Зов естества

***

Евгений Дмитриевич отдыхал, сидя на крыльце своего недостроенного загородного дома. Пустая тачка, на которой он возил перегной, притулилась рядом.

Внешность у Евгения Дмитриевича была достаточно незаурядной. Он недавно вышел на пенсию, и волосы его покрывала слегка пегая благородная седина, к тому же впечатление усиливала небольшая бородка и благородные бакенбарды, придававшие ему удивительное сходство с Шоном О'Коннери из фильма про Индиану Джонса. Он был задумчив и неразговорчив. Евгений Дмитриевич давно овдовел и жил на отшибе, достраивая свою неуютную усадьбу. Он ожидал приезда своей дочери из города на выходные.

О его дочери следует поговорить отдельно. Она была настолько самостоятельной и своенравной, что отец давно махнул на неё рукой, оставив всякие попытки её образумить и направить на путь истинный. Её стремление к свободе и независимости с неизбежностью привело к тому, что она так и не вышла замуж. Евгений Дмитриевич вздохнул. Маша прекрасно рисовала, она окончила художественное училище и несколько лет проработала художником-оформителем в областном театре. И всё было хорошо, пока она вдрызг не рассорилась с художественным руководителем и без сожаления уволилась оттуда, хотя и была на прекрасном счету. Евгений Дмитриевич снова вздохнул и посмотрел на фото дочери в рамке на стене под навесом. Маша окончила курсы промышленных альпинистов и с тех пор работала на многочисленных крышах города, очищая зимой снег, а летом устанавливая кондиционеры и много чего ещё. На фото она, улыбаясь, карабкалась по канату на очередную верхотуру. Ну чего ещё можно было ожидать от этой оторвы? Евгений Дмитриевич вздохнул и взялся за рукоятки тачки.

Машу нельзя было назвать особенно красивой: скуластое лицо с широко поставленными глазами, дерзкий нос, упрямый подбородок. Но улыбка ей определённо шла. Стройные крепкие ноги альпинистки в обтягивающем трико придавали ей вызывающе-романтическую пикантность. Именно такой она вышла на этом примечательном фото. Настоящая Наталья Варлей из "Кавказской пленницы".

Когда дочь въехала во двор усадьбы на своём "Рено", она выгрузила из багажника продукты и немедленно принялась вскапывать грядки. Обычный конец недели обычного весеннего дня.

— Ну всё, всё, хватит на сегодня! — произнёс Евгений Дмитриевич с улыбкой, бросая наконец свою тачку — Мы с тобой славно поработали.

Он задумчиво осмотрел живописные невысокие горы на недалёком горизонте, затем перевёл взгляд на стройную фигуру дочери, склонившуюся с лопатой над высокой грядкой. "Мужика бы ей" — подумал он, скользнув нескромным глазом по выпуклой мускулистой попке дочери — "Глядишь, и с грядками помог бы…". Смутившись от своей нескромности, он проследовал в дом. Евгений Дмитриевич как обычно, самолично приготовил ужин, в то время как Маша решила сполоснуться в ванной. Хотя "ванна" была очень условным понятием. Это был просто душ из пластмассовой лейки над головой. Наклон лейки регулировался деревянной педалью с веревкой, привязанной к ручке лейки.

— Ты скоро, доча?

Евгений Дмитриевич выглянул в коридорчик, в конце которого был отгороженный пластмассовым тентом закуток.

— Иду, папа.

Евгений Дмитриевич невольно замер, неожиданно увидев над мутной клеёнкой блестящие от капель воды, обнаженные плечи дочери. Что-то вдруг заныло у него в животе, и даже ниже. Годы холостяцкой жизни в уединении дали себя знать неожиданным эффектом при виде полуобнажённости женского тела. Он быстро ретировался обратно в комнату в неприятном смущении. Тем не менее, картина женских плеч продолжала стоять перед его внутренним взором, не желая ограничиваться увиденным, испытывая желание заглянуть за муть толстого полиэтилена.

Они поужинали в полутьме перед смутно мерцающим экраном телевизора, удобно развалившись на диване.

— Ох, спина ноет, — пожаловалась Маша — Наработалась. Хочется наливки, — лукаво протянула она — Сливовой… Можно? Да? Можно? Я принесу!

Смеясь, она бросилась к буфету с заветной бутылочкой наливки.

— Как хорошо!.. — пробормотала она, когда они медленно, с наслаждением вытянули из хрустального бокала мелкими глотками сладко-хмельную жидкость.

— Ещё, — капризно проговорила Маша ставшим вдруг непослушным языком.

Неожиданно для самого себя, Евгений Дмитриевич с улыбкой разрешил. Голова его неожиданно стала затуманенной, усталой и тяжёлой. Внезапно, его дочь прижалась к нему своим плотным, мягким, тёплым телом. В то же мгновение, её горячие, пахнущие наливкой губы прижались к его губам, раскрылись в неожиданном, чувственном поцелуе. Это не был скромный поцелуй дочери, это был поцелуй женщины-соблазнительницы, и Евгений Дмитриевич, вначале машинально ответил на него с чувственным жаром, прежде чем, опомнившись, отстранился. Он увидел вблизи огромные глаза Маши.

— Мне надо, — выдохнула она.

У Евгения Дмитриевича сжалось сердце. Он вдруг понял, что имеет в виду его дочь. У неё нет мужчины, у неё, здоровой молодой женщины. Конечно, ей нужен мужик, ну не отец, конечно, но… Разве мог отец оттолкнуть её? Разве он не мужчина? Ей нужен мужик, поэтому заткнись и…

Их губы слились в страстном поцелуе, в то время как Маша, завладев руками отца, прижала их к своей груди… Евгений Дмитриевич никогда не трогал грудок дочери, это было немыслимо, но сейчас он, поощряемый в этой противоестественной похоти, жадно мял упругую девичью плоть через тонкую ткань футболки, в то время как его губы прижимались к шее дочери в торопливых поцелуях внезапно пересохшими губами. На Маше не было лифчика, а футболку она быстро сбросила через голову, откинулась назад, а когда её отец, счастливо охнув, впился ртом в припухшую пуговку соска, она, ойкнув, схватила голову отца и прижала к своей груди. Евгений Дмитриевич сопел жадно, глубоко, сосал молодые титечки, мял их счастливыми жадными руками, и ойкала и ахала Маша. А Евгений Дмитриевич уже, задыхаясь, лез ниже, щекоча бородкой изящный плоский животик, и уже нет времени, чтобы думать о том, что происходит, потому что отец с дочерью сообща избавляются от её широких рабочих брюк. Маша, упираясь пяточками в край дивана, приподнимает попку, чтобы отец смог сорвать с неё одежду. А под его губами теперь деликатная резиночка тонких белых трусиков, от вида которых у отца резко вскакивает и наливается твёрдой силой давно не используемый член. Эту белую возбуждающую тряпочку хочется немедленно сорвать, но последние остатки тормозов ещё сдерживают отца… А может, он просто хочет себя помучить? Его губы нащупывают под тонкой гладкой материей выступающий лобок, под которой трусики сбились в тёмную от влаги складочку… Машин лобок приподнимается вновь, чтобы невесомая тряпочка была сдёрнута и повисла на на одной из ног, в то время как нос Евгения Дмитриевича уткнулся в жёсткую овчинку лобковых волос, вдыхая забытый женский запах, и вот губы отца прижимаются у припухшим тёплым губкам дочери, а Маша закидывает ножки ему на спину. Её хриплый крик, когда язык папы ныряет во влажную горячую розовую липкость, зачерпывает полный рот упругой мякоти, и вот — Ах! Ай! Ой! Ооой! — кончик языка папы отыскивает припухший пузырёк похотничка дочери! Когда-то папа так лизал маму… Мхмм… Мхммм… Мхмм… Сопение, громкое, напряжённое, нос папы, зарывшись в жёсткую поросль женских волос, обжигает своим дыханием лобок. Доченька! Губы, язык, жаркое дыхание… Его палец, он входит внутрь… Другой тоже!

