мы с Дженной, но мои родители согласились с его родителями, особенно моя мать.

— Ты хочешь быть как те родители-подростки по телевизору? — Спросила мама. — Они счастливчики. Ты знаешь, скольким родителям-подросткам приходится откладывать свою жизнь, потому что они забеременели слишком рано? — Она покачала головой, глядя на меня. — Знаешь что? Это прекратится сейчас. Закончи колледж, и тогда у тебя будет столько секса, сколько ты захочешь. Если ты не прекратишь свое поведение с Дженной, — мама подняла правую руку и покрутила указательным пальцем, — все пропало. Тебе придется найти работу. Тебе придется платить свою справедливую долю. Больше никаких бесплатных поездок. Ты меня понял?

Трахни и моих родителей тоже — не в плохом смысле — просто это их идея согласиться с мистером Мейсоном.

Итак, мы с Дженной решили, что поздно вечером в мой восемнадцатый день рождения мы будем трахаться, просто чтобы насолить нашим родителям. Оглядываясь назад, я понимаю, что было глупо так думать, но когда ты молод, ты совершаешь глупые поступки, не задумываясь. К счастью для меня, во время вечеринки моя мама наблюдала за нами с Дженной всю ночь напролет.

Мы устроили вечеринку у меня дома. Ничего особенного, просто компания восемнадцатилетних девчонок бегала вокруг в плавках и бикини, готовила еду на гриле и пила сладкие жидкости, в которые мы тайком подливали алкоголь. Мама наблюдала за нами. Сначала снаружи, когда вечеринка только началась, а потом она вошла внутрь, и я почувствовал на себе взгляд ее зеленых глаз из ее спальни наверху. Дженна села ко мне на колени, и мы поцеловались один раз, а мама появилась снаружи меньше чем через минуту, чтобы спросить, не нужно ли нам чего-нибудь.

Мы ничего не хотели.

Несколько моих подруг посоветовали мне сказать моей маме, чтобы она надела бикини и присоединилась к нам, что привело к тому, что я бросил их в бассейн против их воли, но такова жизнь, когда твоя мать была милфой, а она была милфой. Когда я был моложе, до того, как осознал свою мать как женщину, я всегда говорил ей, какая она красивая, и ей нравилось это слышать. Она считала это милым, и я никогда не упускал случая напомнить ей, какой красивой она была по сравнению со всеми остальными. Потом я открыл для себя мастурбацию… и флирту с моей матерью, как называл это мой отец — не объясняя мне, что означает флирт, — пришел конец.

Моя мать была высокой и стройной, с гладкой, светло-золотистой кожей и длинными, уложенными слоями, солнечно-светлыми волосами — льняными волосами, унаследованными от ее норвежской крови, — которые почти сверкают белизной на солнце. У нее элегантные черты лица и высокие скулы, такие, какие любой фанат фэнтези, возможно, представлял себе у царственной эльфийской королевы. Она стройная и подтянутая, с плавным телом, которому не мешает стройность, присущая некоторым мамочкам, занимающимся спортом. Ее груди были чуть больше пригоршни, в то время как попка была маленькой и расширялась в стороны от бедер, как груша. Ее ягодицы были круглыми и такими же золотистыми, как и вся остальная кожа, благодаря солнечным ваннам, которые она принимала в своих "сказке о китах", микро-стрингах, о которых, я уверен, мне не положено знать, но я знал.

Я не видел ее в них, но какой мальчик хотя бы раз в жизни не рылся в ящике с трусиками своей матери? (Нормальный гребаный мальчик, я бы предположил.)

Итак, мама оставила нас, как только Дженна соскользнула с моих колен. Вечеринка продолжалась до захода солнца, когда люди начали расходиться по домам. Мы с Дженной переоделись в шорты и рубашки, а затем посмотрели фильм с моими родителями, разрезали торт в тихой церемонии за моим обеденным столом с моими близкими, а затем мы с Дженной поднялись в мою спальню. Мамины глаза следили за нами, но в основном они следили за мной, и папа подозвал нас, чтобы рассказать нам обоим, чего отец Дженны и моя мать ожидали от нас — солдатской преданности своим приказам.

