Своё место

Желающие сразу же окунуться в пучину фемдом-экшона, пролистайте до трёх звёздочек (***), ценители прелюдий и связных повествований, приятно чтения.

Аннотация

Директор Тодд управляет колледжем как армейским лагерем для новобранцев, превращая избалованных отпрысков богатых семейств в добродетельных членов буржуазного общества, и упивается вверенной ему властью. Ученики и коллеги трепещут и ненавидят пуританствующего руководителя, но не смеют ослушаться его приказов. Власть, как известно, развращает, и так уж получилось, что за фасадом морализатора и педанта скрывается довольно развратное нутро, которое директор Тодд уже многие годы скрывает даже от самого себя, боясь признаться в порочных желаниях. Однако, известно также, что власть, даже та, которой наслаждаешься, в какой-то момент начинает премного тяготить. К счастью, в жизни директора нашёлся тот, кто сможет избавить его от этого бремени. Ведь у каждого должно быть…

Своё место

Директор Тодд шёл по коридорам колледжа, наслаждаясь тем, какой эффект его появление производило на учеников. Раздражающе громогласные разговоры мгновенно стихали, лошадиный гогот (наверняка вызванный какой-нибудь дурацкой шуткой!) сменялся гробовым молчанием, а те, кто ещё мгновенье назад оголтело носились друг за другом, прижимались к стенкам и виновато потупив глаза мямлили положенное “Извините, сэр! Здравствуйте, сэр! Простите, сэр!”.

Сам он мало кого удостаивал встречной вежливостью, считая, что ученикам и простой кивок от него ещё заслужить нужно. Зато на команды и приказы не скупился, почитая своих подопечных скорее животными, достойными дрессуры, нежели людьми, которым полагалась хотя бы толика уважения:

— Застегните верхнюю пуговицу, мисс Салливан, и снимите цепочку, хвастаться достатком будете после уроков!

— Галстук должен быть завязан, как следует, мистер Уиллбури!

— Заправьте блузку и одёрните юбку, мисс Уайт! У нас здесь учебное заведение, а не ночной клуб!

— Зайдите ко мне на перемене, мистер Стоун, такое поведение совершенно неприемлемо!

Чеканные инструкции, произносимые сухим, не терпящим возражений голосом, меняли мир, будто по мановению волшебной палочки, приводя его в соответствие с образом самого директора Тодда, который в своём извечном, застёгнутом на все пуговицы костюме, с тугим, будто удавка, узлом галстука на тощей шее и накрахмаленной белой сорочке походил на гробовщика, взявшего на себя миссию похоронить всё веселье вокруг.

В каком-то смысле так оно и было, ибо он очень редко был способен удержаться от того, чтобы не растянуть свои тонкие губы в самодовольной улыбке, когда после посещения его кабинета очередная богатенькая выскочка, считающая, что ей всё позволено, отправлялась мыть туалеты в качестве расплаты за явное или мнимое прегрешение. Ну, или просто потому, что у директора в этот день было плохое настроение.

“Каждый должен знать своё место!” — повторял он своё излюбленное кредо, всякий раз, когда назначал проштрафившемуся балбесу какое-нибудь новое унизительное наказание, наслаждаясь страдальческим “ооо, неееет!” и бессильной злобой своих подопечных.

Он любил власть, и обеспеченные родители всех этих недалёких повес и пустоголовых бездельниц, дали ему её в избытке, отчаявшись самим вырастить что-то путное из своих непутёвых детишек.

Раздав ещё порцию распоряжений относительно поведения и внешнего вида, директор Тодд отправился к себе в офис, предвкушая новые унижения, которым он подвергнет тех неудачников, которым не повезёт попасться ему сегодня под руку.

*

“Господи, опять?!” — мысленно простонала миссис Норрингтон, секретарь директора, увидев вошедшую в приёмную Ребекку Адамс в сопровождении мистера Чандерса.

И если мистера Чандерса она всегда была рада видеть, то Ребекка вызывала у неё исключительно негативные эмоции.

“Думает, раз есть деньги у родителей, так все перед ней на цыпочках бегать обязаны!” — в сердцах подумала женщина, — Хорошо хоть нашёлся кто-то, кто не желает мириться с её выходками!”.

Мистер Чандерс и вправду с первого дня на работе показал себя как толерантный, но строгий учитель, не считающий для себя расшаркиваться перед наглыми отпрысками богатых семейств.

К несчастью, не все ученики разделяли его точку зрения. И в особенности, конечно, Ребекка Адамс, дочка известного на весь штат промышленного магната Гарольда Адамса, бывшего среди прочего одним из основателей колледжа. Не удивительно, что Ребекка почитала себя здесь полноправной хозяйкой, а всех остальных — своей обслугой.

