Развращая ее сзади

1

— Это все? — спрашивает продавец.

— Да, все, — отвечаю я.

— С вас двести двадцать рублей, — говорит он каким-то безжизненным тоном, кладет мою покупку в пакет и принимает от меня наличные.

Касса пищит, обрабатывая данные; чек я выбрасываю в урну перед выходом.

Больше нет причин сегодня заходить в сомнительные заведения; в полиэтиленовом пакете, который я держу в руке, есть все необходимое, чтобы с достоинством провести сегодняшний вечер. Улицы города постепенно утопают в темноту, тут и там зажигаются янтарные огни фонарных столбов, всполох неоновой вывески круглосуточного продуктового магазина мягко ложится на асфальт, образуя размытый островок, где я стою и в шуме проезжающих мимо машин смотрю на горящее передо мной название. Должно быть в этом незамысловатом сочетании букв скрыт какой-то смысл, но я ничего не вижу. Стеклянные двери здания открываются и оттуда выходят покупатели — их лица излучают радость (небось урвали сосиски по выгодной акции) и вскоре они исчезают в тени. Иду дальше в направлении своей квартиры.

Жизнь моя не соткана великими событиями, мое существование в этом мире едва ли оставляет след, и я знаю, что когда мое сердце перестает биться, некому будет обо мне вспоминать и носить каждый год цветы в одинокую могилу. Мне уже за шестьдесят, и все, чего я добился — это должность уборщика в одном женском колледже. Зарплаты мне хватает, чтобы содержать свои потребности, и, в целом, мне не на что жаловаться. С такими мыслями я поднимаюсь по лестнице подъезда, где мерцает осиротевшая лампочка, и открываю дверь в квартиру — небольшое холостяцкое логово, доставшееся мне по наследству.

Сегодня разгар Уимблдона, и это значит, что я проведу ближайшие часы перед просмотром теннисных матчей с баночкой любимого пива в руке, но меланхоличное настроение, которое навевает устоявшийся за окном вечер, бредит мою старческую душу и заставляет взять смартфон, чтобы заглянуть в несколько приложений, где девушки с большой охотой согласны познакомиться; если повезет, то среди этого обширного списка людей можно натолкнуться на особ, чьи принципы позволяют им оказывать незнакомцам любого возраста и пола некоторые услуги, естественно не за бесплатно.

В череде многочисленных фотографий, мне в конце концов попадается профиль некой молодой девушки, лицо которой скрыто под маской, но если присмотреться, то можно увидеть цвет ее трусиков — они белые; сама по себе девушка выглядит невзрачно (на соседних страницах сайта представлены куда более привлекательные женщины с более аппетитными формами), и она явно не в моем вкусе. Однако тот факт, что я узнаю в ее образе хорошо знакомый мне элемент одежды, заставляет сосредоточить взгляд. Трачу целую минуту на разглядывание. Ошибки быть не может, на ней действительно черная юбка — это часть униформы женского колледжа, где я работаю. Почти со стопроцентной уверенностью могу подтвердить увиденное, так как на одежде красной нитью вышиты инициалы учебного заведения, которые ни с чем не спутаешь. Во вкладке информации нахожу некоторые полезные данные: ей метр шестьдесят пять, весит сорок восемь килограмм, не крашеная брюнетка, татуировок на теле не имеются. Мне становится интересно, почему ученица с моего места работы зарегистрирована в подобном месте. И пока домыслы не стали сжирать мне мозг, я вхожу в ее личный чат и пишу, что заинтересован в ее услугах. Она отвечает мне почти моментально.

С: Что предложишь?

О: Минет за тысячу рублей.

С: Могу я рассчитывать на что-то еще?

О: К сожалению, нет. Если не хотите, то ищите себе другую. Но я буду очень рада, если вы согласитесь и не пройдете мимо.

И я соглашаюсь на ее услугу, чисто из любопытства. Пишу ей свой адрес, а она в свою очередь говорит, что я должен отдать ей деньги наперед и что она будет примерно через двадцать минут.

Первый теннисный матч в женском противостоянии заканчивается, я откладываю банку пива и принимаюсь за небольшую уборку квартиры — запихиваю пустые упаковки в мусорный пакет, подметаю пол тут и там. Минет в подобный вечер прекрасный бонус, на мой взгляд. Старики в моем возрасте стремятся оказаться в объятьях молоденьких девиц, чтобы хотя бы на миг вернуться в те годы, когда они были сильны телом и духом. Я к таким себя не отношу, но от услуг молоденьких не отказываюсь, особенно когда могу себе это позволить, и физически, и финансово.

Стук в дверь раздается неожиданно, я не успеваю полностью привести комнату в должный вид, но уже ничего не поделаешь, бросаю мешок с мусором в угол и встречаю гостью. Девушка на пороге стоит в медицинской маске, зеленая толстовка придает ей схожесть с парнем, но длинные волосы, большие накрашенные глаза и широкие бедра в узких штанах никак не могут скрыть таящейся женственности.

— Здравствуй, — говорю я, — прошу, проходи, не стесняйся.