— Ты ждал восемнадцать лет, — сказал папа, — Так подожди еще четыре? — Затем он понизил голос до шепота. — Хорошо учись в колледже, и, держу пари, тебе придется подождать еще всего два года.

Мы кивнули головами и пошли в мою комнату, чтобы сказать "К черту наших родителей" самым физическим способом из возможных.

Я должен был знать, что моя мать не допустит этого.

ЧАСТЬ 2. Мамин нос в мои дела

Как только дверь моей спальни закрылась, мы с Дженной прижались губами друг к другу и повалились на мою кровать. Наши рты открылись. наши языки высунулись наружу, и я скользнул своим скользким отростком в тепло рта Дженны. Она издавала тихие всхлипы, пока наши поцелуи сливались воедино. Я задрал ее рубашку выше грудей и стянул лифчик под ними. Мои руки сжали ее груди, может быть, немного сильно, но ей, казалось, это понравилось, когда она раздвинула для меня ноги на моей кровати. Мой член налился кровью и набух до полной твердости как раз вовремя, чтобы вонзиться в центральную впадинку между ее ног. Мы насухо трахнули друг друга. Ткань моих баскетбольных шорт врезалась в пушистость ее хлопковых мальчишеских шорт и мягкость под ними.

— Мы должны вести себя тихо, — прошептал я, пока Дженна тяжело дышала и стонала от отчаянной потребности в моих прикосновениях.

— Включи музыку, — сказала она.

— Они узнают, — сказал я. — Это слишком очевидно.

Я сжал ее сиськи, а затем ущипнул ее толстые соски персикового цвета большими и указательными пальцами.

— О-о-о, — выдохнула она.

Я опустил голову, взял в рот правый бугорок и облизал его вокруг ее ареолы. Дженна широко раздвинула колени и приподняла бедра, скользя своей обтянутой хлопком киской по головке моего члена.

Я застонал вокруг ее груди.

Она застонала, прижимая мою голову к своей груди.

Я вонзил свой член в ее киску так сильно, как только мог.

— Черт, — прошептала Дженна. — Я такая чертовски влажная для тебя, детка.

— Дженна…

Тук, тук, тук. Моя дверь задребезжала, а затем дверная ручка повернулась, но не сильно, потому что я ее запер. Затем кто-то — мама, я уже знал — постучал сильнее в мою дверь и повернул замок, как женщина в панике, убегающая от серийного убийцы.

— Марк, открой эту дверь! — Крикнула мама. — Сейчас же!

— Ты, блядь, издеваешься надо мной, — сказал я, скатываясь с Дженны и садясь. Мой член подскочил вверх, превратив мои шорты в большой цирковой шатер.

— Марк!

— Дай мне секунду, — крикнул я в ответ. — Блядь!

— Марк!

— Я открою, — сказала Дженна, натягивая лифчик и рубашку. — Вот, детка, прикрой свой член.

Она протянула мне подушку, которую я положил себе на колени, и на мгновение я подумал, что есть лучший способ скрыть свою эрекцию, но потом подумал: — К черту это. Мама должна знать, чему она помешала. — Дженна бросилась к двери, когда моя мать снова забарабанила в нее. Она отперла ее, открыла, и мама ворвалась внутрь, как будто все еще могла застать нас за чем-то противозаконным.

— Что вы двое делаете? — Спросила мама, переводя взгляд с меня на Дженну, обратно на меня и мои колени. — Ну?

— Я как раз собиралась уходить, — сказала Дженна, выходя из моей комнаты и бросив через плечо: "- Позвони мне позже.

— Марк, — сказала мама, — нам нужно поговорить.

Она закрыла дверь, и я вздохнул, когда она подошла и села рядом со мной на кровать.

Отлично, просто чертовски здорово.

Я собирался поговорить с мамой, пока возился со стояком, и мы оба это знали.

Насколько это было хреново?

ЧАСТЬ 3. Беспокойство мамы

Первое, что я заметил, это то, что моя мама не переоделась из своей прежней одежды: джинсы и белая рубашка. Было не так поздно, чтобы ей нужно было переодеваться, но был субботний вечер, и она никуда не собиралась.

— Я пришла сюда, чтобы сказать тебе оставить дверь открытой, и вот что я обнаружила, — сказала мама, качая головой.

