До дембеля мне оставалось месяцев шесть.
Служила у нас в секретной части полка девушка. Была в подчинении у начальника штаба. На плечиках красовались погоны лейтенанта. Звали её Лена.
Тесное общение с Леной началось после того случая, когда я пытался во время дежурства отвертеться от придирок начальника штаба за заляпанное стекло в дежурке. Лена была свидетелем этого разговора. Видел, как она похихикивала, когда я того «мокрорукого» офицера сравнил с Урией Гип. Офицер оставлял свои отпечатки ладоней на стекле в дежурное помещение. Дурная была у него привычка: опираться на стекло ладонями при разговоре с дежурным. А руки его были как лапки лягушки: мокрые и холодные.
Дав мне разгон, начальник штаба ушёл, с Леной мы остались одни в дежурке
— Сержант, а Вы что, Диккенса читали? — с иронией спросила Лена, — Ваше имя Виталий, ведь так?!
Меня заело немного. А потому и понесло:
— Да, Виталий. Я много чего прочёл в своей жизни…, — ответил я резковато, но глянул на Лену, и желание выпячивать себя в глазах этой красивой девушки исчезло.
— Виталий, похоже, что служите Вы не со своим годом, — Лена будто не заметила мою нервозность.
А у меня недоумение: «К сержанту-срочнику на Вы обращается»
— Не со своим, — уже спокойно ответил я.
А Лена с улыбкой рассматривала меня будто впервые видела. Я раньше, когда заступал в наряды «помдежем» по части, многократно виделся с ней, но разговоров на неслужебные темы не заводили. Хотя для себя отмечал, что хоть и с офицерскими погонами она, но вполне нормальная, без «выпендрёжа» с солдатами и сержантами. И внешне она была приятна мне. Чего греха таить: красивая!!! Сутулилась слегка только будто стеснялась своего высокого роста.
— Учились? В институте? — продолжала пытать меня Лена.
— Да. Но не доучился.
— Выгнали? Почему? Учились плохо? — Лена с сочувствием смотрела на меня.
Отвечать на этот вопрос совсем не хотелось. Сказать о истинных причинах, значит опять вогнать себя в воспоминания о Тане – моей первой любви.
— Товарищ лейтенант, я ушёл сам в середине четвёртого семестра, со второго курса. Устал от учёбы. Решил отдохнуть.
Лена смотрела на меня и улыбалась, засмеялась:
— Ну, и как отдых? Курорт?
Похоже, что Лена решила продолжить диалог. Села на кушетку, предназначенную для отдыха суточного наряда. Я стоял у окна. Не по стойке «смирно», конечно, но и не вальяжно. Всё же с офицером разговаривал, хоть и офицер в юбке.
— Не курорт, конечно. Но и не тюрьма!
За углом коридора раздались шаги и стихли. Совсем рядом, открылась и закрылась невидимая из дежурки дверь.
А Лена не унималась и расспрашивала меня про учёбу. Я односложно отвечал на её вопросы. Честно говоря, даже устал от её активности. Но отметил для себя, что я давно не говорил с девушками, а потому и поддерживал диалог. К ней же у меня вопросов не было. Не возникало желания поинтересоваться о том, как она оказалась в армии, да ещё офицером. А ответ на главный вопрос я знал: не замужем!
— Я сразу догадалась, что Вы уже не мальчишка со школьной скамьи. Привлекли меня Ваши разговоры с другом Гусевым и подполковником Кандарицким. Вот и Канаков Вас частенько грамотеем называет. Так Вы правда Диккенса читали?
Этот вопрос, теперь пущенный как стрела, попал мне в сердце. «Давида Копперфильда» Чарлза Диккенса мы читали вслух вместе с Таней, уже тогда, как объяснились в любви. Стало больно. Нет мне покоя от Тани. Будто знала о ней Лена и специально вернулась к разговору о Диккенсе. Я разволновался, а потому немного нервно ответил:
— Я много читал, я уже сказал Вам об этом, — вот тут меня и понесло, — и «Войну и Мир» полностью, ещё учась в школе, прочитал.
