Что опять происходит? Почему окружающие меня парни теперь так странно себя ведут? Еще недавно они были славные и добрые, а теперь при всяком удобном случае превращаются в озабоченных гавнюков. Они пытаются прикасаться ко мне, гадко шутят, хищно смотрят, приторно улыбаются.
Даже Аркадий, взрослый мужчина — агент с папиной работы, в свои двадцать пять он иногда ведет себя не лучше моих ровесников. Сейчас он несет поднос от стойки Макдональдса, а в его светлых брюках отчетливо виднеется набухший валик, свернутый набок. Наверно, если засунуть ему в каман руку, можно даже хорошенько пощупать. Аркадий поставил на стол поднос, со скрежетом двинул стул и присел напротив менч, подперев рукой подбородок. На его запястьи сверкнули дорогие часы с металлическим ремешком. Я не могу есть, когда он так смотрит. Что ему от меня нужно? Он, не отводя от меня голодных глаз, протянул руку и самым бесцеремонным образом взял своими холодными пальцами мою ладонь.
Три месяца назад он по поручению моего отца отвозил меня в больницу, когда у меня в школе закружилась голова. Потом каждую неделю он стал забирать меня из школы, возить в бассейн, иногда в парк, каждый раз пряча сверкавшее в глазах вожделение. Я не знаю точно, что ему от меня нужно. С каждым разом он становится все нахальнее, он на манер театральных соблазнителей целует мне при встрече ручку, пытается чмокнуть в щеку, тянет свои лапищи к моей талии. Я отстраняюсь, но не прогоняю его. Мне нравится, что взрослый женатый мужчина оказывает мне столько внимания. Это действительно круто.
Я выдернула свою руку из его цепких лап и принялась жевать бургер с непроницаемым взглядом. Я чувствовала на себе его взгляд, смотрит ниже моего лица. Он как мультяшный волк капает слюной с высунутого языка, а глаза выпучились неземным притяжением моей груди. Аркадий, можно сказать, мой единственный друг, нас даже связывает непонятная взаимная симпатия. Это единственный человек, с кем я могу поговорить, если не считать вечно занятых родителей. Когда твой папа — зампрефекта, он в твоей жизни редкий гость.
Пусть смотрит, пока пожирает меня взглядом, он не пытается меня лапать, как мои бывшие школьные друзья. Было бы на что смотреть, сверху рассегнуто всего пару пуговиц. Я сегодня в легинсах и рубашке цвета хаки навыпуск — самый асексуальный образ, который можно себе представить для подростка. Ну максимум, что можно разглядеть — это цвет лифчика между натянутых краев рубашки. И то, если бы пуговички были крепче и чаще посажены, и этого было бы не видно.
Аркадий не плохой человек, он иногда рассказывает про свою семью, про работу, про моего отца. Он даже может быть приятным человеком. Правда иногда, когда валик в его штанах отчетливо выделяется, этот новоявленный благожелатель начинает себя вести как озабоченный малолетка. Мне не хочется его обижать, приходится отшучиваться, отдергивать его руку. Но он знает слово НЕТ, что выгодно отличает его от моих сверсников. Я доедаю бургер, всасываю через трубочку колу, а он уставился и смотрит. Мерзкая такая улыбочка, глаза бегают, то в лицо мне заглянет, то ниже, а сам облизывается. Ненавижу парней, когда они так себя ведут.
Я достала из рюкзака пачку салфеток и вытерла губы. Аркадий встал одновременно со мной и даже попытался на ходу поймать мою руку, когда я накинула лямки рюкзака. Лживый льстец, он даже не подумал, как это будет вышлядеть со стороны — взрослый мужчина и девчонка. Хотя, от девченки у меня только лицо. Оно совсем детское — большие невинные глаза, пухлые губы, острый подбородок, длинные, ниже плеч светлые волосы с ровной челкой. Мое тело за последнее лето сильно изменилось и благодаря гимнастике, в лучшую сторону. Как и у многих одноклассниц у меня выросла грудь. Сначала я носила мамины лифчики, потом мы купили мне новые. Из-за тонкой талии мои груди кажутся еще массивнее. Это необычно, странно, но, кажется, это и есть то, что нужно всем мужчинам.