Она секунду мешкает, и у меня создается такое ощущение, будто барышня узнает меня с первого же взгляда, но старается не подавать виду. Я же не в состоянии уличить знакомое лицо под вуалью осторожной маскировки, поэтому вынужден ждать. Наконец она переступает границы и оказывается в пределах моей собственности. Закрываю за ней дверь и отмечаю, что от нее приятно пахнет.

— Эмм, — произносит девушка, — вы старик.

Удар по самолюбию, но моя толстокожая броня не пробита. Уточняю:

— Это проблема? Хочешь сказать, что я слишком дряхлый для такого дела?

— В общем-то, я не делаю минет старикам, — заявляет она.

— Даже невзирая на то, что я готов заплатить? Разве твоей целью не является зарабатывание денег?

— Это, конечно, так, но я не уверена, что идея хорошая. В вашем возрасте всякое может произойти.

Моя бровь ползет вверх:

— Сердечный приступ, например?

— Да, или что-то подобное. Я просто не хочу оказаться в подобной ситуации.

— Хочешь покажу результаты последней кардиограммы? Делал приблизительно полгода назад, по требованию начальства. Если судить мое состояние по этим кривым линиям и цифрам, то я здоров как бык.

— В этом нет необходимости, — отмахивается девушка, — все равно я ничего не пойму.

— Так, стало быть, нужны другие доказательства моей полной функциональности.

— Я не это имела в виду.

Понимаю, что дело пахнет жареным, и что пташка вот-вот может упорхнуть.

— Послушай, — говорю, — я готов заплатить, вот деньги, — показываю ей купюру. — Могу гарантировать, что с моим сердцем все в порядке, и что я не умру во время минета, каким бы он сладким ни был. Но я не настаиваю, если ты твердо решила, что не хочешь, тогда ладно. Порой забываешь о своем возрасте, а когда люди говорят, что ты уже стар, то это немного выводит из равновесия.

— Я не хотела вас обидеть, — отвечает она, хлопая глазками с длинными накладными ресницами.

Мы стоим в образовавшемся молчании, глядя друг на друга.

— Так что ты решила?

— Пожалуй, — отзывается она, — вы выглядите не таким уж и старым, и сегодня я вполне могу сделать исключение из личных правил. Только деньги вперед.

Хрустящая банкнота аккуратным движением переходит в ее тонкие руки и тотчас исчезает в маленьком рюкзачке, где, по моим скромным прикидкам, не поместится даже одна стандартных размеров книга. Сделка совершена и вступила в силу, свою часть уговора я выполнил, остается предвкушать действий с ее стороны. Мы проходим в комнату, которая номинально считается гостиной, но это не гостиная, это место, где я ем, сплю и придаюсь различного рода развлечениям, именно здесь будет происходить оральная ласка.

— Как тебе удобно? — спрашиваю я. — Мне сесть или…

— Лучше садитесь на этот диван и спустите штаны. Лучше вообще снимите их.

Повинуюсь и избавляюсь от нижней одежды, в том числе и от семейных трусов. Стоять перед молодой девушкой с голым задом нисколько не вызывает у меня смущения, я уже давно забыл, что такое стыд. Мой неказистый на вида член утопает в густой растительности, и он не спешит подниматься даже в минуты приближения интимной связи. Не испытываю ничего: ни сострадания, ни близости. Сажусь на диван, девушка опускается передо мной на колени и снимает с себя медицинскую маску. Теперь я полностью могу лицезреть глядящее на меня снизу-вверх лицо. Но я ее не узнаю. Если она действительно является ученицей женского колледжа, то я никогда с ней не встречался в многочисленных коридорах, что я изо дня в день привожу в порядок. Или, быть может, в моей памяти просто не отложилась эта совокупность черт глаз, скул, лба и подбородка. Когда я в последний раз вглядывался в лик учениц? Правильно — никогда. Для меня их существование ничего не значит; в конце концов, мне платят за уборку, а не за разглядывание юных девиц.

— Он у вас не стоит, — замечает девушка и настороженно смотрит на меня.

— У меня никогда не было проблем с эрекцией. Он придет в себя, когда ты возьмешь его в рот.

— Но в таком состоянии я не смогу одеть презерватив.

— Презерватив? — удивляюсь. — Зачем нужен презерватив, кажется мы договаривались на обычный минет?

— На минет, — подтверждает она, — я делаю минет только в презервативе.

— Что?

— Поэтому я беру за услугу только тысячу рублей. Думаю, вы могли и сами догадаться. Это весьма модно в наше время.

— Минет в презервативе? Что за святотатство?

— Никакое это не святотатство, — объясняет девушка, — а вполне приемлемый способ заработать деньги, при этом не чувствовать себя изменщицей своей половинке.

— Что? У тебя есть парень?

— Конечно есть.

— И он одобряет твое увлечение? Я имею в виду оказание оральных услуг незнакомым мужчинам?

— По-моему это не ваше дело, при всем уважении.

— Ты когда-нибудь приступишь к делу? За что я заплатил, за болтовню или за минет?

— Но ваш член не стоит.

— Так придумай что-нибудь. Наверняка у тебя должны быть какие-то трюки на подобные случаи. Да хоть плюнь.

И в нее арсенале действительно находится кое-какое эффективное средство. Ее тонкие пальцы обхватывают мой пенис и бережно начинают неспешную мастурбацию, отчего у меня неизбежно закипает кровь; даже больше не от движения руки, а от мысли, что меня ублажает ученица с моего места работы, и сей факт настолько сильно находит отклик в моем сознании, что член вскоре твердеет, сметая сомнения насчет моей работоспособности.