Лена, заметив моё раздражение, смотрела на меня удивлёнными глазками.
— Виталик, ты что распсиховался? Что в этом вопросе такого? Я тоже Диккенса люблю…, — как-то резко Лена перешла на «Ты».
— Кого это ты, Лена, любишь? — раздался из-за угла голос начальника штаба.
Он с улыбкой в усах нарисовался перед окном в дежурку.
Встали по стойке смирно.
— Так о какой любви ты распинаешься перед сержантом Сыровым? — и смеялся от души.
А мы стоим, как пришибленные. А Канаков смотрел на нас и продолжал улыбаться. Молчание как-то затянулось. Должна была прозвучать его любимая команда: «Ну-ка, быстро по местам службы!» Но, к удивленью моему, услышали:
— Ладно, поворкуйте. Обед! — и ушёл к себе в кабинет.
— Вот же жук-разведчик, — чуть не выпалил я вслух при Лене.
Но через пять минут он вызвал Лену к себе в кабинет. Вот и поворковали.
С этого и началось наше общение.
Пролетали дни, похожие, как братья близнецы. Я уже и в календарь не заглядывал. В голове уже железно закрепился «армейский постулат»: Дембель неизбежен, как крах капитализма. Я заступил в следующий из внеочередных нарядов – это было наказание. Скажу: не правомочное!
7 марта 1980 года. Обычное армейское утро. У командира полка совещание. Наступила тишина. Только часы тикают, неумолимо отсчитывая время до дембеля. У штабного подъезда мнутся дежурный по части и его помощник: в штабе уже жарко.
Пришла на службу Лена «секретчица». Обрадовалась, что на сегодня у неё хороший собеседник. Как-то незаметно наше общение переросло в своеобразную дружбу. Поздравил Лену с наступающим женским праздником и вручил открытку. В шутку пожелал Лене дослужиться до генерала. Разумеется, что такие неуставные взаимоотношения с офицером возможны были один на один, без лишних свидетелей.
Я последнее время присматривался к Лене. Умом понимал, что она мне нравится. Её широкий кругозор делал общение с ней лёгким и непринуждённым. Общие интересы в области радиотехники и литературы. А ещё она любила всякие математические загадки. Завораживала её работа на пишущей машинке. Казалась, она совсем не смотрела на клавиши. За свою жизнь я видел только одного человека, который так владел этим устройством. Я иногда вставал в дверном проёме в её малюсенький кабинетик и любовался, как она стучит по клавишам. И каждый раз образ Лены становился туманным. И вроде бы не Лена уже, а моя Таня строчит на телетайпе, а я диктую тексты телеграмм. Как-то с Таней зашли на телеграф на нашей почте к её подружке. Вот тогда Таня и показала мне свои способности.
Однажды я выразил своё восхищение. На это Лена мне сказала, что может печатать надиктованный текст с закрытыми глазами. Для меня такое мастерство тоже было не в диковинку, но я согласился принять участие в эксперименте:
— Виталь, завяжи мне глаза вот этим шарфиком. Ты будешь мне диктовать какой-нибудь текст, а я буду печатать. Потом проверим, сколько я сделаю ошибок. Грамматику тоже проверим, — Лена сияла от своей выдумки.
Я согласился. Осмотрел помещение. Как назло — ни одной газеты. На дежурстве запрещалось читать и отвлекаться от службы.И тут я вспомнил, что в дальнем углу нижнего ящика стола поселилась детская книжка «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна.» Книга обнаружилась совсем недавно. Кто-то впал в детство и читал эту книгу во время дежурства. Такой вывод я сделал из того, что вложенная закладка перемещалась в глубь книги.
— Лена, Том Сойер подойдёт? — спросил я, открыв книгу на вложенной закладке, — а диалоги тоже читать?
— Пойдет! Диалоги — тоже! Откуда у тебя эта детская книжка? Ты читаешь? — Лена озорно, по-детски засмеялась.
Красивая, всё же, она девушка. Ей двадцать три в феврале было, мне будет в мае. Только чрезмерно шустрая, непоседа. Но по всему было видно, что девушка она добрая и покладистая. Как моя первая любовь Таня.