Попка тоже выросла. Если бы не гимнастика с пяти лет, боюсь, носить бы мне, как некоторым, бампер по-кардашьяновски. Как бы то ни было, за одно лето мне пришлось выкинуть все мои джинсы. Все без исключения! Вот тогда моя жизнь и изменилась. С одной стороны мне нравится моя внешность, с другой — я потеряла всех друзей-мальчишек с их приторными улыбочками.
Аркадий шел сзади меня, его машина припаркована на улице перед торговым центром. БМВ, черный, тонированный джип. И что? Я за последние три месяца ездила в ней раз двадцать. Может на некоторых это и окажет впечатление, но не на меня. У отца тачка гораздо круче. Замки глухо щелкнули, я открыла заднюю дверь, села и не успела захлопнуть дверь. Аркадий ловко, потеснив меня, устроился рядом на заднем сидении и закрыл дверь.
— Викусь, ты такая красивая, солнышко мое, ты просто сводишь меня с ума…
Я молчала. А что ответить? Прогнать его и остаться в одиночестве? Но позвольте, ведь иногда он бывает милым, добрым, интересным человеком.
— Солнышко, ты решилась? — он смотрел, как верный пес, жалкий и преданный.
Валик в его штанах стал еще больше. Интересно было бы пощупать. Иногда во мне просыпается такое желание, но когда парни такие настойчивые, у меня пропадает всякое желание. Пока я еще не видела живьем настоящий мужской орган.
— Викуля, плиз, ты сделаешь меня самым счастливым человеком и я отстану, клюнусь.
— И больше не будешь приставать?
— Вика, клянусь!
Я посмотрела по сторонам — на стоянке ходили люди, кто-то буксировал тележку с продуктами, кто-то выгружал семейство из логана.
— А снаружи не видно? — я сомневалась.
— Нет, тонировка глухая, даже если присматриваться, никто ничего не увидит.
Я решилась. Посмотрела в глаза Аркадия, он исходился от нетерпения, не находя ни в каком положении даже минутного покоя. Приходится уступить, чтобы вернуть человека к нормальной жизни. Его руки дрожат, видно, что он едва удерживается от того, чтобы помочь мне. Я расстегнула пуговичку рубашки, вторую, грудь обрела свободу. Одну за другой я вытащила беленькие пуговички и смело распахнула полы рубашки. Аркадий изнывал. Напускная его меланхолия слетела вмиг и он уставился на мои сиськи, укрытые голубым кружевным лифчиком.
Я сидела, устремив отсутствующий взгляд в окно, осталось только снять рубашку. Страшно. Кажется, все на улице могут увидеть меня. Я отстранилась к двери, чтобы спрятаться за спинку водительского кресла и стянула рубашку, передернув плечами. Аркадий превратился в зомби, он тянул ко мне свои дрожащие ладони. Это уже не тот человек, просто сгусток слабоумного энтузиазма. Валик в его штанах уже не лежал на бок, он оттопыривал брюки.
— Солнышко, плиз, не томи… — задыхался папин подчиненный, — снимай быстрее, я с ума схожу…
Я завела руки за спину и отстегнула крючки. Оставался последний рубеж. Если бы я не знала его, этого славного, начитанного, доброго парня, то давно бы послала его. Как с наркоманом приходится иногда уступать, если ценишь этого человека. Лямки ослабли и я уронила лифчик на ноги. Аркадий громко выдохнул и звучно втянул воздух сквозь зубы. Он казался сумасшедшим, взлохмоченным, одержимым.
