Развлекаюсь переводом небольшой викторианской эротической повести 1897 года анонимного автора под названием School life in Paris. Повесть представляет собой сборник из нескольких писем ***цатилетней Бланш, только что отправленной в парижскую школу-пансион для старших девочек, своей кузине Этель в Англию, с которой она раньше училась в начальной школе. Перевод публикуется с сокращениями для соблюдения норм законодательства. Полный вариант перевода без купюр будет доступен, как обычно, по запросу.
*****
ПИСЬМО 1
Моя дражайшая Этель!
Я обещала писать тебе и рассказывать о своей новой школьной жизни, и вот, спустя десять дней, уже могу дать тебе довольно полное представление о том, на что это похоже. И начну я свое повествование с того, что этот новый пансион настолько не похож на школу миссис Уокер, насколько это вообще можно себе представить.
Если ты помнишь, то у миссис Уокер нас целыми днями заставляли корпеть над историей, географией и другими унылыми вещами подобного рода. Что же касается внешнего вида, то, за исключением того, что она всегда следила за тем, чтобы наши корсеты были туго зашнурованы, — ведь на этом настаивала наша маман! — учениц приучали не задумываться о том, что на них надето. Посему у нас, конечно, никогда не было возможности одеться во что-нибудь приличное, и каждый из нас не представлял собой ничего, кроме самого захудалого стиля. Сейчас я с содроганием вспоминаю ту ужасную бесформенную одежду, безвкусные хлопчатобумажные перчатки и ботинки на низком каблуке с широкими носками, которые носили воспитанницы, учившиеся под ее началом.
Здешняя директриса, или, как все ее называют, «мадам» — статная красивая женщина лет тридцати, изысканно одетая по последней моде, и непременно так, чтобы наилучшим образом подчеркнуть все прелести своей великолепной фигуры.
Когда меня впервые представили ей, я была просто ошеломлена ее красотой и элегантностью, а она, как мне показалось, ужаснулась моей немодной и плохо сидящей одеждой. Однако узнав, что моя мама согласна потратить на мое одеяние любую сумму, которую мадам сочтет нужной, она тут же успокоилась и немедля забрала меня с собою, чтобы приодеть по последнему слову парижской моды.
Первый наш визит к corsetiere [фр. корсетник – здесь и далее прим. переводчицы] выявил тот факт, что, несмотря на плохо сидящую на мне одежду, я с легкостью могла носить самые маленькие и удлиненные корсеты, которые были в наличии у корсетника — ведь моя талия тщательно шнуровалась и затягивалась с десяти лет. Это открытие, как я убедилась, привело мадам, которая особенно гордится тем, что все ее ученицы имеют такую же маленькую талию и носят такие же тугие корсеты, как и она сама, в величайший восторг. Специально для меня она заказала пару с гораздо меньшим объемом талии, заверив, что после небольшой тренировки моя фигура легко выдержит это ограничение, — не преминув при этом отметить, что все остальные девочки в школе будут безумно завидовать, так как, несмотря на все их старания, такой узкой талии никто из них еще долго не сможет достичь.
Затем мы купили набор изысканного нижнего белья и ночных сорочек, примерка которых заставила мадам еще раз похвалить меня за правильное развитие бюста и бедер. Единственное, что, казалось, приводило ее в отчаяние, — это мои ноги, которые все еще были обуты в неуклюжие английские ботинки с квадратными носками, которые я носила у миссис Уокер. Однако, когда их сняли вместе с толстыми шерстяными чулками, заменив на изящные черные паутинки из ажурного шелка, выяснилось, что мои ноги не так уж безобразны, и, к нашему взаимному изумлению, на них надели очень маленькие туфли лакированной кожи, с маленькими заостренными носками на трехдюймовых каблучках, — обувь, вызвавшую мое самое горячее восхищение при первом же посещении магазина. Когда я соскользнула вниз и стала на ноги, опытный chausseur [фр. обувной мастер, обувщик] застегнул их без всяких трудностей.