Я посмотрел на ее одежду и сказал: — Ты поднялась бы сюда, несмотря ни на что. Ты могла бы сказать нам оставить дверь открытой, когда мы поднимались наверх, но ты хотела застать нас за чем-нибудь занятыми.

— Я этого не делала. — Мама посмотрела на меня, сидящего на кровати с подушкой на коленях, и нахмурилась, а затем ее глаза расширились, и она отвела взгляд. Вздохнув, она подошла к кровати и села на край, лицом вперед и стараясь не смотреть на меня и мою эрекцию. — Я пришла сюда в надежде, что ты делаешь то, что я тебе велела, но это было не так. Не так ли?

— Мне восемнадцать.

— И это еще слишком рано для сегодняшнего мира. Вы даже не знаете, будете ли вы вместе всегда.

— Мы теперь взрослые, — сказал я, нахмурив брови. Я ненавидел, когда моя мама говорила что-то, что имело смысл. Я думал, что буду с Дженной всегда, но знал ли я это наверняка?

— Это не имеет значения. — Мама глубоко вздохнула. — Возможно, вы сейчас этого не понимаете, но одна сиюминутная ошибка может стоить вам многих лет жизни. Возможно, вам придется отложить поступление в колледж. Вы можете решить не возвращаться. Ребенок может изменить всю траекторию вашей жизни. Тебе не обязательно быть сексуальным только потому, что тебе исполнилось восемнадцать.

— У нас не было возможности проявить сексуальность, — сказал я.

— Сексуальность означает все, вплоть до секса, — сказала мама, искоса взглянув на меня. — Все, что ты делаешь, побуждает тебя делать больше, так что это означает, что никаких поцелуев, никаких прикосновений, никаких взглядов друг на друга голыми и никаких сексуальных текстовых сообщений.

Я рассмеялся.

— Я серьезно, — сказала мама. — Я знаю, как подростки относятся к своим телефонам.

— Отец Дженны несерьезен, — сказал я. — Она возненавидела бы его на всю оставшуюся жизнь, если бы он разлучил нас. Это отцовские штучки. Это пройдет. — К настоящему времени мой стояк немного смягчился. Я повернулся на кровати, так как мой член в виде трубки лежал поверх моей мошонки. Я отодвинул подушку в сторону и скрестил ноги на кровати. Выпуклость в шортах больше не была такой непристойной, как до того, как мама постучала в мою дверь. — Доверься мне.

— Нет. — Мама повернулась ко мне. — Ты доверься мне. Ты же не хочешь быть восемнадцатилетним папой.

Это было правдой, но этому не суждено было случиться. Такое случается только с безответственными людьми, и мистеру Чарльзу Мейсону — какое почти ужасное имя было у отца Дженны — придется смириться с тем фактом, что его дочь растет, и ей не терпится присоединиться к миру взрослых.

— Мне восемнадцать лет, — сказал я, и хотя я пытался подражать строгому тенору моего отца, мои следующие слова все еще дрожали, и мое сердце все еще учащенно билось, когда я добавил: — У меня есть потребности, мама.

Мама невесело рассмеялась.

— Ты не можешь вернуться к тому, чтобы держаться за руки? — Спросила мама. Она повернулась ко мне, и ее царственные черты лица были опущены, как у щенка после того, как его хозяин строго прикрикнул на него. — Ждать еще четыре года — не так уж долго по сравнению с остальной твоей жизнью.

Моя мать была права, но, черт возьми, у меня был член, который нужно было удовлетворить, а Дженна хотела секса так же сильно, как и я.

Я покачал головой.

— Ты не можешь посмотреть порно? — Спросила мама.

Я немного посмеялся и сказал: — Нет, — все еще посмеиваясь.

— А ты не можешь, — съежившись, спросила мама, — просто изменить ей?

— Что?

— Совсем немного? — Мама сжала губы, и ее лицо задрожало. — Никто не должен знать. Я помогу тебе найти кого-нибудь, с кем Дженна никогда не встретится. Мы найдем тебе женщину постарше, которой не нужно беспокоиться о беременности. Я серьезно, Марк. Ошибка с Дженной может разрушить ваши отношения, вашу дружбу и ваши жизни.