Я всмотрелся в текст на странице с закладкой. Успел понять о чём речь.
— Виталь, завяжи мне глаза, чтобы потом не сказал, что я подглядываю, — хихикнула Лена.
Похоже она была в какой-то детской эйфории от своей выдумки.
Я взял из её рук дамский шейный шарфик, подошёл к Лене сзади, склонился и стал завязывать шарфик на глаза. До меня дошёл лёгкий аромат её духов. Как же я давно не был так близок к девушке! захотелось поцеловать её в щёчку.
Всплыли, как наяву, две последние ночи на кануне ухода в армию. Но Оля отказалась от меня после всего того, что произошло с нами впервые за многие годы нашего общения.
Лена вздрогнула, когда я прикоснулся рукой к её щёчкам, поправляя тонкий и лёгкий, как воздух, шарфик.
— Лена, ты готова?
— Давай! Читай!
Там, где по закладке открылся текст, шла речь о том, как Том уговаривал свою подружку Бекки поцеловать его.
Когда я читал следующие предложения, я заметил, как порозовели щёчки Лены, похоже она начала немного нервничать:
«— Ну, Бекки, теперь уж все кончено, — только поцеловаться. Тут нет ничего страшного, это пустяки. Ну, пожалуйста, Бекки!
Он дергал ее за передник и за руки.
Мало-помалу она сдалась, опустила руки и подставила ему лицо, раскрасневшееся от долгой борьбы, а Том поцеловал ее в алые губки и сказал:
— Ну, вот и все, Бекки. Теперь уж ты никого не должна любить, только меня, и ни за кого, кроме меня, не выходить замуж, никогда, никогда и во веки веков! Ты обещаешь?»
— Виталь, хватит на этом. И так уже больше пол-страницы напечатала, давай проверим, что получилось, — Лена сдёрнула повязку с глаз. Грустно взглянула на меня.
Текст сверяли с книжным, опять перечитывая тоже самое. Румянец так и не сходил с лица Лены. Ошибок не нашли, кроме трёх опечаток, в самом конце. Волнение сказалось.
Пережили праздничные дни.
Два следующих дня было всё нормально. Без происшествий. Заступил в четвёртый из объявленных нарядов. И тоже всё как обычно.
После обеда в свою секретную комнату заходила Лена с ворохом каких-то папок. Она принесла их от начальника штаба. Я помог ей зайти в «келью». Лена исчезла за дверью. Вскоре послышался стук печатной машинки.
Полк ушёл на ужин, который был назначен на час раньше. Раньше потому, что после обеда по техническим причинам не показали фильм. Перенесли кино на вечер, чтобы не ломать режим отбоя в полку. Канаков — начальник штаба, сегодня ответственный.
В полку тишина, в штабе — тоже. Только за дверью в секретную комнату периодически стучит печатная машинка.
Я стоял у окна в дежурке. Дверь из секретной комнаты открылась. Лена подошла ко мне. Так молча и стояли. Опять до меня дошёл лёгкий аромат её духов.
После того случая, как она печатала под диктовку текст из детской книжки, образ Лены с завязанными глазами стал вставать передо мной, стоило мне сомкнуть веки перед сном. Как-то мелькнула мысль: «Стройная, грациозная, красивая, как греческая Богиня Правосудия Фемида. Весов и меча только в руках не хватало». А днём хотелось чаще видеть её. А она, как на зло, стала сидеть теперь за закрытой дверью.
И вот она стоит рядом и тоже смотрит в окно.
— Работы начальник подкинул, — усталым голосом сказала Лена, — а ты не устал через сутки крутиться в штабе, как Фигаро?
— Надоело, честно говоря. Зато с твоей кельей рядом. Ради этого покручусь напоследок, — лукаво сказал я. Вот только зачем?
Лена будто не слышала меня. Никакой реакции.
— Домой-то тянет?
Я не знал: сказать ли честно или ответить так, как скажет любой солдат. Пауза затягивалась.
— Как сказать? Меня дома только бабушка ждёт не дождётся.
Теперь Лена затянула паузу в диалоге.