Шёпот. Папа! Ой! Оой! Аааа! Напрягаются гладкие сильные ножки дочери, вздрагивают мелкой дрожью ягодицы, её руки крепко держат голову отца, прижимают её к своему поднимающемуся лобку, к вагине, истекающей, торопливо чмокающей под его пальцами, горячей, мокрой, пульсирующей… Она лопается горячим мыльным пузырём, орошая его сосущий рот блаженной кончиной. Маша полусидит с закрытыми глазами, постепенно приходя в себя. Евгений Дмитриевич приподнимается, хочет поцеловать дочь. Но тут её руки, горячие, торопливые, шарят по поясу, расстёгивают ремень и в мгновение ока брюки отца падают вниз вместе с трусами. Он стоит перед ней с покрасневшим, измученным, полувставшим, мокрым от смазки членом. Евгений Дмитриевич негромко охнул, когда пальцы дочери осторожно поддели снизу его пенис, приподнимая его. Она наклоняется к нему. "Не надо!" — хотел выдохнуть он, понимая, что сейчас последует. Он не хотел унижения дочери но он… Надеялся… А потом… Её губы обхватили кончик его члена!

— Машень…ка!!

Но этому невозможно противостоять! Потому что во рту у Маши сладостно задирается крайняя плоть, обнажая головку… Головку плотно охватывает её горячий рот.

— Уумлльммм! — выдыхает через нос Маша, продвигая голову навстречу.

Евгений Дмитриевич почти инстинктивно хватает её за голову, словно желая остановить дочь от этого разврата, но… Тепло её волос… Послушная покорность дочери… Её готовность доставить удовольствие отцу… И Евгений Дмитриевич держит голову дочери дрожащими руками, его бёдра начали сладостное движение вперед-назад, проталкивая набухшую головку в рот дочери, полный сладких слюнок, между языком и нёбом…

— Машенька… Язычком… Вокруг… — мается Евгений Дмитриевич, шепча бесстыдные развратные слова.

Остановившимся взглядом смотрит он, как Машины губы складываются сердечком, а потом раздвигаются под напором головки его члена.

— Доченька… Яички…

Он стонет от удовольствия, когда ручка дочери приподнимает его отвисшую мошонку с тяжёлым яйцами. Когда-то она была в этих яичках… Его яйца вдруг стали невесомыми, полными щекочущего блаженства на потном горячем блюдечке дочкиных ладошек.

— Потискай… Их… Ооо… Соси… Ммм… Соси доча…

Или он не выдыхал из себя этих бесстыдных слов? А Маша всё сделала сама? Ночь напряжённо молчит, вслушиваясь в полные дрожи, сладострастные охания отца, в жаркое дыхание из ноздрей его дочери, в старательное причмокивание её рта, мумляющего налитую кровью, истекающую каплями сока головку отцовского члена. Яички Евгения Дмитриевича, готовые взорваться от распирающего их давления семени, сжимают и перекатывают в мешочке ловкие пальчики, а кончик язычка исследует сочащуюся смазкой воспалённую щель, а затем ныряет под головку, чтобы подлизать там быстрыми щекочущими движениями, и это просто невозможно выдержать, поэтому нужно просунуть пенис поглубже в рот, чтобы продлить агонию перевозбуждённой плоти. Прихватили руки отца тёплую покорную голову Маши, держат крепко-крепко, пригибают под низ живота, навстречу бёдрам, которые простыми ебательными движениями, извращённо сношают её услужливый ротик. Давится Маша гладкой пробкой головки, и в нос лезут жёсткие мужские волосы с лобка, а упругий гарпун преодолевает сладостную узость между плотным препятствием миндалин, чтобы своим наконечником полностью закупорить глотку так, что Евгению Дмитриевичу кажется, что его член пролез прямо в череп и сейчас сношает мозг…

Упирается Маша ладонями в обнажённые твердые бёдра отца, сдавленно, в голос вдыхая воздух, дышит затравленно, а перед её лицом нетерпеливо поднимается и опускается лакированная головка члена, и с неё тянется к губкам Маши длинная липкая нить. И понимает Евгений Дмитриевич, что переборщил, но уже вновь вводит он член в рот дочери, и вновь хочется ему пролезть в глубокую сдавленность горла, ещё и ещё, и кашляет Маша, и самоотверженно глотает детородный орган отца до самых яиц, и раздувается её горло под напором родительского члена. И уже чувствует Евгений Дмитриевич приближение конца.

— Доча! — хрипит он — Доченька!..

Ловит Маша рукой выпирающий половой орган отца, берёт в сладкий плен рта его головку, и уже невозможно противостоять облизыванию головки и подлизыванию её снизу язычком. И уде раздувается пенис отца в её руке, и щекочет писятельную щёлку кончик языка, а потом ударяет в дёсны горячий вязкий фонтан, и со сдавленным "Ммыххх!" вдавливается в рот глубже член отца и дёргается там, и не успевает глотать Маша вязкий, полный затхлых сгустков, кисель семенной жидкости. Ну разве можно просто выплюнуть отцовское семя? Она когда-то вышла из этого семени. Глотает Маша своих нерождённых братьев и сестёр. Смотрит отец расширенными глазами, как дочь аккуратно снимает движением губ с головки остатки спермы. Держит некоторое время в горячем рту кончик пениса.

Евгений Дмитриевич, охваченный нежностью и благодарностью к дочери, опускается на колени и осыпает поцелуями её лицо. Ну кто ещё может так божественно удовлетворить своего отца!

***

Маше изначально не везло с мужиками. Её тонкий художественный вкус протестовал против безыскусных, а точнее даже — примитивных отношений, которые возникали у неё с мужчинами. Они её совершенно не заводили. Когда в очередной раз она лежала на спине, глядя в потолок, в то время как на ней возился и дёргался парнишка — осветитель из театра, она решила, что в этих движениях обрезиненного пениса во влагалище нет ничего привлекательного, как нет ничего захватывающего в этих отношениях типа "всунул — подёргался — вынул". Придя к такому заключению, она спихнула паренька с себя, оделась и вышла под возмущённые выкрики пацана.

Маша боялась высоты. И именно потому она пошла в промышленные альпинисты. Когда она впервые шагнула в бездну перед собой, она испытала почти настоящий оргазм. Внутри её всё сжалось в ужасе, переходящем в выплеск сексуального взрыва. Она оберегала и лелеяла свой страх, который превращал её трудовые будни в неиссякаемый поток фантастических приключений. Однажды она занималась обычным делом: сидя в своей люльке, она замазывала щели между панелями в фасаде старого здания. Заказчиком был частник, словоохотливый старичок, типичный пенсионер. Он раскрыл окно, уселся на подоконник и принялся развлекать Машу разговорами. Старичку было скучно без собеседника, и он сообщил, что зовут его Сан Степанычем, что он рад побеседовать с такой смелой красавицей, и что он приглашает прекрасную скалолазку на чай. "Я сейчас сбегаю за тортиком!"- пообещал он. Маша похихикала и согласилась. Ей действительно захотелось хорошего чаю в домашней обстановке. Отец никогда не баловал её такими моментами в жизни, а мама рано умерла. Маша отослала напарника на базу, а сама поднялась в квартиру старичка, благо работы было немного. К тому же нужно ведь было подписать заказ-наряд…

Чай с Сан Степановичем удался на славу. Большой масляный торт благоухал настоящим коньяком, пропитавшим мягкий бисквит.

— Ммм… Пальчики оближешь! — промычала Маша, жуя торт, и действительно облизала свои пальцы, липкие от сладкого крема, под пристальным взглядом Сан Степановича.

— Я бы тебе все пальчики облизал, дочка, — тихо произнёс он — Да что там… Пальчики. Я бы всю себя облизал, красавица…

— Маша замерла от неожиданности. Необычные слова старичка резанули её слух, а Маша любила всё необычное.