— Я не изменяю Дженне, — сказал я, качая головой. — Как ты можешь спрашивать меня об этом? Это безумная идея. К тому же, я люблю…

— Ты даже не знаешь, что такое любовь. — Мамины глаза сузились, и этот грустный кошачий взгляд приобрел устрашающее выражение. — Ты делаешь это назло. Мы сказали тебе "нет", так ты собираешься показать нам, что тебе больше не нужно нас слушать. Не так ли?

— Мама…

— Нет, — сказала мама. — Держу пари, ты бы сбежал с первой женщиной, которая проявила к тебе интерес.

— Она, должна быть, очень красивой женщиной, — сказал я, смеясь и пытаясь смягчить свои слова. Изменять Дженне? Мама была сумасшедшей.

— Насколько красивая? — Мама наклонилась вперед, глядя мне в глаза.

— Она должна быть, — сказал я, наклоняясь вперед и пытаясь сдержать смех, — такой же красивой, как ты.

Мама моргнула.

Я позволил смеху сорваться с моих губ, когда отвернулся от пристального взгляда матери.

— И поскольку нет такой красивой женщины, как ты, — сказал я, — я думаю, нам придется надеяться, что мистер Чарльз Мейсон — теперь, когда я взрослый, я тоже буду называть его Чарльзом — блефует, чтобы разлучить нас. Он разрушит свои отношения с Дженной, если сделает это.

Мама стояла, сверля меня взглядом, а затем повернулась и направилась к моей двери. Я не могу быть уверен, но мне показалось, что я услышал, как она пробормотала: — Такая же красивая, как я.

Моя мать не была глупой.

Сколько светловолосых, загорелых женщин с внутренним сиянием и царственной осанкой королевы эльфов из "Властелина колец" разгуливало по миру в пределах досягаемости от нас — которые тоже трахались со мной по своей прихоти и не могли забеременеть?

Никто, кроме нее — и она все еще могла забеременеть. Не то чтобы я имел в виду, что она трахнет меня. Эта мысль никогда не приходила мне в голову. Но все равно не было никого красивее моей матери, и поэтому ей чертовски не повезло, когда дело дошло до того, чтобы убедить меня изменить моей девушке. По крайней мере, так я думал в то время.

ЧАСТЬ 4. Переломный момент

Мамины слова дошли до меня. Я не был глухим или совсем глупым. Позже, когда я был один, посреди ночи, когда мир погрузился в кромешную тьму, и тяжесть будущего нависла над всеми, пробирающий до костей страх жить жизнью восемнадцатилетнего отца опустошил мои внутренности, мешая мне засыпать.

Это заняло некоторое время.

Большая часть этого страха ушла из меня к тому времени, когда я проснулся. Позже, вид Дженны днем и ощущение ее губ помогли мне собраться с духом, но я все равно усадил Дженну рядом, чтобы поговорить с ней о проблемах моей матери.

— Хорошо, мы не будем торопиться, — сказала Дженна, покрывая мои губы нежными поцелуями, — но скоро ты и твой большой член трахнешь мою киску.

Мой член подпрыгнул, и "скоро" означало бы "прямо сейчас", если бы моя мама не присоединилась к нам в гостиной. Я даже не знал, что мы смотрели. Мы остановились на середине выбора чего-нибудь на стриминговом сайте с лазерными мечами и полуголыми инопланетянками с хвостами на головах, когда к нам присоединилась мама. Мы выбрали фильм, и я уверен, что мы оба надеялись, что мама встанет и уйдет.

Она этого не сделала.

Гостиная в моем доме устроена просто. На стене, расположенной на одной линии с входной дверью, есть окна от пола до потолка с двумя комплектами моторизованных убирающихся штор. Занавески ближе к окну были белыми и прозрачными, в то время как второй комплект был плотными, затемняющими шторами, когда папа включает свои телевизоры с плоскими экранами. Да, это множественное число. Он думает, что живет в спорт-баре. Напротив телевизоров стоят три белых дивана в форме подковы, стеклянный журнальный столик и другие принадлежности для гостиной, которые есть в большинстве домов. Мы с Дженной прижались друг к другу на одном из боковых диванов, в то время как мама сидела на длинном диване лицом к телевизору, что означало, что мы не могли по-настоящему увидеть ее, если не смотрели назад и в сторону от нас.