— Виталик, поцелуй меня в губы, как Том Сойер свою подружку Бекки, — взяв меня за руку неуверенно проговорила Лена, пытаясь повернуть меня другой рукой к себе, взяв за локоть. Я поддался. Как кролик, под гипнозом её глаз медленно потянулся к её губкам. Гипноз разом пропал.
— Лена, после этого ты скажешь мне, как Том Сойер, что я после этого уже никого не должен любить, только тебя, и ни на ком… — я не успел договорить.
Лена обняла меня и прижалась к моим губам…. Я машинально прижал её к себе. Поцелуй затянулся. Я не знал, что потом делать, потому не выпускал Лену из объятий. А сердце готово было выскочить из груди….
Скрипнула ручка входной двери в штаб.
— Сержант, почему за дверями не следишь? Что, трудно плотника вызвать?
Картина маслом: перед начальником штаба, в положении «Смирно», виновато опустив глаза в пол, стояли сержант и молодая девушка с лейтенантскими погонами.
— Вольно! быстро по местам службы, — строго сказал Борис Филиппович.
Сказал-то строго, а усы шире чем обычно. Улыбался значит.
Только Борис Филиппович скрылся за поворотом коридора, Лена шмыгнула в свою безымянную комнату, в которую, как известно было всем, вход запрещён. Таблички с назначением комнаты на этих дверях не было.
Ночью из головы не выходила Лена. Не выспался. Весь день ходил квёлый. Лены на службе не появилась. А вчера она ушла вместе с начальником штаба уже почти в полночь. Я знаю, что Борис Филиппович увёз её в общежитие на своём УАЗике.
Оставался последний внеочередной наряд. И тоже всё было как обычно.
Утро. На службу стали приходить офицеры и прапорщики. Пришла и Лена. О которой я думал уже две ночи. Должна быть какая-то логическая развязка. Я уже не мальчик и понимал, что поцелуй Лены не шалость девчонки, которая мечтала и искала случая впервые поцеловаться с парнем.
Лена зашла в дежурку. Я по уставу приветствовал офицера. Выполнив процедуру допуска в секретную комнату, выдал Лене ключи. Она склонилась над столом, расписываясь в книге. А до меня опять дошёл лёгкий аромат её дурманящих духов. Лена грустно улыбнулась и скрылась за дверь. Она чувствовала, что я смотрел ей в след, перед тем, как скрыться за дверь повернулась, опять грустно улыбнулась. Дверь плавно закрылась.
В тот день было серьёзное происшествие. Придурок-солдатик порезал себе на руках вены в штабном туалете. Спасли. Но в душу мне нагадили. Об этом в рассказе «Пять нарядов вне очереди».
Сдал дежурство. Ушёл в роту и свалился на кровать. Перед глазами опять образ Лены. Прокручивался момент: она испугана видом лужи крови. Бледная. Она сама из штабной аптечки взяла нашатырь… Видение растворилось будто нашатырь отогнал.
Теребит за руку дневальный по роте. Видимо, я в сон провалился. Дневальный сообщает, что просят меня явиться к начальнику штаба. Умылся и пошёл. Поплёлся огребать новую порцию нарядов вне очереди.
— Ты, Сыров, молодец. Не растерялся, и кровь остановил, и помощь вызвал. Молодец! Объявить благодарность перед строем не могу. Сам понимаешь, случай не тот. Но от меня, правда — молодец!
Канаков серьёзно, без ухмылок и улыбок смотрел мне в глаза. Пожал мне руку.
— Жалко, что дембель у тебя скоро. А осенью и Гусев домой улетит.
Не мог Борис Филиппович без приколов.
Я уже собрался просить разрешение удалится, поняв, что «обряд награждения» на этом закончился. Но в глазах Бориса Филипповича заблестели огоньки. Он не по уставному сказал:
— Скажу я тебе на последок, Виталий, вот даже не знаю, за что я люблю тебя, как сына (говорили, что у Канакова сыновей не было — три дочери). Пожелаю тебе удачи в жизни и настоящей любви с Леной. Ну иди давай, он подтолкнул меня по-дружески к двери. Уходить по форме устава было совсем неуместно.