— Признайся, ты не ожидала, что он встанет, — подначиваю я.

Девушка вздыхает и улыбается:

— Сложно разобраться в человеке с первого взгляда.

Когда становится ясно, что настало время минета, она достает из кармана презерватив, вскрывает упаковку и ловким движением, придерживая за кончик резинки, натягивает силикон на добротный стояк, который в ответ дергается от каждого прикосновения. От презерватива пахнет бананом, хотя цвет его близок к синему.

— Любишь фрукты? — спрашиваю я, но девушка в этот момент высовывает свой влажный язык и облизывает член от основания до головки, и мой вопрос остается проигнорированным. Несмотря на резинку, я довольно отчетливо ощущаю нежность речевого органа, затем, спустя секунду, она полноценно погружает член в рот, и я не в силах сдержать сдавленный стон. — Как хорошо, — вырывается у меня.

Комнату в одночасье заполняют влажные звуки похотливого ротика, ее движения, манера сосать, не оставляют сомнений, что в этом ремесле она далеко не новенькая. Идеально выверенные возвратно-поступательные наскоки головой сопровождаются исключительной заботой, и в какой-то момент у меня даже проносится мысль, что это не рот, а полноценная вагина. Я напрягаюсь всем телом.

— Расслабьтесь, — призывает она, на мгновение оторвавшись от занятия, после чего вновь заглатывает ствол, и я начинаю чувствовать себя как над костром.

Будучи опытной, девушка не жалеет слюны, помещение все больше утопает в похотливом хлюпанье. Когда я в последний раз так наслаждался от оральной ласки? Заданный самому себе вопрос растворяется перед глазами, потому что головка моего члена оказывается стиснута в глотке юной женщины, и меня дико заводит, как она, задыхаясь, смотрит на меня взмокшими глазами. В этой картине присутствует все, что трогает мужское сердце. Меня вновь распарывает сжатый стон, девушка резко поднимает голову, и струйки слюны тянутся от ее покрасневших губ к твердому стволу.

— Ты хорошо сосешь, — говорю я, тяжело дыша.

— Спасибо, приятно слышать.

— Думаю, я скоро кончу.

— Постарайтесь.

О существовании Уимблдона я окончательно забываю, трансляция очередного матча идет в фоновом режиме с низкой громкостью, все мое оставшееся внимание забирают на себя губы, так жадно обхватывающие мой член, словно готовые от голода оторвать куски от чувствительной плоти. Девушка вся измазана в слюне, но это нисколько не останавливает ее вновь заглатывать по самые гланды, заставляя мое тело чуть-ли не выгибаться от удовольствия. Если бы я знал, что она так умело сосет, то без лишних сомнений согласился бы заплатить гораздо больше, чем установленная цена. Но не мне решать сумму ее услуг, в моей власти лишь сидеть на диване и предвкушать неизбежное, то, чем заканчивается любой полноценный половой акт между мужчиной и женщиной, и нет ничего странного в том, что роль привычного мужчины сейчас исполняю я — старик с невыразительным телосложением и иссохшей кожей.

Оргазм накрывает меня со стремительной скоростью, семя начинает поступать гораздо раньше, чем то наслаждение, что заставляет меня стонать с регулярной частотой; мошонка сжимается, и основная часть спермы устремляется к выходу. Короткое, но очень яркое событие за сегодняшний день. Когда девушка вынимает член изо рта, вижу, что кончик презерватива вздулся от накопленной белой жидкости и съехал в сторону.

— Вот и все, — говорит девушка. — Была рада оказать вам услугу. Где я могу умыться?

— Там, — задыхаясь, отвечаю я, — в конце коридора, дверь слева.

Слышу, как она легкой поступью направляется в ванную комнату, открывает дверь и пускает из крана воду. Какое-то время вода журчит, потом все смолкает, и девушка опять появляется на пороге гостиной. Я до сих пор сижу на диване, с обмякшим членом в наполненном презервативе.

— Пожалуй, мне уже пора, — говорит она.

— Сейчас довольно поздно, уверена, что безопасно на улице?

А она мне:

— Не переживайте на сей счет.

Я провожаю ее до двери, перед уходом она смотрит на меня твердым взглядом, будто хочет отсчитать за какую-то проделанную шалость, но вместо этого ее глаза устремляются вниз, к члену.