Когда мы с мадам, наконец, вернулись назад в пансион, мои волосы были распущены и завиты по последнему слову моды первоклассным coiffeur, [фр. парикмахер] на голове красовалась модная шляпа с приличествующей вуалеткой, фигура облачена в нарядное платье, подчеркивающее все мои прелести и изгибы, руки были в лавандового цвета перчатках, подшитых черной нитью, изготовленных из самого изысканного мягкого материала, а на ногах сидели уже описанные мной сказочные туфли. Когда я впервые оказалась перед огромным, доходящим до пола зеркалом, которое сочла одним из самых заметных предметов в своей большой и роскошной комнате, то просто не узнала сама себя.
— Поскольку ты несколько старше большинства новых девочек, которые приходят ко мне в пансион, — объявила мне мадам, — я буду относиться к тебе как к старшей ученице и выделю тебе спальню на верхнем этаже, где спят пятеро других более взрослых девочек.
В тот момент мне это показалось малозначительным, но впоследствии я поняла, как много значат ее слова.
В школе учатся пятнадцать девочек, и вскоре я узнала, что среди старших учениц главная цель каждой — превзойти остальных в красоте и элегантности внешнего вида, что очень поощряется мадам и достигает своего апогея в каждое воскресное утро, когда мы нарядно одетые отправляемся в церковь.
Благодаря прекрасному вкусу, проявленному мадам при выборе моей одежды, а также мастерству горничной, приставленной ко мне, чтобы одевать меня и делать мне прическу, я могла выглядеть так же хорошо coiffée, gantée, chaussée и corsetée, [фр. причесанной, в перчатках, в туфлях и в корсете] как и первые красавицы среди учениц. Вскоре мне дали понять, что я считаюсь самой элегантной воспитанницей из всех, и по этой причине я получила привилегию гулять с мадам, чье великолепие в воскресное утро было особенно изысканным, но ни в коем случае не вычурным или безвкусным.
Когда мы заняли свои места в церкви, я заметила, что на нас устремлены взгляды всех присутствующих, и было совершенно очевидно, что эффект от наших нарядных шляп, платьев и изящных светлых лайковых перчаток отнюдь не пропал, а только лишь усилился.
В воскресенье днем мы отправились на прогулку и снова привлекли к себе внимание окружающих, что, очевидно, чрезвычайно льстило тщеславию мадам; но я, со своей стороны, была больше занята разглядыванием замечательных костюмов, в которые одевались местные велосипедистки. Многие из так называемых трико, надетых на них, настолько тесны, что представляют собой не более чем колготки, которые носятся так, что в Англии это назвали бы прямо-таки неприличным, поскольку под ними у их обладательниц нет корсетов, а есть только пояс. Однако здешние дамы, особенно те из них, кто обладает сладострастными, приятной полноты, фигурами, похоже, не задумываются о том, что они демонстрируют их в такой открытой и вызывающей манере, и я заметила, что мадам буквально пожирала глазами некоторых обладательниц очень обтягивающих culottes, [фр. штанишки, трико] особенно если их бедра и ноги были крепкими, округлыми и аппетитными.
Одна из девочек пояснила мне, что среди женщин велосипед сейчас очень моден, а все потому, что, как они только недавно узнали, когда твои ноги работают по обе стороны от седла, его передний край заставляет чувствовать тебя ужасно волнительно. В то время я не могла понять, что она имеет в виду, но теперь знаю, и ты тоже вскоре это поймешь.
Однажды вечером, после ужина, пять старших девочек спросили разрешения уйти спать пораньше, так как они очень устали, и мадам с улыбкой отпустила их, предложив мне отправиться с ними тоже. Я лишь немного посидела в своей комнате, когда они все впятером пришли ко мне, — это противоречило правилам пансиона, но у них, очевидно, что-то было на уме, поэтому я была заинтригована. После нескольких непонятных мне реплик одна из девочек спросила меня:
— Ты когда-нибудь слышала о Лесбосе?
Я ответила, что нет.
— Ну что ж, — торжественно объявила она, — нас пятеро, и мы являемся жрицами «Общества поклонниц Лесбоса», а поскольку ты живешь на этом этаже, мы желаем, чтобы ты присоединилась к нам!