Мы не смотрели на нее.

Вместо этого мы смотрели фильм, пока мама наблюдала за нами. Я не знаю, чувствовала ли это Дженна, но я чувствовал, как мамины зеленые глаза впиваются в меня с хирургической точностью одного из тех лазерных мечей по телевизору. (Я знаю, что это не называется лазерным мечом. Мне все равно.) Меня волновали мамины глаза, наблюдающие и осуждающие — присматривающиеся к нам, как какая-нибудь почти сорокалетняя монахиня, жаждущая обнажить свой критерий и выбить из нас дьявола. Эта мысль вызвала в воображении образ итальянской монахини — потому что все порнофильмы с сексуальными монахинями, которые я видел, были итальянскими — наклоняющей Дженну над столом и шлепающей по заднице, пока ее ягодицы не покраснели. Это была хорошая мысль. Это была такая хорошая мысль, что мой член ожил под моими джинсами, толкаясь в задницу Дженны. Дженна, не колеблясь, прижалась к моему члену, когда моя мать была прямо там!

Неужели мама думала, что ее глаза помешают нам веселиться? В какой-то момент люди, которые верят, что за ними наблюдают другие люди, в конце концов сходят с ума. Итак, что случилось бы с тем, кто знал, что за ними кто-то наблюдает? Я не знаю, но я точно знал, что не позволю маме смущать или запугивать меня, заставляя вести воздержанную жизнь. Если она собиралась пригласить себя в мой мир с Дженной, тогда я собирался позволить ей наблюдать.

Я обнимал Дженну, но когда эти мысли пронеслись у меня в голове, и она прижалась своей задницей к растущему беспокойству в моих штанах, я поднял правую руку — мою верхнюю ладонь — и положил ее на бок моей девушки и сжал.

Дженна пошевелилась, издав смешок, который она пыталась сдержать, и мой член набух до полной твердости. Когда я подумал — Пусть мама посмотрит, — мое сердце ускорилось, и холод пробежал по моим плечам, спускаясь по рукам к запястьям и оставляя мои внутренности гудящими от энергии, которая хотела вырваться из моего тела. Я провел кончиками пальцев по боку Дженны, лаская ее, и, не задумываясь, ввел свой член в ее попку, зная, что мама наблюдает за нами.

Могла ли мама увидеть мои мельчайшие движения?

Я сильнее прижался к Дженне, и она сильнее прижалась ко мне. Держа Дженну на руках, я мог видеть профиль ее лица, и когда я вонзил свой член в ее попку, которая была прикрыта только теми милыми хлопчатобумажными спортивными штанами, которые любят носить женщины, уголки ее губ растянулись в широкой улыбке. Я мог видеть румянец на ее щеках. Когда ее улыбка стала шире, она сильнее прижалась ко мне своей попкой, мягко потирая мой член, что послало электрический импульс по моему шесту от кончика моего члена вниз к яйцам. Мне пришлось подавить стон, но я подтянул ягодицы и глубже засунул свои брюки в щель Дженны. Моя кожа потеплела, а ритм биения сердца участился. Что мама собиралась с этим делать?

— Мне холодно, — сказала Дженна, поворачивая голову, чтобы посмотреть на меня через плечо. — Можешь принести одеяло?

— Да, — сказал я.

На диванах в гостиной на спинки каждого из них было накинуто по одеялу. Я схватил одно с нашего дивана и накинул его на наши тела. Мне показалось, я услышал, как мама издала какой-то звук, но хихиканье Дженны, когда она пошевелила задницей от боли в моих штанах, помешало мне быть уверенным.

Что теперь, мам?

— Дженна, — сказала мама тихим тоном, который донесся от нее до нас по прямой линии. — Тебе пора домой.

Черт возьми, неужели я задал этот вопрос вслух?

Дженна посмотрела на мою мать.

Я посмотрел на свою мать, но это был не мой дом. Я мог спорить о некоторых вещах, но я не мог указывать своей матери, что делать в ее собственном доме.