— Не забудьте снять презерватив, — предупреждает девушка, улыбается и уходит.

~~~

На рабочем месте мне следует быть за два часа до открытия главных дверей учебного заведения. Мои обязанности до безумия банальны — мыть и приводить в порядок все, что выглядит грязно, иногда могу спуститься в подвал и заняться сантехникой, но обычно в ситуациях с проблемами водоснабжения вызывают проверенных специалистов. В качестве скромной формальности моего статуса, в моем распоряжении имеется небольшая комната (скорее даже кладовка, где помещается стол, кресло и шкаф) на задворках здания, куда можно попасть с первого этажа; там я провожу большую часть времени, когда нет надобности протирать пол или выносить мусор. В тот день я особо пристально всматриваюсь в учениц колледжа. Сердце мое томится от встречи с особой, чьи губы ласкали меня в прошлые выходные. Протирая шваброй пол перед дверями библиотеки, украдкой гляжу на группу девчонок, оживленно обсуждающих свои интересы. Мне хочется увидеть ее, облаченную в полную форму ученицы. Моя непонятная прихоть требует лицезреть сия картину, будто без этого дальнейшая жизнь не имеет смысли. Но за весь день она мне так и не попадается, что резонно ставит под сомнение мое предположение. Может, я ошибся, и она здесь не учится?

Тем же вечером прихожу домой в подавленном настроении, однако с твердым намерением вновь воспользоваться услугами той девушки. Ее профиль я заблаговременно сохранил в избранных. И мне не составляет труда войти в ее чат и написать о том, что я готов заплатить за необходимую услугу. Но спустя полчаса ответа так и не следует. Тишина. Мучаясь ожиданием, пытаюсь найти следственную связь, а воображение усердно рисует парочку невообразимых причин, и самое мягкое из них — она не хочет иметь со мной дела. Это логически объяснимо. Кто в конце концов захочет иметь связь со стариком, с человеком, идущим по наклонной, когда на горизонте маячат мужчины в рассвете сил? Суетливо расхаживаю по комнате и от досады бью кулаками по воздуху. Понимаю, что сейчас я выгляжу как глупый юнец-ревнивец, не знающий что ему делать, дабы успокоить беспокойную душу. Сердце мое стиснуто железными тисками. Но почему я испытываю это чувство? Почему мне хочется вновь воспользоваться ее губами? Разве в городе нет больше женщин, готовых за деньги сделать что угодно? Снова и снова задаю себе этот вопрос, но ответ остается скрыт за плотным занавесом. Как и у большинства девушек, у нее наверняка полно причин быть занятой. В данную минуту она может гулять со своим парнем или ходить по магазинам с подругами, помогать матери выпечь пирог на праздник или присматривать за младшими сестрами и братьями. Что бы она сейчас ни делала, я не имею права злиться. Тем не менее, несмотря на присутствие здравого смысла в черепной коробке, меня переполняет злоба, и только заветный сигнал оповещения о поступившем новом сообщении заставляет грудь екнуть и забыть обо всем. С жадностью голодного пса я открываю страницу чата, чтобы увидеть оставленный ею ответ.

О: Я буду свободна через час. Как вам, устроит?

С: Да, более чем. Деньги уже у меня.

О: =))

Внезапно встреча обретает силу, а моя злость куда-то испаряется. Я даже не могу поверить, что минутой ранее сновал туда-сюда, как непокаянный призрак; эти события кажутся мне уже воспоминанием из далекого прошлого. На смену негативных эмоций ровной поступью появляется возбуждение — оно накрывает меня с головой, хотя в квартире даже не пахнет присутствием девушки. Член уже наполовину приподнялся. Что я нашел в этой девушке такого, что так зацепило желание? Она ведь с посредственной внешностью. У меня язык не повернется назвать ее красоткой. Но я жду ее появления. Мне хочется вновь увидеть ее. Хочу, чтобы ее рот ласкал меня в этот вечер. Жажду побывать в ее глотке. "Это нормальное желание любого мужчины, — убеждаю я себя, — нет ничего удивительного в том, что я хочу придаваться плотским утехам. Бог создал меня с членом не просто так. Он хотел, чтобы я пускал его в ход в правильном направлении".

Мое ожидание проходит в раздумьях, и наконец манной небесной раздаются стуки в дверь. В коридоре стоит она, на сей раз в белой рубашке и клетчатой юбке, на ногах, обтянутых нейлоновыми чулками, кеды.

— Здравствуйте, — говорит она. — Можно войти?

— Да-да, конечно, — пропускаю ее я.

В прихожей она молча снимает обувь, а я жду с деньгами в руках и смотрю на ее босые ступни.

— Оплата, — протягиваю я новенькую банкноту.

— Благодарствую.

Почему-то в этот раз я испытываю некоторое смущение и настороженность. Даже когда избавляюсь от штанов, чувство неловкости не покидает меня. Я вновь сижу на диване, а она на коленях передо мной.

— С вами все хорошо? — вдруг спрашивает она. — Вы выглядите…

— Все в порядке. На работе переутомился, такое иногда происходит, когда начальство загружает и не ценит свои кадры.

— Да, наш директор не сахар.

Наступает молчание, она прикусывает нижнюю губу и отводит взгляд, а у меня не остается сомнений, что она имела в виду директора женского колледжа, где я работаю.