Поэтому с первого же знакомства с Чандерсом, она решила на практике доказать всю правоту своих убеждений.

Вот и сейчас, едва оказавшись на пороге приёмной, мисс Адамс, не дожидаясь разрешения, в своей извечной нагловатой манере, тут же бухнулась в кресло, закинув ногу на ногу, всем видом стараясь показать, что на все эти “ваши правила и церемонии” она плевать хотела.

Миссис Норрингтон только приготовилась как следует отчитать эту зазнавшуюся нахалку, как в кабинет вошёл директор Тодд.

“Вот теперь-то тебе не сдобровать, милочка” — удовлетворённо подумала она, — до вызова к директору дело у тебя ещё не доходило! Тут тебе папочка не поможет, директор Тодд — человек принципиальный! Мистер Адамс сам назначил его на эту должность! Так что, всё, конец твоим выходкам, милочка!”.

— А, мистер Чандерс, — добродушно усмехнулся директор, — ещё и первого звонка не было, а вы уже ко мне. Ха-ха, надеюсь, не увольняться собрались. Дети замучили?

— Гхм, сэр, — Чандерс явно не разделял шутливого настроения своего собеседника, — очень не хотелось бы вас беспокоить, но…

И он многозначительно посмотрел в сторону Ребекки.

Директор проследил за его взглядом…и…миссис Норрингтон готова была поклясться, что едва он увидел бесцеремонно сидящую в кресле Ребекку, он чуть ли не вздрогнул.

— Ээээ… — с несвойственной ему растерянностью начал он, — мисс…Адамс? Что…что-то…кхм…эээ…случилось?

— Не знаю, — дерзко отозвалась хулиганка, — Чандерсу лучше знать, он меня сюда притащил!

“Какая наглость!” — у миссис Норрингтон аж дыханье перехватило, — “Ну, сейчас ты получишь! Уж после такого…”.

Но вместо того, чтобы осадить зарвавшуюся наглячку, директор только вопросительно уставился на мистера Чандерса.

У миссис Норрингтон только что челюсть не отвисла.

— Мистер Чандерс?

— Сэр, если позволите, я бы хотел обсудить поведение мисс Адамс в приватной обстановке.

— Поведение? — тупо повторил директор, — мисс Адамс?

Теперь уже Чандерс не мог избавиться от ощущения, что с директором что-то не так — он ожидал гораздо более решительной (и адекватной) реакции.

— Да, сэр. Я долго пытался справиться с проблемой самостоятельно, но, приходится признать, что случай мисс Адамс…мягко говоря, несколько особенный.

Директор часто заморгал, посмотрел на миссис Норрингтон, будто ища у неё поддержки, но потом, видимо, всё же вспомнил, где он и кто, нервно поправил узел галстука и, как показалось миссис Норрингтон, с плохо скрываемым раздражением пригласил пришедшую парочку в кабинет.

**

Сказать, что мистер Чандерс оторопел, когда Ребекка с тем же нахальством, с которым она села в кресло в приёмной, шлёпнулась на диван в кабинете директора, значит не сказать ничего. Но директор Тодд…никак на это не прореагировал! То он позволяет ей дерзить в ответ, то теперь уже считает нормальным, что она ведёт себя у него в кабинете, как у себя дома! У него руки чесались взять её за локоток и как следует встряхнуть, но Чандерс решил сдержаться — не хотелось ронять авторитет директора, отчитывая Ребекку за то, что директор посчитал нужным обойти молчанием.

Может, у него свой метод?

— Присаживайтесь, мистер Чандерс, — предложил директор псоле того, как уселся в собственное кресло.

Чандерс заметил, что сделал он это как-то неуверенно, помешкав какое-то время, глядя на Ребекку, будто ожидая от неё разрешения.

— Стало быть…кхм…поведение мисс Адамс…да?

— Да, сэр. Дело уже даже не в том, что она систематически срывает уроки, отказывается выполнять мои инструкции, постоянно перечит, мешает отвечать и оскорбляет других учеников…про домашнее задание я вообще молчу! Но сегодня…

Мистер Чандерс вынимает из портфеля пачку сигарет и кладёт её на стол.

— Я застал её сегодня утром курящей. И не где-нибудь, а прямо на игровой площадке! Вы понимаете? Она уже даже не старается хоть как-то следовать правилам!

Директор во время всей инвективы смотрел прямо перед собой. Не моргая и не отрывая ладоней от стола, думая, как представлялось Чандерсу, совсем о другом.

Пару секунд тишины, затем:

— Сэр?

Директор вздрогнул.

— Эм…да… — замялся он, — да, это…это совершенно недопустимо! Курение…

— Дело даже не в том, что мисс Адамс наносит вред сама себе. Подумайте о том, какое влияние её действия окажут на остальных учеников! Если ей можно, если ей всё сходит с рук? То чем мы хуже?