Получив мое согласие, они велели мне раздеться и сказали, что вернутся через четверть часа, чтобы приступить к моему посвящению в тайное общество. Вернулись они уже в пеньюарах, я же лежала в постели в chemise de nuit [фр. ночная сорочка, комбинация].
Девочки очень тихо вошли в комнату и заперли дверь; затем одна из них сказала:
— Сейчас мы посвятим тебя в чарующие тайны Лесбоса.
С этими словами все они сбросили с себя пеньюары, и я, к своему изумлению, увидела, что они полностью раздеты, и теперь стоят передо мной совершенно обнаженными! Подойдя ближе, они откинули покрывало к изножью кровати, чтобы раскрыть меня, лежавшую в одной лишь ночной сорочке. Затем они стали очень осторожно снимать и ее, и я позволила им это сделать, гадая, что будет дальше, и оставшись на кровати совершенно голой.
Увидев меня в таком виде, все девочки стали смотреть на меня такими жаркими взглядами, что мне стало почти так же стыдно, как если бы меня разглядывали мальчики, и когда они стали обсуждать мою внешность в весьма лестных выражениях, я почувствовала, что сильно краснею.
— Какие у нее великолепные округлые грудки, — произнесла одна из них.
— А ее ventre [фр. животик] — он подобен холмику из полированного мрамора! — заметила вторая, а остальные наперебой заговорили:
— Видели ли вы когда-нибудь такие крупные уже округлившиеся сладострастные бедра? Ах, посмотрите, какой между ними чудесный холмик! А какая же изящная на нем кораллового цвета куничка с пухлыми чувственными губками и мягкой завивающейся бахромой шелковистых волос!
При этих словах я почувствовала, как мои ноги осторожно раздвигаются, и сочла за лучшее подчиниться, тем более что теперь мне было очень интересно посмотреть, что же они будут делать. После того как им удалось их распахнуть, две девочки, зайдя по одной с каждой стороны кровати, наклонились надо мной и стали целовать чувствительные точки моих сисечек, которые тут же напряглись под ловкими движениями их язычков, причем делали они это так, что вскоре по всему моему телу пробежала сладострастная дрожь. Еще двое девочек просунули руки мне под спину и ловкими пальцами стали гладить и щекотать впадинку вдоль моего позвоночника, усиливая тем самым удовольствие от поцелуев моих грудок.
Все это время оставшаяся девочка, которую звали Берта — она была самая старшая из нас, ей было восемнадцать, обладательница великолепно развитой фигурой, — прикусив губу, с тоской смотрела на мою полуоткрытую киску, которая, казалось, чувствовала на себе пристальный взгляд ее жаждущих глаз.
Вдруг она бросилась к изножью кровати и, раздвинув мои ноги еще шире, нырнула с головой между ними, и через мгновение я почувствовала, как ее длинный и пылкий язык пробирается между пульсирующими губками моей возбужденной кунички, щекоча вершину ее устья постоянным давлением и время от времени исследуя ее самые сокровенные глубины, стимулируя каждую ее клеточку ради наивысшего чувственного наслаждения.
Ощущения, вызванные этим нападением, были настолько неземными, что их невозможно описать, но чуть позже я поняла, что впереди меня ждет еще более сильное удовольствие.
Как только она почувствовала, что каждая частичка моей норки полностью возбуждена, она подала знак своим наперсницам, которые тут же еще быстрее заработали своими язычками на моих сосочках и пальцами на моей спине, в то время как Берте удалось проникнуть внутрь моей киски одним из своих пальчиков. Девочка стала еще сильнее возбуждать меня, потирая ее верхнюю часть с внутренней стороны с такой скоростью и энергией, на какую только была способна, и в то же самое время непрерывно воздействуя своим умелым язычком на вершину устья моей кунички, вызывая у меня самые упоительные ощущения.
Под действием всех этих манипуляций дрожь наслаждения, пульсирующая во всех частях моего тела, становилась все сильнее и сильнее, пока, наконец, я не выдержала и мое тело не задрожало в экстазе, а я не вцепилась зубами в свой батистовый платок. Из моей сладкой норки вырвалось нечто, что другие девочки называли «ликером любви», а я сама словно умерла в обмороке сладострастного наслаждения.