Она опустила глаза, впрочем, ничего не возразив на такую очевидную развязность. Сан Степановича это явно воодушевило. Встав из-за стола, он подошёл к Маше, осторожно взял в руку её запястье и длинно лизнул ладошку и пальцы. Маша поставила чашку с чаем на стол и молча ждала, что будет дальше. Пожилого пенсионера она не боялась, она была сильной тренированной девушкой и легко могла пресечь все неприемлемые поползновения.

— Красавица… Спортсменка…. Комсомолка… — пробормотал старик ей в самое ушко, и тут же лизнул его, и Маша закрыла глаза от неожиданного ощущения, как будто её лизнула в ухо собака.

Сан Степанович с упоением нюхал её волосы, что никто и никогда с ней не делал. Никто раньше не покрывал поцелуями её шею, лицо… После нескольких рюмок водки, её тут же вели к дивану, торопливо раздевали и залезали сверху. Затем кто-то сопел ей в ухо, часто двигая членом во влагалище. Поскрипывал диван и сильно кружилась голова…

Губы Сан Степановича уде прижимались к горлу, пристраивали дорожку ниже, и это было так необычно… Откинулась на спинку удобного кресла Маша, закрывая глаза и ожидая чего-то ещё, чего-то большего, неожиданного. Сопит счастливо пожилой ловелас, и уже аккуратно касается Машиной груди, а после расстёгивает пуговки её клетчатой мужской рубашки.

— Можно мне… Сисечки… Доченька?..

Доченька? Это папа. Он раздевает свою дочку… Она засыпает… Он относит её в постель… Подними ручки, дочка… Нужно снять рубашку… Нет, что ты, папа! Это же лифчик… Папа, тебе нельзя… Тебе нельзя смотреть… Ааахх!… Маша пытается оттолкнуть поросшую сединой голову.

— Сан Степанович, что вы… Что вы делаете?!

Жадно впился рот в сосок Маши. Это же извращение!..

— Сан Степанович! — молит Маша.

— Мхмм… Доченька…

Крючковатые узловатые пальцы жадно мнут податливое тесто грудок. Пытается проглотить юные тииечки широко открытый рот.

— Ааахх!

Уходят вниз цепкие руки и жадный лизучий язык. Колет нежный плоский животик жёсткая щетина.

— Вылижу, всю тебя вылижу, милая! — хрипит охочий старичок.

Ослаб вдруг ремень, сползают вниз рабочие брючки. Её руки вяло пытаются удержать их.

— Попочку приподыми!..

Она сомнамбулически слушается, и вот голова старичка у неё между ног. Её мгновенно охватывает стыд, потому что трусики несвежие, терпко пахнут мочой, но уже приник к ним счастливый пенсионер, уже лазит по материи блудливый язык, и отыскивают губы старика раздвоенный рельеф девичьих половых губ…

— Подыми… Попочку…

Он тянет её к себе, и она погружается в плюшевые объятия кресла, бесстыдно раскинув ляжки навстречу жадному рту старика.

— Уууммм!.. — выдыхает Сан Степанович, счастливо, утробно, запустив язык в горячую, липкую раздвоенность вульвы.

Мычит, пыхтит Сан Степанович, кусает губы Маша, задирает ножки, опирается о край стола. Нос старика елозит волосатыми ноздрями по клитору спортсменки. Ахает Маша. Выпростал Степаныч из штанов мягкий свой жёлудь мнёт его в кулаке торопливо. А не хочет хитрый старик доводить до оргазма ни Машу, ни себя. Совсем размяк его отросток, отравленный ядом возбуждающего женского естества. Поднявшись, склоняется он над скалолазкой с опущенными штанами.

— Доченька, подрочи… Пожалуйста!.. — молит старичок.

Маша согласна. Осторожно, двумя пальчиками, прихватывает она вялый стариковский жёлудь за сизой осклизлой головкой и начинает подрачивать. Несильно, катая вперёд-назад припухшую шкурку крайней плоти старика.

— Да… О, да… До… чень… ка…

Ублажает молодая девушка трясущегося от возбуждения старика, в кои-то веки дорвавшегося до сладкого. Слегка привстал его вялый пенис.

— Квартиру тебе оставлю, доченька, — торопливо, с отдышкой бормочет старик — Наследников-то нету у меня… — Ты только приходи ко мне… Раз в неделю… Всё твоим будет… Лады, что ли… А?..

Ничего не ответила Маша, только вдруг потянулась другой рукой к тяжёлой отвисшей мошонке старика, сжала яички осторожно. Охнул Сан Степанович, счастливо, жадно.

— А теперь, — выдохнул он — Дай мне… Потыкать тебя, красавица!..

Приподнялась Маша послушно под тяжёлым взглядом старика, присела повыше на широком подлокотнике кресла, развела ножки, широко, приглашающе. Сопя громко, подскочил к ней Сан Степанович и, подрачивать свой отросток не переставая, начал прилаживать его к сладкому местечку красавицы — комсомолки. Под напряжёнными взглядами их обоих, сизая слива мягкого члена заскользнула в розовую мякоть вульвы девушки. Охнул Степаныч сладостно, подался вперёд, вдавливая вялый непослушный стебель пениса в преддверие девичьего влагалища, разбуженного страстным лизанием. Подался назад осторожно, боясь, что выпадет его вялый пенис, прижался вновь к распахнутым Машиным ляжкам, и вновь ощутил блаженство вхождения в юную девушку. Запыхтел Степаныч, задвигал морщинистыми ягодицами быстро-быстро…

— Ох, доченька!.. Постони… Пожалуйста…

— Ой… Папочка… Ой… — послушно отозвалась Маша — Ааа… Ааа… Ааа…

— Оохмм… Да… Папа… Любит доченьку… Всё тебе… Оставлю… Придёшь к папе?..

— Да, папа… А!. А!.. Ааа…

— Папа тебя… Потыкает… Хочешь папин хуй?..

— Хуй… Хуй… А… А…

Закричал Сан Степанович жалобно, прижался к Маше, дёргаясь. Мягкая головка между Машиных половых губок выплюнула пару-другую раз мутную желтоватую жидкость. Которая движением интимных мышц была выдавлена наружу вместе с вялым опадшим "жёлудем".

***

"Было ли произошедшее с ними инцестом?" — думал Евгений Дмитриевич.

Впрочем, роли это не играло. Ему стало ясно, что у дочери явно нет мужчины, и она нуждается в половом удовлетворении, и что бремя этого он должен взять на себя. И положа руку на сердце: какой мужчина откажется от тела молодой красивой девушки? Даже дочери… Тем более, дочери!..

На следующий день они избегали смотреть друг на друга, хотя Евгений Дмитриевич и ловил её украдкие взгляды. Они как обычно, работали на огороде. Что касается самого Евгения Дмитриевича, то он украдкой бросал взгляды на свою дочь. Вот она наклонилась над грядкой… Он смотрел, как пышность её ягодиц оттеняет эластик спортивных брюк… А вот в расстёгнутый ворот ковбойки стала видна чарующая раздвоенность груди… И вставал, выпирал бесстыдно в штанах его возбуждённый пенис.

Вечером, после ужина, когда Маша мыла посуду, Евгений Дмитриевич подошёл к ней сзади и осторожно положил руку ей на плечо. Маша застыла, податливо опустились её плечи. Ободрённый этим, он прижал губы к её плечу у шеи. Вздрогнула Маша, опустились её руки. И целовал шею дочери Евгений Дмитриевич, вдыхал запах её кожи, аромат волос. Под её майкой явственно обозначились цилиндрики сосочков. Гладил он её шею, лицо, плечи. Нащупал край, задрал на ней майку. Маша подняла руки, чтобы снять её и бросить на стол. То, что должно было произойти между ними, они оба хотели этого. Но вот не смог бы Евгений Дмитриевич просто так вот подойти и целовать свою дочь, да и она в свою очередь, наверняка была бы смущена и напряжена. Поэтому вот он и подкрался вот так сзади, воровски, находясь вне её поля зрения, позволяя ей просто подчиняться его рукам, губам… Его желаниям. У Маши уже очень давно не было мужчины, и вот эти мужские руки из-за спины гипнотизировали её, заставляя подчиняться, уступая, отдаваясь… Евгений Дмитриевич долго возился с замочком бюстгальтера, пока Маша сама не расстегнула его, заведя руку назад.