— Да… — довольно вяло, почти с вопросительной интонацией, согласился директор, — это…этого нельзя допустить…

— Мисс Адамс…- как-то излишне робко обратился директор к скучающей на диване студентке, — эм…вам есть, что на это сказать?

Ребекка закатила глаза и скорчила недовольную мину. Посчитав, что этого объяснения довольно, она сложила руки на груди и выжидающе уставилась на директора.

“Господи Иисусе, ” — возмущённо подумал Чандерс, — ничего себе у них тут порядки! Если какая-то соплячка может позволить так вести себя с директором…”.

Директор всё так же не отрывая ладоней от стола, пожевал губу.

Молчание затягивалось, и Чандерсу весь этот цирк уже начинал порядком надоедать. Но едва он приготовился к новому жёсткому выпаду в сторону Ребекки, как директор, несколько более уверенным голосом, произнёс:

— Мистер Чандерс, спасибо за доведённую до моего сведения информацию… относительно…гхм…несколько неправильного поведения мисс Адамс. Я полагаю, что услышал всё, что нужно. Можете быть свободны, я поговорю с мисс Адамс сам.

— Сэр? — Чандерс удивлённо поднял бровь.

— Мисс Адамс у меня на…кхм…особом контроле…мистер Чандерс…я вас уверяю, я приложу все усилия, чтобы максимально успешно разрешить сложившуюся ситуацию. Ещё раз спасибо, мистер Чандерс. Не могу вас больше задерживать, — директор многозначительно посмотрел на часы, — урок через три минуты. Учителя в нашей школе славятся пунктуальностью.

Внутренне разрываясь от возмущения, Чандерсу не оставалось ничего другого, кроме как выйти из кабинета. У самой двери его остановил голос директора:

— И мистер Чандерс, передайте миссис Норрингтон, чтобы меня не беспокоили.

— Да, сэр.

Чандерсу потребовалась вся его воля, чтобы не хлопнуть дверью.

***

И тут происходит то, от чего у миссис Норрингтон, осмелься она войти в кабинет директора без разрешения, случился бы сердечный приступ.

Ребекка, нахмурив брови и вперив разозлённый взгляд в директора, заявляет тоном пришедшей с родительского собрания матери двоечника, которому грозит остаться на второй год:

— Ты совсем охуел что ли, уёбок?

Директор от этих слов скукоживается, как сдувшийся шарик. Его лицо принимает виноватое выражение. Он умоляюще смотрит на Ребекку.

Она встаёт, подходит к столу и бьёт его по лицу. В тишине кабинета звук пощёчины звучит выстрелом в ночном переулке.

Директор даже не пытается защититься. Его руки, казалось, намертво приросли к столу.

— Хули я должна всё это дерьмо тут выслушивать, а?

Ещё одна пощёчина. У директора дрожит нижняя губа, как у готового разрыдаться мальчишки.

— Ты директор, блядь, сраного колледжа или хуй на палочке?

Ребекка не переходит на крик, но особо и не сдерживается, и директор возносит хвалу учредителям школы, не пожалевших раскошелиться на толстую дубовую дверь, не единожды спасавших его от неудобных вопросов, когда он терял хладнокровие в разговоре с каким-нибудь студентом, родители которого сидели в приёмной. Проверено на опыте — ни звука не выходит за стены кабинета.

— Хули молчишь, пидор старый?

— Я-а-а… — выдавливает ошеломленный директор, смятый яростным напором Ребекки.

— Я-а-а, блядь, — передразнивает она, — хуя!

И залепляет очередную звонкую пощёчину.

— Простите, мисс Адамс! — наконец выпаливает директор, по опыту зная, что буйный нрав Ребекки нужно умасливать как можно раньше.

— Простите, блядь! У меня что, дел больше нет, что ли, по-твоему? Кроме как у тебя в клоповнике зависать? Да ещё и парашу всякую слушать!

Сам не привыкший к сквернословию и никогда не позволявший нецензурных выражений в своём присутствии директор сломлен потоком подобной брани в свой адрес. Ему неприятно превращать свои уши в мусорку…

Но где-то глубоко внутри, в самых тёмных застенках его души, просыпается его развратное альтер-эго и начинает хозяйничать его мыслями:

Да-да-да, Госпожа, опустите своего ничтожного раба!

Каждое оскорбление отражается волной наслаждения в его теле.

Он понимает…

…что хочет ещё.

— Мисс Адамс, — мямлит он раболепно, — простите, пожалуйста! Клянусь, я ничего про это не знал! Уверяю вас, что если бы я мог предотвратить это досадное недора…

— Заткнись, блядь! Заебал. Пиздеть только можешь. Убери руку, шалава!