— Хорошо, миссис Хорнсби. — Дженна взмахнула левой рукой вверх, откидывая одеяло со своего тела и накрывая меня, обнажая мою переднюю часть и боковую пирамиду, в которую мой член превратил мои штаны. Я прикрылся, когда Дженна встала. Она повернулась и согнулась в талии, прижавшись губами к моим для быстрого, едва заметного поцелуя. — Увидимся позже.

— Сейчас, — отрезала мама.

Глаза Дженны расширились. Она выпрямила спину и наклонила голову, быстро пересекая гостиную и выходя из дома моей матери.

— Мам, — сказал я, садясь. — Что за черт?

Я так много мог бы сказать, но это то, что сорвалось с моих губ. — Мам, какого черта?

— Марк…

— Это произойдет, — сказал я, и мое сердце бешено колотилось, когда раскаленный добела огонь пробежал по моим венам, окрашивая мои щеки в красный цвет.

Я встал, не заботясь о том, что у меня все еще был стояк, когда одеяло упало с меня. Мамины глаза метнулись к моей промежности, расширяясь, а затем она снова посмотрела на меня со странным вызовом в глазах.

— Мы скоро займемся сексом. — Я облизнул губы. — Ни ты, ни мистер Мейсон, ни папа ничего не сможете с этим поделать. Я серьезно. И всем придется с этим жить.

Я вышел из гостиной, когда мама позвала: — Марк! Марк, вернись сюда! Марк!

Выражение моего лица сменилось с сурового на свирепое, когда я побежал наверх, увеличивая скорость, чтобы убежать от маминого голоса. Я хлопнул дверью, как только оказался в своей комнате. Через минуту я провел руками по лицу и волосам, а затем посмотрел на свою дверь. Затем на дверную ручку, испытывая искушение спуститься обратно вниз. Моя мать этого не заслужила. Все, что она делала, это заботилась обо мне. Но я не пошел, по крайней мере, до поздней ночи, после того как мой отец вошел в мою комнату, чтобы сказать мне быть поласковее с мамой, потому что между мной и мамой не было никаких сомнений в том, чью сторону он собирается принять.

Выходя из моей комнаты, он сказал: — Эй, я тоже не останусь без секса из-за тебя.

Я покачал головой и рассмеялся над небрежностью его голоса. Сделав глубокий вдох, я улыбнулся и спустился вниз, чтобы помириться с мамой.

ЧАСТЬ 5. Переломный момент

Я спустился вниз и увидел папу, лежащего на диване, который составлял правую часть подковы, в то время как мама сидела на заднем диване. Папа был укрыт одеялом, и его голова лежала на подушке, а в руках он держал пульт дистанционного управления. Это выглядело так, как будто они запоем смотрели оригинальный сериал, иностранный, но не дублированный. У шоу были субтитры.

Я обошел диван с левой стороны, который составлял заднюю часть подковы, и сел с другой стороны от мамы. Мама посмотрела на меня и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ. Мама переоделась в пижамное платье, которое выглядело как детская голубая футболка-переросток с принтом облаков. Она сидела, уставившись в телевизор и прислонившись к подлокотнику дивана. Ее длинные ноги были видны от середины бедра и ниже благодаря свету от телевизора. Не то чтобы там было много света. Не то чтобы я смотрел. Не совсем. Я смотрел на маму, чтобы произнести одними губами: — Прости, — но моя мать была моей матерью, и человек не мог не заметить гладкости ее лебединых конечностей.

Поскольку мама не поворачивала ко мне головы, я сосредоточился на фильме, поворачиваясь в ее сторону каждые пару минут, чтобы посмотреть, смогу ли я привлечь ее внимание. Я не смог. Что было довольно паршиво, поскольку я не хотел смотреть телешоу с субтитрами только для того, чтобы сделать приятное, но поскольку эти чертовы субтитры удерживали ее внимание, я сидел и смотрел, ожидая и надеясь, что эпизод подойдет к концу.

Спускаться вниз, чтобы извиниться за что-то, было для меня не в новинку. Я все еще был в джинсах и рубашке, и в карман я сунул свой телефон. Я потянулся к нему, вытащил его и включил экран, когда устроился в углу дивана напротив мамы. Я стучал и стучал, когда папа сказал: — Лучше бы этот телефон был отключен, — поэтому я убавил громкость и посмотрел на него, но он не смотрел на меня в ответ.