— Все нормально, — говорю я. — Я знаю, что ты учишься в нашем колледже.

Удивленный взгляд озаряет меня.

— А я специально пыталась не встречаться с вами на коридорах, чтобы вы не узнали меня. Как вы догадались?

— Это все из-за твоего фото на профиле. Инициалы на юбке выдали тебя.

— Блин, не думала, что их кто-то заметит.

— Тебе следует быть осторожной.

В чертах ее лица проступают беспокойные нотки.

— Не волнуйся, — убеждаю, — твой секрет я выдавать никому не стану, да и шантажировать тоже. Мне это ни к чему. Но все равно нужно быть более осмотрительной. Вдруг твою страницу увидят другие работники колледжа. Тогда у тебя возникнут проблемы.

— Например, директор?

— Вполне допускаю, что он не настолько святой человек, каким кажется. Вот нисколько не удивлюсь, если выяснится, что он пользуется услугами продажных женщин.

— В день, когда моими услугами воспользуется директор, я, думаю, застрелюсь. — Она широко улыбается, и кажется, что между нами образовывается связь. Это чувство трудно передать словами. Но ощущения такие, будто одна из многочисленных стен рухнула, и мы стали на шаг ближе. — Ваш член уже минуту как стоит, могу я приступить?

Тоже улыбаюсь:

— Начинай, если посчитаешь нужным.

И вновь мой член облачается в тонкую прозрачную резинку. Этот барьер между верой и изменой прочно стоит между прикосновениями плоти двух людей. Перед тем как приступить к минету, девушка снимается с себя рубашку и остается в белом лифчике.

— Не хочу испачкать одежду, — поясняет она. — Довольно дорогая вещь.

Когда она наконец берет в рот, а по моей спине пробегает холодок, мне кажется самым подходящим моментом, чтобы спросить ее имя. Опытный язык уверенно обозначает изгиб члена, губы присасываются к головке, затем она отрывается от дела и говорит:

— Меня зовут Алина. Где я учусь вы уже знаете. Больше сказать ничего не могу.

Мне действительно нравится, как эта дитя обходится с моим пенисом. Щеки сжимаются когда надо и разжимаются, язык непрестанно гладит всю длину налитого кровью ствола, а вспенившаяся слюна дает не только плавное скольжение, но и этот манящий уши звук влажной похоти. Я утопаю в желании. В какой-то момент даже теряю над собой самообладание и кладу правую руку ей на голову, чтобы погладить по волосам. Как я сам понимаю, мною в этот момент движет стремление похвалить эту особу, которая вполне могла бы сойти за мою совершеннолетнюю внучку, будь у меня полноценная семья.

Я кончаю с тяжелым вздохом, на долю секунды глаза застилает темнота, но потом свет возвращает меня на диван, где я сижу с довольной харей племенного хряка. Спермы накопилось немало. Сам удивляюсь, что обычным минетом можно высосать столько семени. Почему-то раньше мне казалось, что оральные утехи — это лишь придаток к настоящему сексу; но теперь на своем опыте понимаю, что дело кроется в умении партнерши тщательно стимулировать ротовой полостью все нервные окончания члена, и если все будет исполнено на высшем уровне, то оргазм ничем не отличается от стандартного секса.

Алина умывается, надевает рубашку и кеды и уходит, а я остаюсь с чувством опустошенности, и эта сжимающая пустота находится не в районе грудной клетки, а ниже, в яичках: никогда они еще не были настолько разграблены!

Однажды ловлю себя на мысли, что с приходом Алины в мою жизнь, я стал спать намного крепче, и хотя это ничем неподтвержденный факт, но мне почему-то хочется верить в целебные свойства ее минета, и в мыслях укоренятся идея как можно чаще пользоваться данной возможностью. Мои бредовые размышления даже доходят до попытки объяснить самому себе, что только старики способны всецело впитать всю пользу оральной процедуры, а те, кто молод, в силу своей недальновидности, попусту не замечают очевидное и упускают самое главное; но какой смысл заключает в себя слово "главное" не понятно даже мне, человеку, который до всего этого умудрился додуматься.

На работу теперь я хожу с ранее невиданным приподнятым настроением. Тайна о том, что у меня связь с одной из учениц колледжа придает остроту обыденному дню. Алина же в свою очередь перестает прятаться при виде меня, и я довольно часто начинаю замечать ее в коридорах. В один из таких случаев, когда я подметаю пол, вижу Алину в кругу подруг, она меня тоже узнает, но всем своим видом демонстрирует равнодушие. Никто в этих стенах заведения даже помыслить не может, что скромная ученица Алина Агавская берет в рот у старика-уборщика, который здесь всеми нелюдим. Когда группа девушек удаляется в аудиторию, я подхожу туда, где они стояли минутой ранее, и вдыхаю воздух в надежде уловить знакомый аромат.