Я уже был почти за дверью, услышал:
— Виталий, ох, увезёшь ты у меня Ленку на свой Урал. Не прощу! — он засмеялся, — ну беги, ужин скоро.
Я ушёл. Но в душе будто слиток свинцовый. Тяжёлый и синюшный, как дождевая осенняя туча!
Видимо Борис Филиппович позавчера переговорил с Леной о том, что увидел нас объятиях. О чём они говорили — пока неизвестно.
Я всегда ценил Канакова. Знал, что он порядочный и справедливый мужик, и настоящий офицер.
И опять полетели серые будни. С Леной теперь общался совсем мало. Но при встречах с ней она немного смущалась. Да и у меня на лице, наверняка, прорисовывался румянец, горели уши.
9 мая утром вызвал меня мой шеф подполковник Кандарицкий. Без многословия вручил мне маленькую бумажку. Это была подписанная начальником штаба увольнительная записка. Время увольнения: с 15—00 9 мая до 21—00 10 мая.
— Виталик, теперь зайди к Канакову, — улыбаясь сказал Олег Леонидович, — удачи тебе, сынок.
Я ушёл, совершенно ничего не понимая.
Попросил дежурного, доложить начальнику штаба, что я прибыл. Тот сказал, что меня ждут.
Зашёл в кабинет.
— Товарищ подполковник, сержант Сыров по вашему приказанию прибыл.
— Сержант, с ефрейтором Гусевым наденьте повязки «Патруль» и к бане. Дежурить, пока не кончится пиво. Всех, кто попытается через забор приобрести это пойло, задержать.
— Есть, товарищ подполковник, разрешите идти, — отчеканил я.
— Нет, не разрешаю! — в глазах Канакова опять засветились огоньки, улыбка в усах, — Олег Леонидович тебе увольнительную передал?
— Передал, спасибо, товарищ подполковник. Только зачем мне столько времени? Что я ночью делать в городе буду?
— Сыров, как ты всегда много говоришь! Иди давай и не задавай вопросов. Сам найдёшь, что делать. Можешь без «парадки» идти. Дай-ка пометку сделаю в увольнительной, что служебная. Деньги-то есть?
Он, вроде, как полез в карман за кошельком.
— Есть, на днях же зарплату выдавали.
Зарплата моя была 20 рублей 80 копеек. Для солдата в те годы это были деньги. Рядовой получал 3 рубля 80 копеек.
Я ушёл, пожимая плечами. Причём тут ещё и деньги?
— Может, таким образом дал добро — водки купить, праздник отметить? — с иронией подумал я. Странный, всё же, Канаков.
Рядом с территорией части была городская баня. Рядом с баней два специальных пивных ларька. Столики круглые высокие. Правда, под открытым небом. Культурно всё. Вот ушлый солдатский народец и повадился вёдрами приобретать пиво. В заборе постоянно выдёргивали нижние гвозди, раздвигали в стороны доски. Забор ремонтировали, но дыра всякий раз появлялась снова. Такой тайный лаз. Через него и в самоволку ходили. Тайный, но про него знали все, разумеется, и начальник штаба. Солдаты сердобольным мужикам передавали емкость для пива, вплоть до ведра, из которых мыли полы в казарме, а те приобретали пиво и передавали через этот лаз. Были и отчаянные парни — просто перелазили через забор в том глухом углу части. Стройбат ведь, строгости особой не было.
Вот и направились мы в это своеобразное дежурство. Прихватили фотоаппарат.
Пиво в ларьках кончилось быстро. В часть идти не хотелось. Пошли к обрыву. Сфотографировались. Направились в сторону КПП.
Слышу знакомый голос сзади:
— Виталик, постой.
Поворачиваюсь. Вижу Лену. Она в гражданской одежде. Впервые её увидел без формы. Красивая, стройная! И сутулость исчезла. В голове мелькнуло: «Зачем она здесь, на окраине города? Не в баню же ходила? Да и баня сегодня не работает»
Гусев деликатно оставил нас вдвоём, медленно побрёл в сторону части.