Я посмотрел на маму, которая смотрела на меня, и одними губами произнес: — Прости. — Она улыбнулась, но ее взгляд упал на мой телефон, и ее улыбка стала жестче.

Я пожал плечами.

А чего она ожидала?

Мама перевела взгляд обратно на телевизор, а я снова посмотрел на свой телефон. Я написал Дженне, которая ответила на мое сообщение, но у нас не было ничего интересного, что можно было бы сказать. Мы делились друг с другом новостями о наших ситуациях в прямом эфире, и, молча вздохнув, я решил вернуться наверх, чтобы заняться сексом по телефону, и именно тогда я заметил кое-что необычное в маме.

Левая рука мамы лежала на бедре, чуть выше подола ее спального платья. Подол больше не доходил до середины бедра. Ее пальцы, которые сжимались и разжимались почти в замедленном темпе, задрали платье вдоль ноги так, что теперь оно находилось между серединой бедра и тазовой костью. Она продолжала чесать ногу, и подол продолжал подниматься, но только с левой стороны, самой дальней от папы. Не то чтобы он заметил, лежа на боковом диване, как был, на спине, не отрывая глаз от субтитров, мелькающих на экране.

Я посмотрел на профиль маминого лица, наблюдая, как она смотрит прямо перед собой, а затем опустил взгляд вниз, где ее пальцы продолжали теребить подол ее пижамного платья. Она скользнула рукой по бедру, и ее длинные пальцы медленно проникли под подол, в то время как кончики пальцев скользили по коже, и беловато-голубой, иногда серебристо-серый свет телевизора освещал ее тело.

Мои щеки вспыхнули.

Мама глубоко вздохнула, и мои глаза поднялись вверх, путешествуя по ее телу и останавливаясь на ее льняных волосах, таких золотистых и ярких, что даже в почти полной темноте они сияли, как луч света. Мой взгляд скользнул по ее телу, совершив короткое боковое путешествие к ее грудям, где они поднимались и опускались в такт ее глубоким вдохам. Я впервые увидел, как облегает ее фигуру ночная рубашка. Мои щеки стали еще горячее, и почти пылали, а сердцебиение участилось, когда мурашки побежали по поверхности моих рук. Ниже моей талии что-то потеплело, заставляя мой член растягиваться, а мошонку напрягаться в ходе ритуала предварительного затвердевания, который я быстро распознал.

Теперь я смотрел на грудь моей матери и на то, как ее хлопчатобумажная ночная рубашка сползала по верхним склонам ее грудей и изгибалась, прикрывая соски, которые стали твердыми за некоторое время до того, как я положил на них глаз. И они были жесткими и затвердевшими, торчащими наружу, как две твердые резинки, которые я не мог вспомнить, когда сосал новорожденным, но мама утверждала, что они у меня были. Какая странная мысль. Платье продолжало опускаться, облегая округлую нижнюю часть ее грудей там, где они соединялись с грудиной и боками, а ткань струилась прямо по животу и бедрам.

Мама всегда носила пижаму, которая обрисовывала ее тело так, словно была притянута к коже? Я не знал, но не мог поверить, что раньше не замечал такой одежды для сна. Голова мамы дернулась. Я опустил глаза к своему телефону, хотя это виноватое выражение, появлявшееся на моем лице всякий раз, когда я чувствовал себя плохо, ударило меня прямо в нос. Я знал, что оно было там. Этот взгляд в свете фар, который кричал: — Я в чем-то ВИНОВАТ.

Блядь.

Мама издала звук, похожий на вздох, и по телу пробежала дрожь. Через секунду я снова посмотрел на маму. Юбка ее ночной рубашки задралась под ягодицами, отчего платье под углом задралось на бедре. Мама пошевелилась, сначала плечами, и это движение отдалось в ее ребрах и боках, затем в бедрах. Почесывая бедро, все еще теребя подол платья, мама посмотрела на папу, который не отрывал глаз от телевизора, а затем она приподняла попку и быстро почесала ягодицу, отчего подол задрался за ее маленькую, круглую и грушевидной формы попку.