О да! Да! Впивались в шею дочери его губы, его пальцы скользили по лицу дочери, горлу, и вот уже ниже, обе руки его заполнились податливой упругостью её грудей. Какой отец не мечтает прикоснуться к титечкам своей дочери! Наверное, он и не первый, кто делает это, но какое это имеет значение! Он уже делал это вчера, но торопливо, мимоходом, чувствуя себя преступником, но сейчас! Сейчас его дочь принадлежала ему, и она послушно выполняла всё что он хотел, а он хотел её. Её титечки, какие же они красивые! Как приятно невозбранно мять их, возбуждаясь, возбуждая её… Лапать её, нагло, похотливо, по-хозяйски. Что дальше? Заставить упасть её брюки, свои брюки, стоять за ней голым, с уже торчащим как кол, членом. Ощупать глазами её тонкие деликатные трусики, почувствовать их гладкость руками, насладиться скольжением по ним, где спереди твёрдо выпирает лобок, а сзади они растянуты упругой пышностью попки. И это всё я, я сделал тебя дочка! Какая же ты красивая и ты моя. Правда, ты моя? Он скатывает из в трубочку, они уже где-то на бёдрах. Ах, как хочется подлезть под тебя, моя красавица, отыскать там ртом твоё естество… Вот оно уже под его пальцами, горячая влажная щель. Она хочет тебя! Машина рука нащупывает за спиной его восставшую плоть, сжимает в кулачке, пробует его горячую неподатливую упругость… Сейчас, доча… Раздутый до корявости, багровый член отца лезет под пышную раздвоенность Машиных ягодиц. Его тяжёлая ладонь ложится меж её лопаток, и тонкая спинка покорно прогибается. Евгений Дмитриевич с каким-то свинским удовольствием нагибал свою дочь. Подались вперёд его мускулистые бёдра. А ведь он уже забыл, как брать женщину… Он боялся фиаско. И вот несколько раз его член лишь чиркнул в девичьей промежности. Его дочь пришла на помощь, изящно изогнувшись, встретила пальцами кончик члена и аккуратно вдвинула его, утопила в горячей розовости щели между половых губок. Евгению Дмитриевичу осталось только нажать…

Охнул Евгений Дмитриевич, преодолевая неожиданную сладкую узость, издала хриплый стон его дочь, впервые за несколько лет заполняясь упругим мужским членом. А Евгений Дмитриевич наслаждался давно забытым чувством вхождения во влагалище. На какую-то секунду он вдруг испугался неправильности, неестественности происходящего, но затем подумал, что это на самом деле правильно, что это есть необходимость оздоровительной процедуры для любимой дочери, единственной. А затем он уже не думая, принялся упиваться самим фактом своего нравственного преступления. Ведь это можно, можно крепко держать свою обнажённую дочь за талию, наблюдая, как снуёт его член между возбуждающе-красивых ягодиц, о которые можно не сдерживаясь, шлёпаться бёдрами, ощущать, как вздувшаяся головка пениса раздвигает предназначенную для неё деликатную плоть, входит в неё, утыкается до отказа, от чего тонко и ошеломлённо вскрикивает Маша.

Да, доченька, да! Вот так! Вот тааак… Тебе хорошо, милая? Папа готов, папа может… Ой, как… Ой как хорошо… Всё быстрее, всё мощнее удары Евгения Дмитриевича, размаху шлёпается его мошонка между расставленными ножками Маши, постукивают тяжёлые, налитые спермой ямочки по её клитору. Тяжело дышит Маша, постанывая от сильных, проникающих до самого сердца ударов крепкого отцовского члена, крепко держит её за талию отец, сильными руками насаживая на свой жилистый стоячий половой орган.

Ничем не примечательный фермерский дом стоит на обширном лугу. Свежевскопанные грядки, брошенная у крыльца тачка, деревенский весенний воздух. Нг стоит подойти поближе, как ща полуоткрытой дверью можно услышать странные звуки. Глухие ритмичные шлепки, "Ай… Ай… Ай…" — страстно, со сладким придыханием стонет женщина. Часто, тяжело охая, выдыхает мужчина. Бесстыдно, сально, влажно чмокает горячая вульва, размызганная крепким возбуждённым членом. Кто же может вообразить, что это отец и дочь, измученные воздержанием, дают волю своим извращённым чувствам? А уже близятся, близятся они к крайней точке сладострастного возбуждения. Вот уже рука дочери ловит папины яйца у себя в промежности, смыкаются её стройные бёдра, сжимая в ловушке волосатую мошонку, влагалище ненасытно сжимает распалённый член. Жёстко притянутый за яички, со сдавленным "Ааааааа!", падает на спину дочери Евгений Дмитриевич, захватив полные пригоршни упругой плоти отдающихся запретных дочкиных грудей. Где-то внутри стройного животика, перевозбуждённая головка отцовского органа лопается не сдерживающим выплеском горячего мужского семени. Сокращаясь змеиным ртом, захватившим в плен пульсирующий пенис, жадное влагалище высасывает его, в то время как руки дочери тянут на себя мошонку и сжимают яички, выдаивая их досуха. Машин оргазм проходит под аккомпанемент сдавленных сисечек и выкрученных сосочков. Обессиленный, дышащий как загнанный конь, Евгений Дмитриевич тядело подмял под себя родное, милое, выебанное и осеменённое тело дочери.

***

А тогда Маша, как и обещала, пришла к Сан Степановичу. Позвонила в дверь квартиры, стояла, ждала. Скучающая пожилая соседка на площадке рядом прильнула к дверному глазку с жадным любопытством, разглядывала стоящую перед дверью девушку. Что это за краля пришла к старику? Открылась дверь, возглас соседа, удивлённый, обрадованный. И вот уже и низенький старичок дрожал от жадности, блудливыми подагрическими руками раздевая Машу. Рубашка, рабочие брюки полетели на пол. Вот уж на коленях стоит перед ней Степаныч, не в силах противостоять изысканной притягательности тонкого дамского белья, скрывающегося под грубой рабочей одеждой. Прижался с благодарностью к девичьему лобку под тонкой материей, обминают стариковские руки тёплый шёлк стройных бёдер, тискают податливую упругость попки, и лезут уже трясущимися пальцами за резинку трусиков, чтобы содрать их, выворачивая наизнанку, утопить нос и губы в жёсткую щёточку душистых лобковых волос. Оказывает милость Маша, поднимая ножку и позволяя старику подлезть ртом и носом в её промежность, чтобы вдохнуть подзабытый запах женского естества, прижаться с бесстыдным восторгом ртом к гладенько обнажённым половым губкам, податливым, тёплым, открывающим доступ к повлажневшей розовой щёлке… С одухотворённой гримаской, ставит Маша ножку на край дивана, держась за его спинку, меж тем как внизу горячо дышит и сопит Сан Степныч, припав к возбуждающему органу девушки, елозя в нём фиолетовым языком, нащупывая кончиком скрытый капюшончик клитора. Ахает тихонько Маша, когда ему это удаётся, мычит радостно возбуждённый пенсионер, целует тёплые губки, мумляет в Машиной усладе слюняво, жарко, жадно. И хочет уже большего, сбрасывает с себя штаны и стариковские семейные трусы. Стариковский жёлудь с сизой головкой тяжело привстаёт, с оттянутой вниз мошонкой под весом крупных яичек.