Директор немедленно кладёт вспотевшие ладони на колени — послушная маленькая сучка! Да-да-да!

Ребекка садится на стол, берёт пачку сигарет, вынимает одну, подносит к сочным ярко-красным губам и…

Директор не теряет времени. За время их совместных “встреч” Ребекка вышколила его, как послушную собачку — из внутреннего кармана пиджака дрожащей рукой директор достаёт зажигалку. Он ненавидит курение ещё больше, чем мат, но для своей хозяйки…

Щёлк. Огонек целует кончик сигареты. Ребекка томно и с наслаждением затягивается. Выдыхает директору прямо в лицо. Он всеми силами сдерживает кашель.

«Не хочешь прочитать мне лекцию о вреде курения?» — насмешливо спрашивает она.

Он не знает, что на это ответить. “Можете курить, мисс Адамс”, наверняка, прозвучит слишком дерзко на её вкус. Кто он такой, чтобы что-то там ей позволять?

Её коврик для ног, её похотливая подстилка!

Директор с облегчением замечает, что после пары затяжек настроение у неё улучшается. Она усмехается, глядя на его скрюченную фигурку.

— Ладно, не парься ты так! — успокаивает она.

Он боится расслабиться. Слишком хорошо он её узнал за последние месяцы.

— Ты все-таки попытался. Ха-ха. Хоть чутка мужика включил. Насколько ты, вообще, на это способен!

Директор наслаждается видом курящей хозяйки. Старается запечатлеть в памяти каждую её позу, каждое движение, каждый локон черных волос, изгиб шеи и белоснежный воротничок, непозволительно расстегнутый на несколько пуговиц, свободно висящий галстук и закатанные рукава школьного пиджака с рядом золотых пуговиц, складочки клетчатой юбки, и белые гольфы…и, наконец, главный объект сладострастия — чёрные лакированные туфли.

Если бы его вялое пятисантиметровое недоразумение, которое только с научной точки зрения можно было бы назвать членом, ещё способно было бы хоть на какое-то подобие эрекции, то ото всех этих любований она у него давно бы случилась.

К несчастью, директор Тодд уже многие годы был способен только на одинокое самоудовлетворение путём подёргивания своего вялого бессильного отростка на фотографии студенток в возбуждающих униформах, которые он, пользуясь служебным положением, мог “изымать на время” из картотеки колледжа.

Онанировать и мечтать. Пока мечты не стали явью.

Импотент или нет, но глядя на свою повелительницу, он чувствует, как накатывает возбуждение, как сжимается простата, выдавливая по каналу накопленный за две недели эякулят.

Как она прекрасна! Я просто жалкое ничтожное чмо под ногами Богини! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, уничтожь меня! Сотри меня в порошок, растопчи меня своими чудесными туфельками!

Ребекка, к счастью или к сожалению, телепатией не обладает, а потому прободлает блаженно курить.

Когда на кончике сигареты образовалось достаточно пепла, она отводит руку и многозначительно выгибает тонкую бровь.

Директор вновь показывает чудеса дрессуры и широко раскрывает рот, куда Ребекка тут же отправляет пепел щелчком наманикюренного пальчика.

Директор набирает слюну и сглатывает вместе с пеплом остатки самолюбия.

А внутри, его порочная душонка кричит, разрываясь от похоти: пожалуйста, пожадлуйста, пожалуйста, ещё!

Ребекка ставит ногу ему на промежность — наконец-то!!! — и пару раз проводит подошвой вверх-вниз. Через пару секунд, когда он чувствует, как головка вялого члена оголилась от сморщенной крайней плоти, он уже не может сдержать стонов. Ребекка прекрасно знает, на какие “кнопки” нужно нажимать, чтобы заставить мужское тело плясать под её дудку. Директор сжимает руки на коленях так, что белеют костяшки. Глаза его закрываются, а рот, наоборот, разевается в сладкой истоме. С каждой фрикцией, приятный жар разливается по телу всё сильнее.

Тебе не много надо, дрочер ебаный!

Ногти вонзаются в ткань брюк…из уголка рта вытекает тонкая струйка слюны…

О, Господи-господи-господи, ещё чуть-чуть и я… — проносится в голове у забывшего обо всём и вся, кроме ожидаемой разрядки, директора.

Но вместо волн оргазма, он получает такую затрещину, от которой едва не падает с кресла. В ушах звенит, в глазах мелькают яркие мушки. Директор мычит и возвращается из похотливого тумана в реальность. Сквозь сладострастную пелену проступает яростное лицо его Богини.

— Совсем охуел, что ли!? — шипит она, — попутала, что ли, шлюха тупая?

— Ппп…простите, мисс Адамс… — конючит директор — нет! жалкий червяк под пятою Госпожи, пожалуйста, накажите меня за эту оплошность, но, Господи, как же хочется…кончить…

— Забыл, что ли, блядина похотливая, что кончать только Я тебе разрешаю!?