Что, черт возьми, происходило?

Голова мамы снова дернулась, пока я все еще обдумывал свой вопрос. Мама увидела меня, а я увидел ее. Мое сердце сильно колотилось в нижней части груди, как у человека, который одной рукой налегает на дверь, а другой наносит удары молотком по ее поверхности. Мама улыбнулась. Это было быстрое действие, прежде чем она снова посмотрела в телевизор. У меня пересохло во рту, потому что, когда она улыбнулась, ее глаза опустились вниз, как и подбородок, таким образом, что она могла только сказать: — Взгляни, — не произнося этого вслух.

Я не глупый.

Я не заторможенный.

Но не показалось ли мне это?

Зачем моей маме это делать?

Какая красивая?

Такая же красивая, как она.

Это был вопрос, который она задала, за которым последовал мой ответ. Я уставился на ее обнаженное бедро. Подол платья был задран до талии и изгибался в виде буквы U вокруг ее ягодиц. Серебристо-белый свет от телевизора высветил ее ягодицу, и мой член затвердел так быстро, что с моих губ сорвался стон.

Мамины губы слегка поджались. Затем приоткрылись, а затем сомкнулись. На секунду в ее профиле появилось то выражение "пойман в свете фар", которое было у меня несколькими минутами ранее, но потом оно исчезло. Мне нужно было уходить оттуда. Я ничего не сказал, повернувшись на диване вперед, затем встал, наклонившись влево и в сторону от мамы и папы, пряча свои оттопыренные джинсы, быстро вышел из гостиной в смежный холл и направился вверх по лестнице.

— Спокойной ночи, — крикнул я.

Папа что-то пробормотал.

Мама ничего не сказала.

Оказавшись в своей комнате, я снял штаны, но остался в боксерах. В руке у меня был телефон, свет был выключен, и я сидел в своей кровати, отправляя сообщение Дженне и прося ее позвонить мне, чтобы я мог услышать ее сексуальный голос.

Прежде чем она успела ответить или позвонить, я не знал, что она собирается делать, моя дверь открылась. Я подпрыгнул, схватил подушку справа от себя и хлопнул ею по своему твердому как камень члену, что заставило меня застонать. Мама просунула голову в мою комнату, но не потрудилась включить свет. Я положил телефон лицевой стороной вниз на кровать.

— Марк, — сказала мама, — я не сержусь за то, что было раньше.

— Я знаю, — сказал я.

— Я хочу, чтобы ты подумал о том, что может случиться с тобой, если ты сделаешь что-нибудь с Дженной. — Мама сделала паузу, и я услышал, как она глубоко вздохнула. — Попробуй, ради меня, в течение одной недели воздержаться от романтических отношений с ней. Просто попробуй в течение одной недели, и, может быть, какая-нибудь хорошая карма придет к тебе.

— Хорошая карма? — Спросил я, не в силах сдержать смех от своего вопроса.

— Да, — прошептала мама. — Может быть, ты и не будешь валять дурака с Дженной, но в этом доме должно быть что-то, что сможет отвлечь тебя, пока ты не поймешь ответственность, которая приходит с занятием сексом.

По моему телу пробежала звенящая легкость, и я облизнул губы, благодарный темноте.

— Хорошо? — Спросила мама.

Мне пришлось сделать глубокий вдох, прежде чем сказать: — Хорошо, мам, — но я не смог скрыть дрожь в голосе.

— Спокойной ночи, — сказала мама. — Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — сказал я, когда она закрыла дверь.

Я посмотрел на свой телефон, и мне потребовалась всего секунда, чтобы решить, что секс по телефону и время наедине не подпадают под категорию романтики.

Менее чем через пять минут один из сильнейших оргазмов в моей жизни пронзил мое тело, оставив ощущение невесомости и отсутствия костей, а мои мышцы превратились в желе. Я хорошо спал той ночью.

Продолжение следует…….

P.S. Дорогой читатель! Понравилось? Если да — пожалуйста, перечислите 10 рублей на карту № 2202200858517376. Вас это сильно по карману не ударит, а для меня это единственный источник дохода. Заранее благодарен. Ваш ЛюбительКлубнички.