Маша — сильная спортивная девушка. Она неожиданно легко поднимает старика на руки, несёт его на руках и кладёт на постель. Полностью обнажённая, забирается на счастливого Степаныча. Держась за спинку кровати, опускается она на вялый жёлудь старичка. Повлажневшая горячая писечка девушки обхватывает губками тонкий стебелёк стариковского пениса, и Маша, развратной наездницей принимается елозить на пенисе пенсионера. Охает Сан Степанович громко, запрокинув небритый подбородок, и блудят его руки по телу Маши торопливо, обыскивающе, жадно. Сладостный дроч члена интимным органом альпинистки заставляет его повышать градус напряжения, лапая прекрасные крепкие грудки, гладкие бочка, приоткрытые пышные бёдра с возбуждающим тёмным мыском между ними. Охает Сан Степанович сладострастно, держа свою наездницу за талию, словно исполняя медленный, безнравственный танец, подавая свой таз навстречу бесстыдным движениям партнёрши. "Альпинистка!.. Комсомолка!.. Красавица!.." — подвывает пенсионер — "Ооо, моя Наташа Варлей!". Он, возбуждаясь, вспоминает актрису, на которую, пуская слюни, исступлённо дрочил в детстве, на заднем ряду тёмного кинотеатра…

А за стеной спальни, любопытная соседка Анна Петровна, надев медицинский фонендоскоп, приставила к стене его датчик, стараясь не пропустить ни одного звука из комнаты за стеной. Там охал и стонал сосед — пенсионер, но его гостью не было слышно. "Она, эта молодая шалава… Она отсасывает ему…" — подумала Анна Петровна — "Точно, она ему сосёт… Вот проститутка! Да, прос-ти-тут-ка!..". В руке у неё внезапно оказался предмет, который она стыдливо выписала через Интернет. И когда предмет вдруг оказался у её губ, она через силу, сопротивляясь, позволила войти себе в рот точную копию головки мужского члена. "Ммм!.." — протестующе выдохнула она через нос, но толстый, гладкий, упругий член всё более настырно и глубоко лез ей в рот, начав бесстыдные пихательные движения. И стонал за стеной Сан Степанович…

— Ох, хочу тебя, красавица! — тяжело выдохнул пенсионер — залезть на тебя хочу! Ебать тебя хочу, дочка!

— Да, папа! — ответила Маша послушно.

В руках её удачно оказался пакетик с презервативом, который был немедленно порван, после чего вялый жёлудь Сан Степаныча оказался внутри тонкой латексной сосиски, благодаря чему приобрёл некоторое сопротивление для того, чтобы исполнить свою функцию, когда Маша опустилась перед стариком на постель, широко и приглашающе распахнув свои атласные, скульптурно-безупречные бёдра. Тяжело дыша, пенсионер полез на девушку. Долго и напряжённо пыхтел Степаныч, пока Машины пальцы не поймали его вялую колбаску и не направили её в нужное место, после чего ему оставалось только поддать бёдрами, и юная вагина сжала жёлудь старика в своих сладких объятиях. Вскрикнул пенсионер радостно, удовлетворённо, как ребёнок, получивший долгожданную шоколадку. Напряглись его бледные морщинистые ягодицы, проталкивая член поглубже во влажное лоно. Постанывал старик тонко, с надрывом, сношал Машу мелкими воробьиными тычками, чтобы неосторжно не выпал бы член. Не в силах приподняться, он распластался на ней, и от сладостных ощущений совокупления, непроизвольно пускал слюну на щёку своей партнёрши. Сексуальный акт давался ему тяжело, он шумно, со всхлипываниями дышал, двигая узким вялым задом. Маша же опустила ножки, понемногу сводя их, отчего вялому и тонкому пенису старика стало более тесно, а следовательно, и более приятно. Задвигался он побыстрее и даже немного затвердел, а костлявый лобок старика тонул в женственно-мягком низу живота партнёрши. Но искусница Маша на этом отнюдь не остановилась, а продолжала сжимать бёдра до тех пор, пока мошонка старика не оказалась зажатой между её сильных бёдер, которые всколыхнулись интимными ножницами, перетирающими между собой тяжёлые яйца старика, словно Маша ехала на фантастически развратном велосипеде. Сан Степанович уже даже не стонал, он хрипел и каркал, когда ножки юной партнёрши, перестав перетирать яички, потянули за них вниз. Его задыхающийся, полный животной похоти крик разрезал потаённую уединённость комнаты. Сан Степанович, лёжа на Маше, с максимальным напряжением всех сил, кончал. Его стариковский жёлудь дёргался в резиновой колбаске, вяло исторгая полупрозрачную мутную желтоватую массу семенной жидкости, выдавленной силой Машиных бёдер из яичек старика.

"Он кончает!" — промелькнуло в голове подслушивающей Анны Петровны — "Он кончает этой молодой сучке в рот!". Её рука, держащая фонендоскоп у стены, устала и дрожала от напряжения. Другая рука соседки Сан Степановича в это время была занята тем, что без устали двигала искусственным членом в своём влагалище. "В рот! Прямо в рот сучке!". Искусственный член в мгновение ока вновь оказался у губ соседки, вошёл ей в рот, бесцеремонно, нагло, насильно — и брызнул в нёбо женщины горячей вязкой жидкостью со вкусом овсяного киселя. Она застонала, до боли сжав ноги и облизывая сочащийся жидкостью кончик пениса…

Старик уже не в силах был подняться с Маши, и она осторожно приподняла его. Его вялый половой орган выпал из резинки презерватива, и Маша обильно оросила живот Степаныча его же спермой, доставая из себя заполненный эякулятом мешочек.

— Завтра же… К нотариусу пойдём, доченька! — выдохнул старичок, еле переводя дух — Ох, совсем сердце дрянь… Валидольчика принеси, моя мастерица!..

***

Евгений Дмитриевич, давно уже лишённый супружеской жизни, чувствовал всё возрастающую потребность в сексе. Всю неделю он ждал когда из города приедет на выходные дочка по утрам, когда у него восставал член, он предвкушал, как ЭТО будет в очередной раз. Ведь Маша была готова реализовывать его фантазии с той покорностью и готовностью, что Евгений Дмитриевич испытывал неукротимое вожделение. Все утончённые мысленные заготовки вылетали у него из головы, когда он, раздувая ноздри, набрасывался на дочь прямо в дверях, заголяя её и, сорвав с себя штаны, заставляя её пригибаться в дверном проёме, держась руками за верний косяк. Он грубо входил в неё, и по его просьбе, Маша отклячивала назад попку, пританцовывая на отцовском кукане. Он успокаивался лишь тогда, когда исторгал свой заряд на её спинку и попку. И финальный шлепок по заднице был непременным атрибутом этого действа. А бывало, что острое желание приходило к нему ночью. Он лежал, думая о своей родной девочке, и у него вставал и затвердевал его детородный орган. Он пытался разобраться в своих мыслях. Конечно, он любил свою дочь как любящий отец. Но сам факт того, что его дочь нуждается в мужской силе, был для него вызовом. И, положа руку на сердце, он признавался себе, что готов ради дочери на всё. Было бы идеально, если у дочки появится парень. Но пока…