— Н-нет, мисс Адамс…простите…я бы не посмел…я…

…хочу кончить, кончить, кончиииить!

В такие моменты директор полносью терял над собой контроль, ведь с недавних пор возможность получить её он вынужден был вымаливать у своей новоприобретённой хозяйки. Сексуальное напряжение, как выяснилось, делало его ГОРАЗДО более покладистым. Чем Ребекка и пользовалась, запрещая своему престарелому рабу сливать его “вонючую кончу” без разрешения. А за неделю, даже в иссохшихся яичках директора набегало достаточно спермы, чтобы сводить его с ума пульсирующими сигналами “хочу наружу!”.

— Заткни ебало, шалава!

Да-да-да, ещё! — кричало его развратное альтер-эго.

— Ебанашкабанашка тупая, нравится тебе, да? Нравится, блядь, когда по хую твоему туфлями ходят?

Судорога сладострастной истомы прошла по телу директора.

— Даааа… — исторгает его перекошенный от распутного удовольствия рот.

— “Да” что, уёбок?

Носок туфли. Сильно и резко. Прямо в пах.

— Дааа-а-а, мисс Адамс.

Директор сжимает зубы, но в мыслях кричит “ещё-о-о-о-о!!!”.

— Что “да, мисс Адамс” — продолжает допытываться его мучительница.

— Да, мисс Адамс, — сипло выворачивает душу директор Тодд — — мне нравится, когда вы оскорбляете меня…

Ведь я жалкий-ничтожный-червяк-вонючий-старый-импотент, и ещё, ещё, ещё, унизьте меня, Госпожа!

— Конечно, блядь, нравится, тварь ебаная! Кто…

Черной лакированной туфелькой. Сильно.

— бы…

С озлобленностью курильщика, в очередной раз пообещавшего бросить, и в очередной раз не удержавшегося от сигареты.

— . ..блядь…

Давит разрываемую похотливым желанием промежность директора.

— . ..сомневался!

Директор скрючивается, не в силах терпеть — ещё, ещё, ещё! — и падает вперёд, впечатываясь лицом прямо в плисс её клетчатой юбки, и чувствуя за ней — Господи, да-да-да! — он знает, он видел, в качестве наивысшей награды, она дала ему, дала втянуть ноздрями сладчайший запах…тонких кружевных трусиков, скрывающих навечно для него недоступную…алую щёлку…

Удар в грудь, и он снова откинут на спинку кресла. Дыханье перехватывает, рот раскрывается, чем тут же пользуется Ребекка, запуская трёхочковый плевок прямо в директорскую глотку.

Униженный хозяин кабинета — покорённая половая тряпка! — закашливается, но не смеет избавиться от божественных экспектораций своей владычицы. Да и не хочет, если честно. За время их совместный встреч он уже вполне свыкся с ролью как пепельницы, так и плевательницы — директор с наслаждением глотает комок флегмы, и едва сдерживается, чтобы не разрыдаться в мольбах заплевать ему всё лицо — твою уродливую морщинистую харю! — как услужливо подсказывает жаждущий всё больших унижений внутренний голос.

— Нравится ему, блядь! Ещё хочешь?

Господи, да, да, да, и ещё раз да!!!

— Да, мисс Адамс.

Длинные ногти…

…мисс Селинджер на прошлой неделе отправилась мести парковку за лак абсолютно невинного нежно-розового цвета на своих остриженных по всем внутренним нормам ногтях, а слабо отправить ЕЁ прямо сейчас сделать то же самое, ты жалкий ничтожный слтизняк!? — издевательски проносится в голове.

Даже думать об этом не смей! Подчиняться, подчиняться, подчиняться!

— Я тебе…

…сжимают скукоженную мошонку…

— . .. хотелки твои блядские…

…в кулак, до рези в глазах!

— . .. не нанималась удовлетворять!

Скручивает и тянет. Директор прилагает немыслимые усилия, чтобы не завизжать, как девчонка. Остаётся только стискивать зубы и исторгать из себя глухое “ммммм”.

— Понял!?

— Даааа…

Раздаётся звонок по внутренней связи. Мисс Норрингтон. Мне конец, всё пропало! У директора всё холодеет внутри. Его мошонка всё ещё в руках Ребекки. Ей плевать, он-то знает!

Этот грязный извращенец заставлял меня трогать его…там…

В его воображении заплаканная мисс Адамс в образе пай-девочки, неопытностью которой воспользовалось развратное чудовище, рассказывает о долгих неделях распутств и унижений.

Стук судейского молотка. Приговор “виновен”. Лязг дверей камеры и потирающие ладошки сокамерники.

Мы-то прекрасно знаем, что с такими, как ТЫ делают в тюрячке, верно?

