У нашей мамы в детстве был друг. Подростками они проводили друг с другом дни напролёт — купались, загорали, валяли дурака. Яшка Метерский (так звали парня) был без ума от нашей будущей мамы. То и дело он признавался ей в любви, планировал, как они вырастут и обязательно поженятся. А девчушка в ответ хохотала — будто чувствовала, что жизнь наверняка спутает эти планы.
И действительно, всё пошло наперекосяк. Мама вышла замуж и уехала далеко из родного города. Грянула война. Метерского забрали на фронт почти в первые же дни. Он был ранен и оказался в плену. Для еврея плен — это смертный приговор. Но Яшка изобрёл выход. Он вырос на юге и блестяще владел азербайджанским языком. Друзья охотно поддержали его идею и выдали за своего — мусульманина. Теперь Яшку звали Юсуфом. И для гитлеровцев было объяснение, почему Яшка «обрезаный».
Когда война окончилась, мы (у меня к тому времени была уже младшая сестра) с мамой вернулись в её родной город, но Якова Метерского не застали. В НКВД ему не поверили, что он, еврей, остался живым в лагере, сказавшись азербайджанцем. Так он «отпахал» десятку на Колыме. А, оказавшись на свободе, попытался отыскать свою детскую любовь. Но мы к тому времени уже снова уехали на Дальний Восток, где продолжал жить и работать наш отец.
Там мама получила первое письмо от друга своего детства. Удивительная судьба Яшки волновала её, но только и всего — уж больно солидное расстояние их разделяло… Шли годы, мы с сестрой росли. Всю свою маленькую жизнь мы были рядом и знали друг о друге всё. Как и всех детей, нас очень интересовали интимные части наших тел, но дальше любопытства дело не заходило.
Я заканчивал школу-десятилетку, и на повестке дня стоял вопрос: что же дальше. О том, чтобы отпустить меня одного ехать куда-то поступать в институт, речь никогда не заходила: за еврейским ребёнком всегда нужен материнский надзор. Так вся семья (кроме отца) оказалась в родном городе нашей мамы. Я поступил в вуз, а мама наконец-то отыскала Яшку. Мы с сестрой нашли его довольно привлекательным, несмотря на жестокие повороты судьбы. Метерский стал нашим частым гостем. А иногда они с мамой уходили куда-то вдвоём.
— Как думаешь, она ему даёт? . . — спросила однажды сестра, когда мы с ней, поласкав интимные части друг друга (мы иногда по-родственному это себе позволяли) , лежали без трусов на диване.
— А ты бы дала? . .
— Что за глупости? Я никому не даю, даже тебе! . .
— Ты — другое дело. Ты — целка. Кстати, а когда ты решишь, что пора перестать быть целкой, ты кому это дело доверишь? . . Мой инструмент тебя устроит? . .
— Дурак! Думаешь, я прямо сейчас раздвину ноги и подставлюсь тебе? И не мечтай!
— Ну… не сейчас, конечно. Оставайся целкой, сколько тебе захочется. Тебе ведь достаточно того, что я лижу твою письку? . .
— Да! Спасибо тебе, я классно кончаю!
— И тебе спасибо. Но что ты думаешь о маме? Ты не ответила…
— Трудный вопрос. Она ведь не целка, а рожавшая женщина. Муж далеко. Счётчика «там» нет — кто узнает? . . И всё же мне кажется, что НЕТ. Она папе не станет изменять.
Примерно за 2 года до окончания мною института с Крайнего севера приехал отец. Резкая смена климата оказалась для него роковой: он заболел злокачественным белокровием и вскоре скончался. Всё это время дружба Яши Метерского и нашей мамы успешно продолжалась. Принял он посильное участие и в похоронах её супруга. Но (по косвенным признакам) в личных взаимоотношениях этих давних друзей ничто не изменилось.
— Ты ничего не замечаешь? — спросила как-то раз меня сестра, когда мы, как обычно, лежали с ней в моей постели. У нас за это время тоже не произошло никаких изменений — она так и не позволила мне себя попробовать. Иногда я не выдерживал и умоляюще вопрошал:
— Ну, когда?! . Когда же? . .
— Ни-ког-да! Ты до сих пор не понял? Это — противоестественно. Ты — брат. Брат? . .
— Да, брат. Но ты же хотела, чтобы именно я «сломал» тебе целку. Так, или я что-то путаю? . .
— Да. Я и сейчас хочу. Но это же — механическая процедура, не более того. Я могла бы и сама себе это сделать, и без твоего участия. Как? Очень даже просто! Например, ручкой от расчёски…
— Зачем ты меня мучаешь? Какая тебе разница: брат или не брат. Я — просто парень. Если надеть презерватив, то ты никогда не забеременеешь. Так какая же разница?! .
— Большая!
— Ты — дурочка!
— Пусть так.
— Кстати, ты что-то хотела спросить и не спросила…
— Ах, да! Ты не обратил внимание: у нашей парочки Яша-мамаша что-то изменилось? . .
— В смысле? . .
— Ну, он же навроде тебя — столько лет мечтал что-то от неё получить…
— Не знаю. Да и зачем мне знать? . .
— А мне вот интересно! И я обязательно узнаю…
На следующий день сестра разыскала меня в сарае, где я укладывал в штабель поколотые только что дрова:
— Смотри, что я нашла… — и показывает какой-то узелок.
Я развернул его и увидел аккуратно уложенные и скрученные колечками презервативы.
— Где ты это нашла-то? . .
— В шкафу, на папиной полке. Там был ещё небольшой свёрточек, куда он складывал использованные. Видимо, недосуг был ночью, в темноте куда-то их девать… Сам подумай: ты «поработал» в удовольствие на жене, кончил от души и — на тебе: надо ещё сдёрнутый с члена и никому не нужный, грязный предмет куда-то девать…
— Здорово рассказываешь! Как будто присутствовала…
— Да… Теперь я просто уверена, что Метерскому ничего так и не перепало — наш папаша до последнего старался…
— Ты лучше скажи: решилась, наконец? Вчера обещала…
— Да, решилась. Сегодня всё и сделаем. Готов? . .
— Как пионер! . .
И вот исторический момент настал! Моя сестра лежит передо мной голенькая. Ноги широко раздвинуты. «Неужели это, наконец, случится? . . » — не верится мне.
— Готов? — спрашивает она меня.
— Ещё бы! — отвечаю я, — Ведь я мечтал об этом чуть ли не с самого твоего появления на свет! . .
— Балда! Ну, так действуй! . . — она обеими руками раздвигает свою писю, и я вижу свою цель — маленькую дырочку в самом центре…
Я подношу туда свой раскалённый донельзя агрегат и слегка надавливаю. К моему удивлению, моему движению ТУДА практически нет никакого сопротивления — член входит внутрь на всю свою длину и в конце упирается во что-то твёрдое. Сестра лежит молча, с закрытыми глазами. Я ощущаю, как она писей сжимает несколько раз мой орган деторождения. Мне кажется, что я в раю, настолько всё это неправдоподобно! . . Мой член выплескивает в презерватив содержимое. Я не спешу вынимать и просто лежу на этой красивой женщине. Она молча отдыхает, периодически сжимая писей мое расслабляющееся «богатство»…
— Понравилось? — наконец, спрашивает она. Я с удивлением замечаю, что вибрация её голоса чудесным образом передаётся через писю моему органу — он ведь всё ещё внутри!
— Спрашиваешь! Меня немножко удивило вот что. Во что ОН упёрся в самом конце? Что-то очень твёрдое…