Он встал с постели и прошёл в комнату дочери. Дверей у них в доме пока не было, и он лишь отодвинул занавеску. Дочь лежала навзничь, молча глядя на него, и их взгляды встретились в полутьме. Евгений Дмитриевич подошёл к её постели и откинул одеяло. Маша лежала в длинной ночнушке, когда её пальцы подцепили край подола рубашки и медленно потянули его вверх. Под рубашкой на ней не было ничего, и когда его взгляд уперся в тёмный мохнатый треугольничек над возбуждающей стройностью её ног, Евгений Дмитриевич сорвал с себя трусы. Маша стянула рубашку через голову, когда отец с торчащим в возбуждении членом, полез на неё. Его сердце изнывало от нежности к ней. Покрыть её поцелуями с головы до ног… Прижаться губами к её губам… Почувствовать, как её пальчики поглаживают его вздыбленную плоть… Охнуть ей в ушко, счастливо, протяжно, когда ласкающие пальчики залупят головку члена, которая вздуется так, что обратно крайнюю плоть уже не вернуть… Но ему хочется ещё большей ласки, и взобравшись на грудь дочери, он приставляет кончик члена к тонкой линии её губ. Напряжённый выдох: "Возьми!" Вводит член ей в рот, она принимает его головку, он осторожно начинает её сношать, держась руками за спинку старой металлической кровати. Он сдерживает себя от того, чтобы войти в рот слишком глубоко, и головка его члена потрахивает вёрткий язычок, глухо сопит, когда дочка приступает к облизыванию головки члена, который её породил. Потом он поднимает Машу, поворачивает к себе спинкой, и она грациозно изгибается перед ним, подняв кверху пышную попку. Вскрикивает Маша, охает отец, когда он входит в дочь. Прижимает её таз к кровати, садится на бёдра дочери и начинает сидя сношать лежащую перед ним ничком Машу, вгоняя член ниже её ягодиц. Он словно пританцовывает сидя, добиваясь того, что дочь начинает стонать, всё громче и громче. Он шлёпает её по ягодицам, сильнее, ещё. И ебёт, ебёт, ебёт… И стонет Маша, когда член отца пробирает её до самого основания, и так приятно отдаваться сильному мужчине, заботливому, и как приятно чувствовать себя извращённой, когда сексуально ублажаешь собственного отца!

***

Маша помнила тот день, когда они с Сан Степановичем вернулись от нотариуса. Пожилой мужчина сразу попал под обаяние Маши, чьи руки по-колдовски, не спеша принялись расстёгивать его брюки, стаскивать с него заношенные стариковские трусы. Широко раскрытыми глазами смотрел он на обнаженную девушку, стоящую перед ним на коленях. И билось, бухало в груди его сердце, в сладком предвкушении её благодарности. И вот красивое лицо Маши приблизилось вплотную к крючковатому, вялому, полувставшему пенису старика.

— Машенька! — выдохнул он, восторженно, ждуще — Аах!

И вот уже кончик её язычка касается снизу гладко-сизой головки члена пенсионера. Запрокидывает голову счастливо, ошеломлённо, когда его стариковский жёлудь оказывается между алых девичьих губок в тёплом, полном слюнок рту!

— Доча!!

А крючковатые руки с узловатыми пальцами уже сами инстинктивно погрузились в тепло наполненных возбуждающим запахом волос, привлекая к себе милую гооовку… В СССР секса не было, а такого — так точно не было, когда прекрасная девушка, стоя на коленях, берёт в ротик твой ссательный орган! Напрягся тощий морщинистый зад, стремясь поглубже присунуть свой зудящий от возбуждения отросток между красно лоснящихся губок, которые своим развратным "О!' так нежно сжимают вялого, слабо подёргивающегося червячка… Как можно вынести движения любопытного шаловливого девичьего язычка, тормошащего мягкую, осклизлую, истекающую томной смазкой залупку! О да, никогда в своей жизни Сан Степанович такого не испытывал. Он, конечно, видел такое в порно, но и представить не мог, что такое случится и с ним! Но это происходило, прямо здесь и сейчас! Прекрасная волшебница у его дрожащих ног обсасывала его хуй, сладко причмокивая, а вот уже её ручка приподнимает его по-старчески тяжёлые яйца, играет ими, осторожно перебирает их в отвисшей волосатости мошонки.

— О!.. Ооо!..! Ооохх!.. Да, да!.. Доченька, соси!.. Дааа!.. — хрипит Сан Степанович.

"Да, она сосет ему, эта сучка!" — пробормотала соседка с фонендоскопом в ушах. Она прижала датчик к стене подушкой, и теперь обе руки её были свободны. "Шмара молодая, сука!". Влажная вязкость вагины Анны Петровны раз за разом поглощает снующий челнок фаллоиммитатора, и вновь перед её губами возникает нетерпеливо напирающая головка латексного члена, а в яичках запрятана груша для выпрыскивания жидкости, имитирующей сперму. "Ммм… Да!" — бормочет Анна Петровна — "Поставь мпня на колени! Засунь мне в рот свой член! Уммм…". Снуёт во рту распирающая нёбо головка.

Дрожат бёдра и ягодицы Сан Степановича, напрягаясь в жадном стремлении испытать всю полноту орального наслаждения. Кивает в его руках послушная тёплая голова, гоняющая шкурку крайней плоти, натягивая её на головку пениса и стягивая её вновь. И так сладко ноют яйца, перебираемые пальчиками! Молотит сердце старика в груди, перебивает дыхание, и не хватает воздуха, и сладострастно истекает предъэякуоятом член, пойманный в бесстыдной ловушке похоти.

— М!.. М!.. М!.. — горячо выдыхают Машины ноздри в спутанную жёсткую волосню срамных волос пенсионера.

— Оох!.. Блядь!.. Бляаадь!.. — задыхается старик.

— Мхххмм… Мхммм… — сопит за стенкой Анна Петровна, работая двумя руками с искусственными членами.

Всё сильнее трясутся старческие колени, не хватает воздуха, и с трудом он стоит на ногах, но наслаждение от извращённого секса не позволяет оторваться, забирая последние силы. И вот уже каркает Сан Степанович, заглатывает полную грудь воздуха, но выдохнуть не может. С неожиданной силой его трясущиеся узловатые руки захватывают голову Маши в железный капкан, потому что в этом — цель жизни, да, ведь там, в глубине рта девушки, член пенсионера исторгает горячие мутные струйки жидкости, одну за другой. Застыл в немыслимом напряжении Сан Степанович, меж тем как его срамной отросток, минуя губы и зубы девушки, сладострастно дёргаясь, по-скотски осеменял рот Маши. Исчерпав последние силы, он рухнул в кресло позади себя. Хекнул, словно его ударили в грудь, выдохнул резко и застыл. Стоя на коленях и вытирая ладонью губы, Маша видела, как резко старик побледнел, как закалились его глаза, и как внезапно ногти на его руках стали страшно восковыми. Сан Степанович скончался…

***

Анна Петровна возвращалась из полиции, где она имела разговор со следователем. Молодой лейтенант, почти не пряча улыбку, осведомился:

— Значит, вы утверждаете, что упомянутая гражданка довела вашего соседа до самоубийства?

— Да нет же, не до самоубийства! Эта деваха его затрахала, буквально. И она буквально его… Высосала. Высосала, вы понимаете?!

Коллеги лейтенанта уже переглядывались, хихикая украдкой.

— Эта шалава приходила и делала ему минет. А много ли пожилому надо? Вот, высосала у него все соки и завладела его квартирой.

— Ну хорошо, — произнёс наконец лейтенант, мучительно хмурясь, чтобы не засмеяться в голос — Мы проведём экспертизу тела и сделаем выводы об этом предполагаемом случае вампиризма. Благодарим вас за бдительность.

Выходя из отдела, Анна Петровна слышала, как разом заржали все, кто находился в отделе. "Ну и пусть! Полицаи тупые!" — ругнулась пенсионерка.

Она с трудом втиснулась в автобус на островке. Стоя на приступке, она сердито пихала в спину стоящего над ней молодого парня. Потом она вдруг осознала, что это не спина парня, а его зад. И её рука прикасается к его молодым мускулистым ягодицам. У неё враз тепло занялось внизу живота. Парень впереди молчал, и она толкала его в зад, но уже не так грубо… Её волосатая мохнатка начала ощутимо мокреть. На остановке пришлось выйти, чтобы выпустить выходящих.

— Ну как, вам понравилась моя задница? — негромко прозвучало над её ухом.

Она вздрогнула и оглянулась. Перед ней стоял тот самый парень. Автобус хлопнул дверью и отъехал. Молодой бородатый парень благодушно, хотя и несколько насмешливо улыбался.