Телефон продолжает звонить. Её хватка не ослабевает. Ребекка смотрит на него тем самым испытывающим взглядом, который она использует всякий раз, когда хочет проверить, как сильно он решиться натянуть поводок.

— Ну, — дразнит она, — не хочешь ответить?

Он может лишь тупо пялиться на коварную злодейку.

— Ммм, понятно, — вздыхает она, — как обычно…

И сжимает яйца так, что он подпрыгивает, как ужаленный.

— … нужна дополнительная мотивация.

Директор вытягивается в тонкую спагеттину и срывает трубку, каркая сухое “Да?”.

— Эм…директор Тодд? — раздаётся неуверенный голос миссис Норрингтон, — сэр, к вам на приём миссис Джоунс по поводу…

— Я занят, миссис Норрингтон! — резко обрывает он.

— Да, сэр, просто…

— Просто послушайте меня внимательно, миссис Норрингтон…

Даже находясь в столь неприглядном положении — по стойке “смирно”, с мошокой в руках у ученицы — директор с удивлением обнаружил, что в диалоге с секретаршей возвращается в своё “публичное” амплуа не терпящего возражений руководителя.

— Я, по-моему, чётко проинструктировал мистера Чандерса передать вам, чтобы меня никто не беспокоил во время разговора с мисс Адамс.

— Сэр, я…

— Мистер Чандерс донёс до вашего сведения эту информацию?

— Да, сэр… — в голосе миссис Норрингтон послышались обиженные нотки.

— Так почему, позвольте, узнать, вы отвлекаете меня своими звонками?!

Приятно иногда прикрикнуть на подчинённых, правда? Указать этим зарвавшимся наглецам на “их место”?

— Простите, сэр.

— Ещё раз, миссис Норрингтон, не нужно извиняться! Нужно делать так, чтобы извиняться было не нужно! — произнёс он ещё одну из своих любимых максим.

— Да, сэр. Я поняла, сэр. Вас не беспокоить.

— Спасибо, миссис Норрингтон.

Директор кладёт трубку, не дожидаясь ответа. Он видит себя со стороны, пытающимся сохранить остатки самолюбия, крича на подчинённых.

Пока сам подвергается неописуемому унижению со стороны студентки!

А что тебе ещё остаётся, чмошник опущенный?

— Оооо, какой крутой начальник, — хихикает Ребекка, слегка ослабляя капкан у него на яйцах и тянет вниз. — Садись, нечего стоять в собственном кабинете.

Повинуясь болезненно-приятной тяге, он вновь опускается в кресло и испускает вздох облегчения, когда она отпускает измученное достоинство.

Очередная возбуждающая затяжка уголком губ. Выдох. Вдох.

Открыть рот, стряхнуть пепел, сглотнуть. Повторить.

Щелчок пальца и сигарета летит ему прямо в лицо. Отскакивает и падает на пол. Пока что, есть бычки в его должностную инструкцию она не включила — как жаль! — он бы с превеликим удовольствием бросился на четвереньки и проглотил бы всё, что бы она ни приказала!

Ребекка откидывается назад, заводя руки чуть за спину, отчего сочные груди подаются вперёд. Она вновь ставит ногу ему на промежность и начинает мягко поглаживать.

И вновь директор бессилен сдержать стоны — как дешёвая, поехавшая от возбуждения шлюха! — сжимая подлокотники кресла.

И вновь напряжение нарастает с каждой секундой!

И вновь пробуждается надежда, что ещё через пару мгновений этой ласки период насильственного воздержания может подойти к концу вместе со струями липкого семени.

Но он знает, что с НЕЙ ничто не бывает так просто.

— Так тоже нравится, шлюшка?

— Дааа, мииис…А-аад-амс — чуть не плача подвывает он.

— Знаю, что нравится, блядина. Сколько ты уже хуй свой не дёргал?

— Две недели, мисс Адамс.

Две недели семь часов и сорок две минуты, я считал — насмешливо подсказывает его альтер-эго.

— Оооо, ничего себе, — злорадствует Ребекка, — так долго? Ты, наверное, совсем изголодался по дрочке-то?

— Дааа, мисс Адамс, очень, — борясь с головокружением от её манипуляций отвечает директор.

— Хочешь кончить?

— Неужели сегодня?! Неужели сжалится и разрешит?

Ребекка очень быстро отучила директора “клянчить оргазмы”. В первое время, он как только не изловчался в желании вымолить у неё разрешение кончить. Но правило “одна приставучая, блядь, просьба кончить — ещё один день воздержания” приучила его не докучать ей.

— Да, мисс Адамс, — задыхаясь от возбуждения выпалил директор.

— Угу, конечно. Только и думаешь, как хуй свой нестоячий за мой счёт погонять, так?