Скажу кратко. Эту встречу устроил нам Борис Филиппович. Он специально послал меня и Гусева в этот немыслимый патруль. Туда и подошла Лена.
В три часа дня вышел из части. Не далеко от КПП меня ждала Лена. Погуляли по городу, почти молча. Сходили в кафе. Она пригласила меня к себе в гости. Перед этим зашли в магазин, где Лена купила бутылку марочного портвейна и шампанского. Я купил шоколадки и конфеты в коробке.
Вернулся я в часть наследующий день, но на много раньше, чем время, указанное в увольнительной записке, ещё до обеда.
В оставшиеся до дембеля дни, Лену я больше в части не видел. Узнал, что на следующий день она убыла в отпуск. Да говорили, что перевели её в другую часть.
20 мая 1980 года я был демобилизован.
А 23 мая с другом Востоковым покинем нашу часть. Поедем навстречу новой жизни. К которой придётся приспосабливаться. Размерный образ жизни в армии притупил и так не богатый опыт просчитывать гражданские ходы и «прогибаться».
А что-же Лена?
При всей симпатии к Леночке, не влюбился я в эту девушку. Тогда при встрече, которую устроил Канаков, я вкратце ей рассказал, о том, что творилось у меня в душе, что с юности живёт во мне образ девушки, которая была на много старше меня. Сказал, что это была взаимная любовь, с первого взгляда. А через год она исчезла не объяснившись. Я не рассказал подробности своей трагедии. Сказал, что живу с надеждой на встречу со своей первой любовью.
— Так вот почему ты сказал, что ждёт тебя только бабушка. Теперь всё ясно.
Лена грустными глазками смотрела на меня. А я не в силах был вымолвить и слова.
— Наверно, ты не обязан хранить верность той, которая оставила тебя много лет назад. Вряд ли она…, — Лена резко замолчала, а потом продолжила, — ты же никому этим не изменишь, а я хочу быть сегодня с тобой.
Её милое личико покрылось ярким румянцем. Но она просящим взглядом смотрела мне в глаза. Я тоже был смущён таким откровенным предложением. И тоже залился краской.
Какими словами Лена собиралась продолжить прерванную фразу? Хотела ли она сказать, что ожидания мои напрасны, или что не хранит мне верность моя первая любовь? Так или иначе, эта короткая незаконченная фраза возымела действие. И я уступил Лене и остался с ней.
Утром понял, что Лена — это только мимолётное увлечение, и оставаться дальше у Лены было бы полной бестактностью. Лена тоже это почувствовала. Но на пороге она также горячо поцеловала меня.
— Я поняла, Виталик, что ты верный и порядочный мальчик. Ты меня Таней ночью назвал…. Прощай.
Рассказывая Лене про свою первую любовь, я счёл, что не стоит называть имя моей девушки из юности. И Лена не спросила. Значит, и правда Лену Таней назвал.
А на душе опять свинцовая тяжесть.
— Почему у меня с девушками никак не складываются отношения? — пытал меня внутренний голос.
Про Леночку вспомнил только прибыв домой. На душе скребли кошки…. И только осознание того, что за время дороги домой я влюбился в попутчицу, ехавшую до Перми, быстро погасли грустные воспоминания о красивой девушке Лене с лейтенантскими погонами. В армейском альбоме храниться коллективная фотография девушек нашего полка. Среди них есть и Лена.
Гусев остался после дембеля в Сосновом Бору. Он женился до армии, за время службы родился сын. Гусев был тоже верный парень. А потому временами только ходил в универмаг «Таллин», расположенный не далеко от части, полюбоваться на молоденькую красивую продавщицу из отдела женского нижнего белья.
Через 29 лет я семьёй посетил г. Сосновый Бор. Приехали в гости к Гусеву Валере.
Валера рассказал мне, что Лена вернувшись из отпуска, уволилась из армии. Работала в прокуратуре. Она по образованию была военный юрист. Через год Лена вышла замуж за одного их офицеров. Гусев даже сказал, что знает где она живёт. Только ни к чему мне была такая информация. Со мной была жена Ирина. Это та девушка-попутчица, которая была уже многие годы верной спутницей в жизни.