— Мне вообще-то не жалко, — продолжал он — Если хотите, то… Можете и ещё подержаться. Идём? Не здесь же…

Она машинально последовала за ним. Они свернули во двор и там спустились в аппендикс входа в какой-то подвал. Здесь парень обернулся, и она, с трудом проглотив твёрдый комок в горле, смотрела, как парень, улыбаясь, расстёгивает ремень брюк и спускает их так, что перед её глазами волосатые ноги парня, а над ними — белые обтягивающие трусы с характерным мужским "коконом" впереди.

— Ну, смелее! — подбодрил парень — а то мне некогда.

Не дождавшись ответных действий со стороны Анны Петровны, он взял её руку и приложил к своим ягодицам. Как во сне, она осторожно погладила твёрдую налитую мышцу ягодицы, а потом уде и обеими руками погладила и потискала его зад. Её голова кружилась от неожиданности происходящего. Парень смотрел на неё мягко, даже сочувственно. Его глаза буквально сияли какой-то необъяснимой добротной. "Как у Христа глаза… И лицо тоже…" — подумала Анна Петровна.

— Вы наверное, давно этого не видели? — спросил странный парень.

Он быстро спустил свои трусы до колен, вместе с джинсами. Анна Петровна уставилась на неожиданно живой и крупный член парня, который уже начал приподниматься. Расправляясь, член приоткрывал вишнёвый глазок головки, распространяя душный, возбуждающий запах мужской застоялости.

— Поставь меня на колени, Господи! — помимо её воли, горячо произнесли губы пенсионерки — И вставь мне в рот свой член!..

Руки парня тяжело легли ей на плечи.

— У меня тоже давно этого не было… — пробормотал он.

Стоя на коленях, Анна Петровна зарылась лицом в волосатую промежность юноши, расширенными ноздрями впитывая возбуждающие мужские запахи. Алексей, так звали парня, был ошарашен тем фееричным энтузиазмом, с которым незнакомая тётенька обращалась с его мужским естеством. Его пенис, яички были тотчас покрыты множеством жадных, горячих поцелуев. При этом руки женщины обращались с его интимными органами с величайшим почтением, как с невиданными редкими драгоценностями, и это растрогало Алексей, дав ему почувствовать себя безграничным господином своей рабыни. Гордо стоящий член юноши был облобызан со всех сторон, губы Анны Петровны прошлись по каждому сантиметру его восставшей плоти. И вот уже приоткрылись её напомаженные губы, умоляюще, ждуще. Алексей не стал медлить, и Анна Петровна с восторгом ощутила приставленный к её губам горячий кончик пениса, вишнёвый глазок, обрамлённый натянутой крайней плотью юноши.

— Ооммм!.. через нос выдохнула она счастливо, когда решительным движением бёдер стоящий перед ней молодой человек воткнул ей в рот свой половой орган. Настоящий живой член, такой толстый, горячий твёрдый!

— Мххмм! — выдохнули её ноздри горячий воздух восхищения.

— Кххаа! — невольно выдохнул Алексей, когда распалённая похотью тётенька завладела его пенисом и принялась истово облизывать и обсасывать бордово-лакированную головку члена, которую она заголила, сжатыми губами сдвинув вперёд кожицу крайней плоти. Стоящая на коленях перед Алексеем женщина смаковала раздутую до предела молодую горячую залупу, полируя её гладкостью внутренней части губ, жадно нащупывая кончиком языка маленькую щель на острой головке пениса и высасывая из неё сочащийся томными каплями сок предъэякулята. А в то же время, руки Анны Петровны жадно гладили твёрдые от сладостного напряжения бёдра юноши, бесцеремонно тискали его гладкие мускулистые ягодицы, а похотливые пальцы уже нащупали волосатый мешочек мошонки и бесстыдно перекатывали в ней твёрдые, налитые молодой силой яички.

Она подняла свой взор, чтобы увидеть красивое лицо юноши, красивое, запрокинутое, с полуоткрытым ртом, толчками выдыхающим тихие прерывистые ахи наслаждения. Слепо гуляющие в причёски руки молодого человека, вот уже крепко захватили её голову, прижимая лицо к своему паху, и бёдра Алексея пришли в движение, пропихивая член глубже в рот Анны Петровны. "Да, да! Еби меня! Еби меня в рот! Жёстко, как мужик!" — хотела выкрикнуть она, но смогла лишь издать невнятное "Уммхх уммхх уммхх". Анна Петрне зря так долго тренировалось с искусственным фаллосом. Расслабив горло, она позволила члену Алексея одним движением войти глубоко и вздувшейся твёрдой головкой трахать её глотку. Алексей охнул от наслаждения, когда его залупа преодолела узость гланд и казалось, уткнулась прямо в мозг Анны Петровны. С трудом освободившись, она, задыхаясь, с воем вдохнула воздух, но чуть отдышавшись, с готовностью открыла рот, чтобы вновь и вновь принять толстый налитый кровью и возбуждением мужской орган.

Анна Петровна давилась, кашляла, раз за разом глотая плоть Алексея. Наконец, с трудом вырвавшись из цепкого капкана его рук, она, стоя на коленях, произнесла умоляюще:

— Молодой человек, может быть вы меня выебете?..

Увидев в его глазах согласие, она поднялась на красных истёртых коленках, обернулась к стене и, нагнувшись, задрала юбку до пояса. Не разгибаясь, спустила до колен трусы. Уперлась ладонями в шершавый холод бетона, ждала. Её перевозбуждённая оральным сексом вульва ныла и истекала тягучей влагой желания. Когда бёдра Алексея коснулись её голых ягодиц, её рука поймала в промежности долгожданный горячий упругий стержень и направила его в нужное место, утопив вздутую головку пениса между распухших лоснящихся губ своей вагины. Выдохнул Алексей счастливо, вдавливая член во влагалище Анны Петровны, давно не знавшее настоящего члена, и оттого узкого, неразработанного. Молодой человек давно не испытывал такого ощущения. Он весь погрузился в эти восхитительные ощущения, не придавая значения возрасту своей партнёрши. Тем более, что лица её он не видел, а зад его партнёрши, под который нырял его пенис, был по-прежнему пышный и гладкий.

— Ой!.. Ой!.. Ой! — тихонько и счастливо отзывалась пенсионерка на каждый удар члена юноши.

Пыхтел Алексей, возбуждаясь, тараня своим древком узкое влагалище, всё бесстыднее, сально чмокала вульва женщины, и уже снаружи подвала были слышны звуки развратного совокупления молодого человека с пенсионеркой. Кусала губы Анна Петровна, до самого сердца её доставали удары возбуждённого хера.

— Еби, еби меня, мальчик — молила женщина жарко.

— Меня Лёхой зовут… — пропыхтел юноша.

— Еби, Лёшенька! Еби, сынок! Покрепче!.. Во так… Вот так… Да!.. Ааа!..

Удары Алексея взрывали нутро Анны Петровны, а ему было уже всё равно, с кем совершать сексуальный акт. Миг оргазма был уже близок, руки его партнёрши упирались в стену, моталась от сильных толчков голова пенсионерки, плющились от ударов юношеских бёдер выпуклости её ягодиц. И охнул вдруг Алексей, с такой силой напёр на Анну Петровну, что руки её подогнулись, и она выпрямилась, чтобы не удариться головой о стену. С силой прижал её к стене Алексей, поддев и подняв её своим рогом, словно молодой бычок. Он с напрягом, надсадно издал долгий стон, выла, стоя на цыпочках Анна Петровна, а шейку её беснующейся матки прижала раздувшаяся от возбуждения головка члена, выплёскивая струйки молодой белой спермы. Его фаллос превратился в спринцовку, под давлением накачивающую сокращающуюся в спазмах оргазма матку женщины густым горячим семенем.