— Мисс Адамс, я…

— Заткнись, еблан! Хочешь, блядь, кончить? Прямо сейчас?

— Дааааа…

— На что готов ради этого, хрыч старый?

— Наааа… всё…

— Ха! “Всё” — это что, блядь? Ноги мне лизать будешь? Задницу целовать?

— Да, мисс Адамс, всё, что пожелаете…

И директор получает очередной удар по щеке.

— Я тебе уже говорила, блядь, что мне твои облизывания нахуй не нужны! Думаешь, не приятно, когда старпёр ебаный по мне слюни развешивает?

Удар.

— Нет, блядь!

— Мисс Адамс, пожалуйста…я…я сделаю так, что Чандерс вас больше не побеспокоит. Никогда! Обещаю!

— Пффф! Это ты и так сделаешь, обсос ебаный! Если не хочешь, чтобы все узнали о том, какой ты на самом деле пидор опущенный! Ты ж не хочешь, чтобы все об этом узнали, а, блядина?

— Нет, мисс Адамс, — простонал директор Тодд, моментально представив себе гибель своей карьеры и грядущий за этим тюремный срок за развращение (спасибо хоть, не малолетних!), — пожалуйста, не говорите никому ничего!

— Хахаха, — звенит её злодейский смех, — это уж от тебя зависит, лузер тупой. Хочешь кончить? Условия ты знаешь! Раскошеливайся!

Директор без дальнейших побуждений быстро вытащил бумажник из кармана пиджака. Желание кончить затмило даже те крохи разума в его гудящей от возбуждения голове, которые там ещё оставались. Он принялся было отсчитывать купюры сам, но Ребекка — охуел, что ли, блядина!? — выхватила бумажник из его дрожащих пальцев со скоростью голодной кобры, набросившейся на мышь. Вытащив всю имеющуюся там наличку, она швырнула бумажник на пол.

То, как эта дерзкая самоуверенная девчонка взяла под контроль его сексуальную и финансовую жизнь до сих пор удивляло директора Тодда, всегда славившегося определённой прижимистостью в экономических вопросах. Но чёртово возбуждение, которое он получал от этого контроля всё нарастало. Осознание того, что какая-то пустоголовая избалованная студентка, не могущая отличить Шекспира от Шиллера, могла вот так запросто подмять под каблук все важнейшие аспекты жизни уважаемого профессионала и обладателя нескольких дипломов лучших университетов страны, с некоторых пор вызывало у него, что удивительно, не возмущение и желание сбить с неё спесь, а неодолимую жажду всё большего падения в бездну запретной страсти.

Ребекка тем временем сложила деньги в нагрудный карман своего блейзера, на котором красовался герб колледжа.

Как иронично, — подумал директор.

Он знал, что очень скоро они перекочуют оттуда в руки продавцов в каком-нибудь модном бутике или официантов в одном из элитный ресторанов в центре города. За его деньги Ребекка предпочитала ни в чём себе не отказывать.

Мысль о лёгкости, с которой она прожигала заработанные им средства, добавляла масла в огонь его похоти. Плюя на его деньги, она плевала на его статус, на его усилия, и в конечном итоге, на него как на человека, низводя всё многообразие его личности до уровня похотливого банкомата, выплёвывающего банкноты по щелчку.

— Неплохо, неплохо, — удовлетворённо проговорила Ребекка, — как раз хотела себе новые туфельки прикупить. На высоооком каблуке. Хахаха. Может, дам тебе полизать, если будешь хорошей дойной свинкой. Будешь?

— Да, мисс Адамс!

— Ладно, чмошник, так и быть, разрешу тебе сегодня покончать! Доставай хуй свой нестоячий!

Дважды говорить директору не пришлось, и он, едва не разорвав молнию на ширинке, будто пинцетом, вытягивает двумя пальцами своё мизерное недоразумение. Он чувствует вязкий эякулят, просочившийся от предварительных ласк, и благодарит Бога, что у него хватило сил не запачкать трусы преждевременно — за такую оплошность ему бы сильно не поздоровилось!

— Господи! — презрительно кривит губы Ребекка, — никак не могу привыкнуть к тому, какой он, блядь, крохотный! Это точно всё? Ничего в трусах не осталось?

Хорошо ей говорить! Директор Тодд так и не смог пережить унижение, которому Ребекка подвергла его в первый раз, когда он показал ей свой член. Он и сам понимал, что размеры его, мягко говоря, посредственны. Но опять же, в скором времени он уже и сам умолял её понасмехаться над этой частью его тела, иногда выкладывая за это солидные суммы. Ибо он видел, что ей уже начинало наскучивать крутить ддя него избитую пластинку о том, какой он “не мужик”, какой его член “не член, а клитор ебаный” и что “ни одна нормальная баба не позволит ему трахнуть себя этим огрызком”.