Когда я пришла в себя, девушки сгрудились вокруг меня на кровати, некоторые из них целовали меня, и все поздравляли меня с тем, как я успешно прошла обряд посвящения, поскольку, по их словам, пока я была на пике охватившего меня сладчайшего безумия, распущенность моих движений и сладострастные контуры моего изгибающегося тела ясно показывали, какое огромное удовольствие я испытываю, —доказывая тем самым, что я от природы наделена способностью ценить порочные чувственные наслаждения.
Конечно, я никогда не представляла себе ничего подобного, и никогда еще не испытывала тех прекрасных ощущений, которые только что пережила, поэтому горячо поблагодарила их за то изысканное удовольствие, которое они мне подарили. Затем я поцеловала каждую из своих новых подруг и попросила у них разрешения сделать каждой из них то же самое, что только что сделала для меня Берта, — вот так они, как и надеялись, нашли во мне самую преданную адептку «Ордена лесбиянок», и перед тем, как все разошлись на ночь, мы вшестером побывали в обмороке от безумия наслаждения, и каждая сделала для другой языком и пальцами то, что старшая уже сделала для меня.
Уверена, что ты, должно быть, очень удивлена всем тем, что я пишу тебе, и теми непристойными словами, которые я то и дело употребляю. Но, дорогая, поскольку ты моя лучшая подруга, думаю, что должна рассказывать тебе обо всем, что со мной происходит, и к тому же мне очень хочется, чтобы ты знала об этом, так как я хочу в первую очередь доставить тебе те же удовольствия, которые испытала я, — но как можно описать то, что здесь происходит, не используя слова, которые я выучила за время своего пребывания здесь? Они, как и многие другие, еще более непристойные, используются девочками в своем повседневном общении!
Помнишь, дорогая, как в былые времена мы с тобой ложились в постель голыми, и соприкосновение наших обнаженных тел доставляло нам приятные волнительные ощущения? Но если бы я только знала тогда то, что узнала сейчас, — как же прекрасно мы могли бы провести время вместе?!
Но не беспокойся, дорогая — когда я приеду на каникулы, я научу тебя, как умело работать языком и пальчиками; и надеюсь, что к тому времени я стану настоящей мастерицей, поскольку наш маленький «лесбийский клуб» проводит свои встречи в комнатах друг друга вечером каждого воскресенья, а я намерена практиковаться как можно больше.
Если ты никогда не пробовала, то даже не представляешь, какое совершенно райское чувство вызывают эти различные ласки в куничке, — возникает ощущение, что все то время, что человек не знал об этом удовольствии, было потрачено впустую. Однако, как мне сказала одна из девочек, чем старше ты будешь, прежде чем начать, то тем лучше будет для твоего здоровья и тем интенсивнее будет удовольствие, когда оно наступит.
В следующем письме я расскажу тебе о том, чем мы занимаемся, как проводим наши дни, а также о следующей встрече жриц-лесбиянок, которую, — уж будь уверена! — я жду не дождусь.
С момента своего посвящения я стала гораздо популярнее среди старших воспитанниц, так как поначалу они боялись, что я собираюсь оставаться в школе набожной и чопорной ученицей, что несколько мешало бы их воскресным встречам. Но теперь, когда они убедились, что я готова быть настолько раскрепощенной, насколько они только могут желать, девочки совершенно отбросили всякое чувство стеснения, свободно показывая мне самые непристойные картинки и делясь самыми волнительными книгами, которые они держат под замком в своих комнатах, а также читая мне пылкие письма, которые некоторые из них получили тайком от молодых людей, ставших жертвами их чар на воскресных службах в церкви.
Благодаря всему этому я уже не та невинная маленькая замухрышка, какой была, когда только приехала сюда; и хотя мне еще не довелось увидеть голого мужчину, как некоторым другим девочкам, сейчас я уже знаю, что есть такого у мужчин, чего нет у нас, и понимаю, как они этим пользуются. Как видишь, во всяком случае я уже научилась кое-чему такому, чему нас не учили в школе старой матушки Уокер!
До свидания, моя дорогая!
Остаюсь всегда твоей любящей
Бланш.