Наши с ней встречи происходят сугубо в моей квартире, и всегда вечером. Я с охотой расстаюсь банкнотами в обмен на минет, и в скором времени навсегда теряю счет нашему бартеру. Каждый визит Алины сопровождается моим оргазмом; девушка не изменяет своим принципам и заглатывает член только в презервативе. Мне могло бы надоесть подобное однообразие, но к своему удивлению нахожу в этом чудачестве некую фишку, некую черту, которую мы ни при каких обстоятельствах не должны переступать, иначе случиться что-то, с чем мы с ней будем бессильны справиться. Даже несмотря на своеобразную веру в мистические свойства, время от времени мною овладевает тяга привнести некоторые малозначительные изменения в нашем почти повседневном ритуале. Все чаще происходят ситуации, когда я хватаю руками ее голову и пытаюсь контролировать каждое движение; Алина не возражает на участие моих конечностей, но сложно не заметить, что с ограничением свободы ее повадки теряют заветный шарм, и я вынужден послушать голос разума и выпустить волосы девушки из хвата, чтоб продолжить наслаждаться живительными заглотами.

— А ты не хочешь попробовать без презерватива? — однажды интересуюсь я.

— Мне это не интересно, — равнодушно отзывается она.

— Нет, правда не хочешь?

— Если бы хотела, то я давно бы это сделала.

— Другие варианты даже не поддаются рассмотрению? Разве не было бы здорово открыть дополнительные услуги для постоянных клиентов?

— Какие, например? Секс имеете в виду?

— Ну скажем…

— Хотите сделать из меня шлюху?

Как на зло в голове не возникают нужные идеи, и зародившееся откровение бездарно ускользает в никуда, но с уходом Алины я не перестаю думать над возможностью придумать альтернативный способ проведения досуга вместе с девушкой, так как по прошествии трех недель все-таки испытываю некоторое томление. Всего лишь несколько дней назад я был всем доволен и думал, что до скончания веков буду довольствоваться оральными ласками, но от былого энтузиазма почти не осталось ничего. Как быстро я меняю предпочтения. Но что я хочу от Алины? Секс с ней невозможен по понятным причинам, даже если я предложу сумму в пять раз дороже, вряд ли удаться сокрушить ее принципы. Стало быть, выхода нет: либо она сосет дальше, либо я с ней расстаюсь, других вариантов быть не может. Если бы все было так просто. Заглянув себе в душу, пытаюсь понять свои желания. Мои мысли вертятся вокруг губ девушки, языка, неба, щек. А затем дни начинают сменять друг друга, с запада на город налетают густые тучи, ливень опускается на крыши жилых домов и разношерстых зданий; на улицах тут и там появляются лужи, люди прячутся за зонтами, но это не сильно им помогает; так прерывается длительная засуха, а в моей голове наконец-то рождается мысль.

Несмотря на непогоду, Алина находит возможность прийти ко мне, но у этого смелого решения имеются свои предсказуемые последствия, и девушка спустя примерно час стоит в моей прихожей вся взмокшая; я без лишних усилий могу разглядеть сквозь слипшуюся к телу одежду ее нижнее белье — судя по ее повадкам, она ни капли не стесняется своего вида.

Когда я обеспечиваю ее сухим полотенцем, то как бы случайно вспоминаю:

— Помнишь, мы начинали разговор о других видах услуг?

Вытирая волосы, она отвечает:

— Да, помню.

И я ей тогда говорю:

— У меня возникла идея.

Алина сразу заявляет:

— Никакого секса.

— Само собой, ты просто послушай, что я скажу.

Она продолжает приводить волосы в порядок.

— Если отталкиваться от твоего предпочтения, — начинаю я, — и вполне справедливого нежелания изменять своему парню, то это ненароком наводит на определенные мысли, касаемо нашей ситуации. И мне, как человеку, знающему тебя чуть лучше, чем другие, выпадает возможность предложить нашей взаимовыгодной связи обрести, или, вернее сказать, приобрести глубину в насыщенности, дабы еще сильнее уверовать в существование некой справедливости в бренном мире, где мы изо дня в день вынуждены обитать.

Девушка перестает возиться с волосами и смотрит на меня:

— А покороче нельзя сказать?

— В общем, я тут подумал и хочу слегка видоизменить нашу встречу. Превратить минет в кое-что другое.

— В другое? Это как? Хотите, чтобы я сосала вам… даже не знаю что.

— Нет, отныне никто ни у кого сосать не будет. По крайней мере ты.

— Что-то я не понимаю, — говорит она.

— Сейчас все станет ясно. Что ты знаешь об анилингусе?

Глаза девушки сужаются.

— Если вы считаете, — говорит она, — будто я за милую душу приму предложение в дальнейшем оказывать вам подобные услуги, то вы сильно заблуждаетесь.

— Нет-нет, — спешу успокоить. — Все как раз наоборот. Это я буду оказывать тебе услугу и платить тысячу рублей.

— Что?

— Ты все прекрасно слышала. Жду твоего ответа.

— Хотите сказать, что будете облизывать мне задницу и платить за это?

— Именно.

— Вы ненормальный старик, вы это знали?.

— Самый нормальный из всех стариков.

— Извращенец.

— Ну может быть в самую малость. Ну так что скажешь? По-моему это заманчивое предложение — ты будешь отдыхать и получать за это деньги. Будь я на твоем месте, не раздумывал бы ни секунды.

— Так в чем подвох? — сомневается Алина.

— Никакого подвоха. Все так, как сказано. Свой член я в тебя совать не буду.

— Утешили. Но вы будете облизывать мою задницу, а это значит, что мне придется оголиться. И если я еще согласна делать минет в презервативе, то это не значит, что я готова обнажать свои части тела. Это разные вещи.

— Серьезно?

— Нет, конечно. Однако это стремно.