Между тем, Ребекка вытягивает ногу, касаясь носком туфли его пересохших от желания губ.

— Снимай туфлю!

Бережно, словно держа новорождённого, директор стягивает туфлю с её миниатюрной ножки.

— Давай, шмара, не трать моё время, ты знаешь, что делать!

Да. Лучше, чем кто-либо, директор знал, как сделать себе приятно, используя обувь своей хозяйки.

Большими пальцами, он прижимает подошву к члену и начинает елозить вверх-вниз, отдавая волнам блаженства, разливающимся по телу.

— Вооот, — комментирует Ребекка, — на это только, блядь, и способен. Туфли, блядь, трахать!

Он знает, что унизительные комментарии только ускорят развязку, поэтому не спешит, стараясь растянуть столь редко даруемое ему удовольствие.

Он не способен сдерживать стоны. Да и не стремится — знает, что ей нравится, когда он теряет человеческий облик, превращаясь в текущую от желания суку.

Ребекка трётся белым носочком ему по лицу. Запах её подошвы для него — эталон парфюмерного совершенства. Он покрывает её влажными поцелуями, а затем, чуть не теряет сознание от немой благодарности, когда она насаживает его рот на свои пальцы. Глубже и глубже, доходя до самого горла, перекрывая дыханье и заставляя корчится от унизительно-сладостного удушья.

В глазах темнеет, в висках бьёт кровь, сердце стучит предынфарктным боем, и вот первые спазмы уже окончательно и бесповоротно вышибают из рук директора все рычаги контроля над своим телом — он начинает дрожать, дёргаться, и наконец, чуть не складываясь вдвое, выплёскивает из себя липкие белёсые струи.

Ребекка с удовольствием смотрит на результат двухнедельного воздержания — её строгий, закованный, как в доспех, в строгий деловой костюм, директор-раб лежит, обмякнув, в кресле с глазами подёрнутыми послеоргазменной пеленой, со слюной, стекающей из безвольно открытого рта, стонущий от наслаждения, как последняя блядь, и с вялым хуем, залившим вонючей спермой её туфлю. И нет, она совсем не переживает по этому поводу. Ведь…как он сам частенько говорит…

…кто нагадил, тому и убирать.

Ха-ха!

— Фу, блядь, — наигранно возмущается Ребекка, — всю туфлю кончой залил, сучара старая! Давай вылизывай теперь! Начисто!

Ещё не полностью отойдя от нахлынувшего удовольствия, директор, как зомби, подносит блестящую спермой туфлю к губам…слегка вытягивает их…и принимается за исполнение приказа.

Совсем недавно от мысли, что ему придётся вылизывать собственную сперму его бы передёрнуло от отвращения. Но Ребекка очень быстро дала ему понять, что, если он хочет кончать, делать он это будет так, как ЕЙ того хочется, а не как ему заблагорассудится! И точка! Она даже особо и не вынуждала его в первый раз.

Поначалу он просто мысленно хмыкнул, считая, что лучше уж остаться без оргазма насовсем, чем опускаться до такой мерзости.

К середине второй недели у него уже начали появляться фантазии о том, как он делает принудительный минет парню Ребекки — здоровенному капитану футбольной команды Чаду Мастерсу.

К концу третьей недели он уже ползал перед своей госпожой на коленях, умоляя о разрешении кончить, и получил его только после того, как согласился быть связанным по рукам и ногам. Чтобы не передумал и не отказался от заботливо собранного в стакан “угощения”, которое с огромным трудом, преодолевая рвоту, всё же смог выпить.

С тех пор кончал он только так и никак иначе.

Отчистив подошву от своих выделений, директор надел сияющую туфельку обратно на ножку своей владелицы, и бессильно свесил руки по бокам, не будучи способным даже прибрать свой сочащийся остатками спермы член в брюки.

Ребекка спрыгнула со стола, и притянув директора за галстук, сказала:

— Надеюсь, ты всё понял, чмошник. Чандерс чтоб больше ко мне не докапывался, ясно? И вообще, объясни уже, блядь, своим холопам, где они и кто! И кто я! Как ты там говоришь…ах, да!

Она отпустила галстук и поставила ногу на сиденье кресла, прямо между ног директора…

Каждый должен знать своё место!

…и с силой оттолкнула.

Кресло врезалось в стену. От удара, директор начал сползать вниз, не делая, однако, ни малейшей попытки удержаться в сидячем положении — он всё ещё пребывал в полубессознательном состоянии и мог только бессвязно бормотать и пускать слюни.

Ребекка забрала сигареты, сумочку, и уже у двери, в последний раз окинув презрительным взглядом своего униженного обожателя, произнесла с явным наслаждением:

— И ты своё не забывай!