Я не запомнила тогда или не расслышала током сколько, до сих пор жалею.
Мне стало так весело, что я безудержно расхохоталась, Вениамин густо покраснел, а Анна самостоятельно налила себе в рюмку и, зажмурившись, выпила.
— Ну, спорим, — снова растерялся Вениамин, — а на что?
-Да хоть на бутылку хорошего коньячелло!
За окном стремительно пролетела какая-то маленькая станция с неимоверно толстой смотрительницей в платке, стоящей у полотна.
-А мерять, как будем, у нас же нет линейки? — это Веня.
— У меня есть спички. В коробке ровно пять сантиметров, — это уже Степаныч.
-А как он у вас встанет?
Старик на миг задумался.
-А вот она мне поможет, — кивнул он на меня, — Оксанка, бой-девка, оголишься перед дедушкой? Дедушка не страшный.
Я кивнула. Меня охватил азарт:
-Только, чур, ненадолго, — погрозила я пальчиком.
-Покажи мне пизду, и все. Только разденься совсем.
Кочегар кинул на стол спички. Деловито запер дверь. Стоя к ней лицом, начал раздеваться. Остался лишь в носках и тапках и повернулся к нам. Его обрезанный член, густо увитый вязью желто — зеленых вен, свисал чуть не до колена, ядреная залупа была как-то словно вывернута, как рыбья голова с распертыми жабрами.
Старик развалился на полке, опершись на стенку спиной, широко раздвинул ноги, потеснив Веню.
Не сводя глаз с его приапа, я быстренько выскочила из одежд, сложила очки и села напротив него, тоже широко разведя ноги, мы почти соприкасались коленями.
— Ну, давай, порази девчонку — хулиганку!
Дед вперил в меня какой-то очень серьезный взгляд. Его член ожил, приподнялся, потом в него пошли толчки, и за три толчка он встал полностью, загнувшись где-то над пупком. Степаныч в блаженстве прикрыл глазки. Но к члену не прикоснулся. Присутствие двух породистых, ухоженных самок с полифоническими голосами возбуждало старого самца, сладкой радостью переполняло его сердце, щекотало раздувшиеся ноздри. Казалось он не вытерпет и тихонько заржет и-го-го!
В купе было душно и жарко, пахло коньяком, голыми телами и я тоже начала возбуждаться. Соски налились и окаменели почти до боли. Во влагалище пошла смазка, я невольно прикрыла ее рукой.
-Не смей! — очнулся Степаныч, — иди, я тебя поцелую.
Не помня себя, я слилась с ним в страстном поцелуе. Он запустил свой скользкий горячий язык мне глубоко в рот и жадно ласкал им мой, властно лапая при этом мои ягодицы. Целовались мы долго и бесстыдно. Мои возбужденные соски терлись о жесткие волосы на его груди. От этого по всему моему телу распространялся какой-то невыносимый, но приятный зуд. Мурашки бегали даже по ступням и макушке. Нестерпимо хотелось чесать, чесать себя всю, расчесть до крови. Наконец он оттолкнул меня от себя. Я отлетела на свою полку.
— Ну, давай, меряй, — выпятил старик свое хозяйство.
Трясущимися руками Вениамин взял спички.
-Да не ты, жена твоя.
-Нет, нет, я не буду, — очнулась Анна, она прямо таки испугалась.
— Будешь, кошелечек-то мой у проводницы! Аль забыла?
Все еще сохраняя остатки гордости, девушка приняла мерило, села рядом с дедом и, стараясь прикасаться к члену как можно меньше, стала прикладывать коробок. Один, второй, третий… наконец последний.
-Да, «столько-то»! — назвала раскрасневшаяся Анна то самое число, которое я теперь забыла.
— Ну что, Венька, беги за коньяком в вагон-ресторан, пока мы тут с твоей женой поворкуем.
-Знаете что?! — взвилась Анна, — мало того, что я меряю хрен этому деду, так он еще тут ворковать собрался, сволочь. Да пошел ты в жопу, свинья похабная! И плевать мне на кошелек и на все на свете. Беги, заявляй! Я сама на тебя, куда хочешь, заявлю. Собрали тут целый вагон извращенцев. А ты куда смотришь, ничтожество?! — ополчилась она против мужа и, развернувшись, от души залепила ему звонкую пощечину. Потом вдруг расплакалась, ревя, неумело отперла защелку и выбежала из купе.