— И в чем заключается эта стремность?

— Не знаю, — говорит девушка. — Но идея звучит стремновато.

— Как по мне, это даже лучше, чем делать просто минет.

— А зачем вам это? Разве это доставит удовольствие?

— Мне — да, и тебе — тоже.

— Сильно сомневаюсь, что мне понравится.

— Так что скажешь? Тысяча рублей за то, что я буду облизывать твою задницу.

— Даже не знаю.

— Давай хотя бы попробуем. Вот деньга.

Вручаю ей новенькую купюру, которую сегодня утром снял с банкомата специально для этого случая. Мы переходим в гостиную, где Алина снимает с себя мокрую одежду.

— Положи их на батареи, — говорю. — Когда закончим, как раз высохнут.

Девушка следует моему совету. Потом спрашивает:

— И что мне делать?

— Встань коленями на диван, — поясняю я. Она без промедления выполняет просьбу. — Облокотись на спинку. Вот так. Да. И попу в мою сторону. Отлично.

При виде округлой формы во мне что-то зарождается. Чистая, невинная задница глядит на меня и ждет, пока я соберусь с мыслями и приступлю к делу. Из кухни приношу табуретку, ставлю напротив девушки и сажусь. Задний проход оказывается прямо перед лицом. Сжатый розоватый анус устремлен в потолок. После череды минета данная забава кажется мне манной небесной. Наклоняюсь и принюхиваюсь.

— Эй, — говорит Алина. — Что вы делаете?

— Готовлюсь.

— Обязательно нюхать?

— Это уже мне решать. Стой и не дергайся.

Рукой провожу по теплой плоти, вкушая упругость молодого тела. Пальцы приятно скользят по гладкой коже. Не выдержав, шлепаю девушку по ягодице, и она вскрикивает — больше от неожиданности, чем от боли.

— Какого черта вы творите? — жалуется она.

— Небольшая прелюдия.

Снова шлепаю по попе. Хлесткий звук удара в миг заполняет комнату и эхом оседает в моих ушах. Как приятно чувствовать под ладонью это налитое свежей кровью мясо, видеть, как от моих прикосновений по коже жертвы пробегают мурашки. Возбуждение заполняет чашу моего терпения, я сижу с видом голодной свиньи, высунув язык, и готов завыть от радости. Едва ли мне удаться вспомнить момент, когда мужская страсть так сильно бурлила в жилах. Благословляя ту минуту, когда мне в голову пришла эта гениальная идея, кончиком языка прикасаюсь к сморщенной точке, и мой член еще сильнее набухает от желания.

— Постарайся расслабиться, — призываю я.

— Щекотно, — вздыхает девушка.

Стараясь удовлетворить нарастающую похоть, впиваюсь в анус в точности как пиявка всасывается в мягкую плоть. Вкус молодой женщины мгновенно сводит с ума. Пытаюсь языком пробурить себе путь до самого недра, не до конца понимая, что мною движет для достижения этой цели. Алина время от времени дергается, ей непривычно, но я руками держу ее за бедра и не даю уйти с радаров. Не жалея слюны, как она это делает во время минета, облизываю ее дырочку, затем отстраняюсь и раздвигаю ягодицы, чтобы увидеть результат.

— Ну как тебе? — интересуюсь.

— Ничего особенного, — говорит она.

— Нет, правда?

— Серьезно. Будто мокрой тряпкой протирают полку.

Задетый за живое, вновь погружаюсь в занятие, за которое я отстегнул свои кровные. В эти минуты блаженства, я даже не обращаю внимание, что чуть ниже, буквально под моим подбородком, находится святая святых — вагина с пушком волос на лобке. Но по какой-то причине мне нет дела до этой чувствительной зоны женского тела. Если бы я хотел как следует подразнить Алину, то непременно счел бы за должное прикоснуться хотя бы к клитору, чтобы вызвать в этом молодом теле хоть какие-то чувства. Однако все мое внимание устремлено на заднее отверстие, которое я уже неплохо обработал. От непрерывных проникающих движений сфинктеры расслабляются, и теперь я могу любоваться слегка зияющим отверстием, своим аккуратным сложением манящим к себе.

— Долго вы еще будете вычищать меня? — спрашивает Алина.

— Еще немного, потерпи.

— Ноги затекают.

Вновь обрушиваю на задницу ученицы пару сочных шлепков и принимаюсь массировать ее бедра, чтобы разогнать застоявшуюся кровь. Мой натиск девушка встречает как должное, лишь слегка вздрогнув. Покрасневшая кожа на ягодицах ярким пятном располагает сердце. Как разъяренный бык мне хочется впиться в них зубами, но вместо этой затеи продолжаю основную линию намеченной цели. Уткнувшись щекой об упругую выпуклость, целую в засос анус, который словно сложенные трубочкой губы без лишнего ропота принимает все мои знаки внимания.

Первым сеансом анальной терапии я остаюсь довольный. Несмотря на возбуждение и шепот сознания во что бы то ни стало вторгнуться в это полнокровное создание, мое сердце подсказывает, что я все делаю правильно. Нельзя спугнуть зверька раньше намеченного времени. И как опытный охотник я проявляю колоссальное терпение, чтобы не разрушить образовавшееся между мной и Алиной доверие.

Когда я заканчиваю возиться с ее задним проходом, девушка встает, вытирает попу влажной салфеткой и одевается. Под теплом отопительных батарей одежда полностью высохла. За окном темень, но кажется, дождь прекратился, сказать трудно.

— Давай договоримся встретиться завтра, — говорю я.