Мужчина припал, он обдавал частыми горячими выдохами нежную кожу на моей груди, но не решался прикоснуться. Как он и обещал, моей груди касался только его обжигающий взгляд, утоляя его страсть.
— Малышка, ты супер, — дрожащим проникновенным голосом проговорил Аркадий, — ты королева, я никогда не видел такой потрясающей груди…
Мои щеки и уши загорелись. Иногда, если молодой человек не очень давит на меня, во мне может проснуться странное желание. Сначала мне стыдно, потом интересно, даже хочется, чтобы он не прекращал. Если он будет так красиво говорить, я разрешу ему прикоснуться к себе. Клянусь, иногда я сама этого хочу.
— Солнышко, какие они большие и аппетитные…
— Да, да, не останавливайся, — кричу я мысленно.
Закрыв глаза, я откидываюсь на спинку и отдаюсь ощущениям от прикосневений его жаркого дыхания. Мои сосочки набрякли, они стали зудеть, это приятное, незнакомое доселе чувство. Мое целомудренное поведение противоречило улыбке, просившейся на губы. Я закусила нижнюю губу и часто дышала.
— Какие они упругие, роскошные, тяжелые, великолепные, — задыхался Аркадий.
Я хочу, чтобы он поцеловал меня. Хотя бы дотронулся до моих чувствительных сосочков. Если он сам не решится, я сама попрошу, больше невозможно терпеть. Пусть он целует мою грудь, мнет, сжимает, это будет проявлением его нежных чувств. Если он этого не сделает, я сейчас сама его попрошу.
— Малышка, ты просто супер! — не скупился он на комплименты.
Аркадий вдруг распрямил спину на просторном заднем диване и начал расстегивать ремень, потом дрожащими пальцами справился с пуговицами и с трудом вытащил своего монстра. Всесто того, чтобы ласкать мою грудь, он достал из штанов член! Мерзость!
Я схватила рубашку и начала судорожно тыкаться в рукава.
Опять, он все испортил! Глаза Аркадия, весь его вид излучал смесь похоти и испуга. Как всегда, все испорчено. Я схватила рюкзак, сунула внутрь лифчик и последний раз глянула на очередного своего озабоченного друга. Его лицо исказилось немощью. Я посмотрела ниже — настоящий мужской член, толстый ствол с синими прожилками, головка набухла под тонкой кожицей, волосатая мошонка. Это так мерзко, что не хочется отводить взгляда. Я так и сидела на краешке дивана, готовая выскочить на улицу в любую секунду. Это так мерзко, что хочется потрогать.
На лице Аркадия отражалась борьба, он вступил в схватку с невидимым противником, и не мог его одолеть каких бы усилий не прилагал. Каждый мускул на его лице напрягся, его пальцы колечком сжались ниже головки. Кожица потянулась вслед за рукой, головка обнажилась, фиолетовая и блестящая от натяжения. Она пульсировала и раскачивалась. Из прорези на конце сочилась прозрачная жидкость, выделяясь крупными каплями при каждой крупной пульсации.
— Малышка, по-тро-гай его, — по слогам не своим голосом просил Аркадий.
Я сжалась у двери, не способная отвести взгляда от зрелища, какого я не могла вообразить даже в своих самых сокровенных тайниках. Аркадий вмиг ослабел, его лицо сменило гримассу напряжения, рука стала быстрее двигаться вдоль ствола, накрывая головку капюшончиком. Вдруг он затрясся, передернулся всем телом и испустил белую, мутную струю. Она излилась сплошным обильным потоком и упала на его брюки. Это просто отвратительно — липкая, мутная масса испачкала его одежду. Только теперь я узнала лицо своего друга, ясное, чистое и такое же обескураженное, будто это не он только что натворил.
Я хлопнула дверью и побежала. Какое-то странное, смешанное чувство. Отвратительное зрелище полового излишества; но я не сержусь на Аркадия. Трудно передать, как я возбуждена, теперь я хочу трогать свою грудь, впервые в жизни я ей горжусь.