Тяжело дыша, они простояли почти минуту на трясущихся, подпрыгивающих ногах, прижавшись друг к другу в состоянии соития. Член Алексея, чуть подувявший, вылез из половой щели женщины, и вытекшая следом, тяжёлая как ртуть, масса спермы брякнулась в спущенные трусы Анны Петровны, пропитав их промежность холодным, вязким, липким пятном. Анна Петровна испытала настоящий оргазм, и всё в ней ликовало: Она ведь довела до оргазма, до слоновьего семяизвержения, молодого красавца с сексуальным ликом Христа! Антон тоже был потрясён. Его сверстницы никогда не проявляли такой распущенной страсти, такой покорности рабыни, готовой исполнить все самые низменные делания своего господина. "Анна Петровна" — набрал он в своём мобильнике. И записал номер.

***

Олег уде больше недели шёл по туристическому маршруту в невысоких горах. Он оброс длинной щетиной, пропах потом, а одинокие ночевки в палатке уже начали его утомлять. Съестные припасы тоже заканчивались. Впрочем, он уже выходил на конец трека, где на горизонте маячила гора Малиновая. Интернет здесь заработал, и он связался со своей знакомой Машей, художницей и альпинистской. Он был радушно встречен в "имении" её отца, бодрого джентльмена, удивительно прохожего на О'Коннери в старости. И наконец ему удалось помыться в из импровизированной душевой. Вода была нагрета на газовой плитке и заправлена в большую пластмассовую лейку. Можно нажимать на остроумное устройство в виде педали и верёвочек на блоках, и вода лилась сверху. Он бодро отряхнулся, крутя головой в поисках полотенца. Сзади послышался шорох полиэтиленовой занавески, и на плечи его легло тёплая пушистая материя.

— Я принесла тебе полотенце, — услышал он голос Маши.

Он так долго не слышал женского голоса… И он уже две недели испытывал невольное воздержание. Наверное поэтому, у него вдруг наступила эрекция. Маша стояла сзади, а её рука, будто играя, скользила по его груди всё ниже и ниже. И вот она аккуратно коснулась его вздыбившейся плоти, а тонкие музыкальные пальцы искушённо, по-скульпторски охватили его пенис, медленно ощупывая его по все длине, от основания до кончика.

— Я нарисую его… По памяти, — услышал потрясённый Олег.

Ночью он лежал в гостевой комнате на неудобном топчане и размышлял о случившемся накануне. Конечно, он ведь женат, и он любит свою жену, но… Там за стенкой Маша, и она явно хочет его… Он поднялся, стараясь не шуметь, и вышел в коридор. Ему очень не хотелось встретиться с Евгением Дмитриевичем, хозяином дома. Но ведь желание — это дело молодых!.. Он зашёл в комнату Маши и подошёл к её постели. Маша не спала и смотрела на него. Затем просто откинула одеяло. Она ьыла полностью обнажена. Её стройное тело моментально ударило в мозг Олегу. Его член враз подскочил, высоко задрав головку. Тёмный магический треугольник между ног Маши манил, притягивал взор, притягивал физически. Уткнуться носом в эту душистую шкурку, вдохнуть запах женского естества… Подлезть пониже, где раздвоенность губок между задранными ножками… Разнять их движением языка, пройтись им вниз и вверх, нащупать кончиком заветную клюковку, ощутить подёргивания её мышц в ответ на лизание и сосание деликатной плоти, на втягивание её в рот… И в шкурку на лобке зарывается нос и дышит жарко, и подлизывает быстро расторопный язык… И не знает об этом ничего любимая жена. Прости, милая! Но раскачивается преступно под животом возбуждённый член с растянутой до бумажной гладкости кожей, и стекает с головки очередная прозрачная капля смазки. Устав от ласки, тянет её рука за волосы к себе. "Хочу сверху" — выдыхает Маша, требовательно, жадно. Она сама распоряжается его членом, медленно опускаясь на него, закрыв глаза… Выдыхая через нос… Запрокинув голову назад… Широко раскрыв глаза, смотрит Олег, как прекрасная наездница скачет на нём, игнорируя его желания и его самого. Ей н ужен только его член.

У Олега едва не вырывается крик, когда в комнату внезапно входит Машин отец.

— Маша! — шепчет он в панике.

Маша смотрит на него глубоким бездонным взглядом. Наклоняется к его уху.

— Я хочу… С двумя…

— Что?!!

Он пытается вскочить, но не может. Евгений Дмитриевич тяжело опускается на ноги Олега, придавливая его к постели. "Он же… Твой отец!!"". Маша смотрит на него пьяно, не переставая насиловать его. Руки отца ложатся на плечи дочери и заставляют её прогнуться вперёд так, что теперь её лицо над лицом Олега. Она целует его, насильно, страстно, развратно. Она стонет ему прямо в рот, когда обильно смазанный член её отца входит в её живот, где сразу становится тесно. Маша опирается руками о постель по обе стороны головы Олега, наклонившись над ним, а он видит, как здоровенные лапы отца мнут нежные титечки его дочери. Олег начинает возбуждаться от этого не имеющего границ разврата. Он приподнимается, двигая тазом. Члены двух мужчин, как поршни машины, двигаются в промежности девушки в противофазе, трутся друг о друга через тонкую перегородку, взаимно возбуждаясь. Олег ощущает, как тяжёлые яйца Евгения Дмитриевича постукивают по его яичкам. Он видит его лицо, лицо Маши, слышит, как скрипит кровать, как вскрикивает и стонет Маша, слышит, как охает он сам, а эта немыслимая оргия продолжается до тех пор, пока его член не выдерживает и замирает, дергаясь и исторгая эякулят. Дёргающаяся головка члена Олега тычется прямо под основание головки члена Евгения Дмитриевича, в самое чувствительное место, и тот не выдерживает, с рёвом придавливает дочь к Олегу, заполняя её живот отцовской спермой. Хрипло, как раненая львица, кричит Маша.

Когда её отец, отдуваясь уходит, Маша наклоняется и аккуратно проводит язычком по члену Олега, от яичек до кончика головки.

— Я нарисую его по памяти… — повторяет она.

***

Алексей вскоре созвонился с Анной Петровной. Анна Петровна основательно подготовилась. Она надела красивый бюстгальтер, едва вмещающий её мощные тяжёлые груди, а так же пояс с тонкими чёрными чулками. И туфли. И прозрачные трусики. А макияж, а духи! На запястья, на шею, на лобок… Она раздела Алексея, и они долго целовались стоя. А потом молодой человек повалил её на кровать, и произошло немыслимое, когда прекрасный юноша с лицом Христа устроился между её ног и принялся лизать её половой орган!

— Лёшенька, сынок! Ооо, сына! — умирала от счастья Анна Петровна — Милый мой, люблю тебя, люблю, люблю!..

Потом он закинул её ноги себе на плечи, вошёл в неё, стонущую от счастья, и сладострастно ебал. И снова лизал, и снова ебал. Ему доставляло извращённое удовольствие лизать вагину, в которой только что был его член. В конце концов, он развернул её на кровати так, что с неё свешивалась голова, и, пристроившись, ввёл ей в рот член, и войдя пару раз в горло, залил ей полную глотку эякулята. А потом он пришел с несколькими друзьями, и при задёрнутых шторах была оргия в темноте, и её тискали сразу несколько рук и вверху и внизу, а она обеими руками ловила и пенисы, и сосала их, опустившись на колени, а кто-то входил в неё сзади, и всю ночь кто-то приходил и пыхтел на ней, дыша в лицо крепким вином…

***

Полная, розовощёкая, довольная жизнью пенсионерка смотрела телевизор, когда ей позвонили. За дверью стоял тощий прыщавый парнишка — ботан.

— Я это… Ну, от Вадика, в общем.

Анна Петровна понятия не имела, кто такой Вадик.

— Проходи, — мотнула она головой — Раздевайся.

Она расправила кровать, скинула халат и легла. На ней была фиолетовая шёлковая комбинация с белыми кружевами по подолу и бюстгальтер, и более ничего.

— Ну, чего ты застрял? — проговорила она ласково, широко раздвигая крепкие белые ляжки.

(с) Кейт Миранда mir-and-a@tutanota.com