Дед, видимо, понял, что передавил. Виновато кхекнул и стал одеваться. Я тоже вспомнила, что я голая.
Лишь минут через двадцать в купе вернулась Анна, как ни странно с виду совершенно спокойная с сухими, но злыми глазами. Вениамин был настолько подавлен случившимся, что даже не бегал искать супругу.
Спустя еще минут семь пришел и Степаныч, его поштармливало. Видимо, был в ресторане. Он демонстративно выложил на стол кошелек. Поставил бутылку коньяка.
— Вы это, ребята, простите старика. Я ведь там, на Крайнем, отвык от путного общества, одичал. Забудем старое.
Монотонно, но почему-то так приятно и многообещающе стучали колеса на стыках. В окне висело закатное солнце, скупо освещающее безлюдные снежные равнины и холмистые леса, где рыскали злые и страшно голодные волки…
Не смотря на усталость и выпитый коньяк, я никак не могла уснуть. Внизу посапывал хвативший лиха Венька, на полке — напротив него — ворочалась Анна. Степаныч храпел над нею на своей «лежанке».
В купе все еще было жарко. Мне почему-то страшно хотелось раздеться догола, но я боялась, что сон сморит меня, а кто-то из попутчиков проснется и увидит мой «блуд». А потом подумала, да гори оно все огнем, если хочется, почему бы и нет?
Тихонько, но решительно сняла с себя абсолютно все.
А Анна все ворочалась и ворочалась. Я поняла, что она тоже не спит. И тут она вдруг встала, осмотрелась, убедившись что все дрыхнут, как суслики (я тоже делала вид) , тихонько потормошила мужа. Пьяный Венька лишь сильнее засопел и повернулся на другой бок. Тогда она втихаря стала толкать Степаныча:
— Эй, проснитесь.
— А? Кто тут? — сразу же очнулся он.
-Это я, Анна. У вас нет таблетки от головы? Голова раскалывается.
-Нету у меня ничего. Коньяка вон хлебни, похмелись.
-Тогда сходите к проводнице, вы, кажется, ее знаете.
— Сама иди.
— Ну, пожалуйста. Вы ж мужчина, в конце — концов. И потом, ведь это из-за вас я маюсь.
-Я что тебе в глотку заливал? Сама хлебала, как кобыла.
— Ну, спасибо. А я, дура, думала, вы поможете.
— Ладно, — смягчился кочегар и нехотя начал спускаться с полки, — могла бы, между прочим, уступить свое место старичку, корячусь на верхотуре, — недовольно ворчал он. Потом натянул штаны и вышел.
Анна горячо дышала прямо мне в голое колено. Будучи уверенной, что я сплю, она тихонько коснулась моего бедра и лобка и одернула руку. Она поняла, что я коротаю ночь голая. Сама Анна была в футболке и спортивных просторных штанах. Подумав немного, она сняла их, аккуратно свернула. Девушка осталась в трусиках, которые не до конца скрыла расправившаяся футболка. Ее крутые белые бедра были просто великолепны. Конспиративно прищурившись, я видела все.
Купе подсвечивалось плафоном над Аниной полкой.
Старик вернулся, протянул Анне пилюлю и стакан с водой:
— О, да ты горишь вся. У тебя что, температура?
Он пощупал ее лоб, облапал бедро:
— Жарища тут, как в кочегарке, — он выпрыгнул из штанов. Его трусы распирал член, загибающийся по бедру куда-то под резинку.
— Спасибо, мне сразу полегчало, — шептала Анна, отпив из стакана.
-Да? Это у тебя, значит, авитаминоз был.
— Почему?
— А ты простую витаминку сьела.
Я едва не разоржалась, но сдержала себя.
— Послушайте, а вы всегда такой хам, или это у вас лишь по четвергам? — разозлилсь девушка.
— Да не нервничай, Аннушка, ну разыграл тебя старик, похохмили немного. Ну, дай я тебя за это обниму.
Он приобнял ее за талию.
Она отвела его руки присела на полку. Он развалился рядом, его головка торчала над резинкой. Все было прекрасно видно.
-Фу ты, совсем духота одолела, испарился весь, я и трусняк сброшу.
Он стянул трусы.
-Воды бы хлебнуть, жажда замучила.
— Попейте из моей бутылки. Девушка передала ему пластик. Забулькала влага.
Искоса Анна кинула на него взгляд:
— А это вы обрезанный да? Как мусульманин?