~~~

Наша привычная встреча перетекает во что-то иное: акцент с моего члена окончательно переходит к задней точке девушки. Этот переход Алина воспринимает, на мой взгляд, без особого энтузиазма, но и без отчетливых нот отвращения. Наверное, ей в большинстве своем все равно, ведь для нее ничего толком не изменилось. Деньги в стабильном порядке продолжают попадать ей в карман. Я исправно плачу за услугу, не давая повода усомниться в себе.

Однажды, наклонившись перед ее задницей и страстно причмокивая губами, позволяю себе вторгнуться за пределы сфинктеров пальцами, которыми в одночасье познаю всю нежность внутренних стенок толстого кишечника. Со страхом в груди, что девушка сейчас выскажет претензию, делаю эти необговоренные проникновения короткими, чтобы не вызывать сильного дискомфорта и остаться в милости. И моя хитрость успешно вклинивается в главный процесс. Молчание девушки позволяет мне подумать, что она не против участия моих пальцев. Спросить ее напрямую у меня не хватает смелости — должно быть не хочу услышать отказ. Растягивать пальцами анус одно удовольствие. В сочетании с языком, это занятие мне нравится сильнее, чем что бы то ни было другое. О минете я даже не скучаю. Пусть им довольствуются неудачники. Я же буду придаваться особому виду похоти. И меня не волнует, что за подобное грехопадение в аду уготован отдельный котел.

Весь рабочий день думаю только о заднице Алины. Не могу себе представить, как сильно я втянулся в это дело. Каждую минуту мечтаю прикоснуться наконец кончиком языка сморщенного участка кожи, что так будоражит своим невинным видом. И мне не до конца понятно, что сильнее влияет на мой порыв — сама девушка, или только ее задница. Данный вопрос легко можно проверить, купив тело другой девушки и попробовать утолить жажду вместе с ней. Но что-то внутри меня трепещет, боясь, что если я сотворю это с другой, то устоявшееся желание пропадет и больше никогда не вернется. Подобной оплошности я допустить не могу. Мне далеко не тридцать и не сорок, чтобы смело совершать ошибки и радоваться жизни, зная, что завтра возникнет новый шанс. Любой промах может лишить меня столь приятного времяпровождения, когда мои мысли теряются в пространстве, и я забываю о своем возрасте, о своей немощности, о своих проблемах. И я ничего не хочу больше менять. Пусть жизнь идет своим чередом. А если она решить свернуть, то так тому и быть. Думаю мне хватит смелости пережить удар.

Растягиваю и облизываю. Анус подо мной покорно тянется в стороны, открывая мне розовое нутро, куда хочется зайцем зарыться как можно глубже и не выходить до скончания веков. Этот вид открытой дырочки каждый раз находит отклик в душе. Член мой тверже камня, и он готов разорвать штанину и показать всю себя. Мне хочется войти всем своим существом в это сбитое кольцо мышц. Но я знаю, что это невозможно. Скованный невидимыми цепями. И чтобы хоть как-то утолить нарастающую жажду, я все сильнее погружаюсь в этот спасительный для меня проход.

Не могу не заметить те незначительные (или значительные?) перемены, происходящие после нашей встречи. Так, оживленно облизывая задницу Алины, не могу оставить стороной тот факт, что анус с каждым разом становится все податливее: с завидной легкостью доходит до конечного результата, когда мышцы полностью расслаблены и дырочку можно тянуть во все стороны, расширяя и расширяя в свое удовольствие. Как приятно каждый раз видеть эту «широкую улыбку».

— Так ты по-прежнему ничего не чувствуешь? — интересуюсь я.

Алина оглядывается.

— Только легкое покалывание, — твердит она.

— Даже когда я сую пальцы?

— Особенно когда вы суете пальцы.

— Призываешь пользоваться ими чаще, чем языком?

— Ни к чему я не призываю.

Ее реакцию я воспринимаю как вызов. Меня задевает, что анилингус в моем исполнении не способен вызвать ничего, кроме легкой щекотки. Самолюбие мое хочет удостовериться в том, что я еще способен хоть на что-то. Какой мужчине доставляет наслаждение знание о своей неспособности удовлетворить женщину, согласившуюся лечь с ним в одну постель? Хоть между нами нет договоренности во что бы то ни стало доводить себя до оргазма, мне все равно хочется знать, что стоящая передо мной на четвереньках девушка испытывает наслаждение от моих незамысловатых манипуляций. И, соединив два пальца, я медленно опускаю их в зияющее отверстие, смазанное обильным количеством слюны. Алина ничего не говорит. Даже когда я начинаю ее трахать пальцами, она равнодушно сохраняет естественное положение позы. Мною овладевает досада. От поступательно-возвратных движений слюна вспенивается внутри и начинает вытекать наружу. Рука моя безостановочно пытается добиться хоть каких-то результатов, но все тщетно. Задница этой девушки будто слеплена из нечувствительных частей омертвевшей плоти. Иначе я не в силах объяснить, почему она ничего не испытывает. Может быть она страдает фригидностью, и тело ее от рождения лишено возможности вкусить прелести плотской утехи? Это бы многое объясняло. Но я в это не хочу верить. Чувствуя, что мне дозволено чуть больше, чем простому клиенту, я иду на риск. Снова наполняю слюной задний проход, после чего сую туда пальцы, а второй рукой начинаю стимулировать клитор. Не проходит и минуты, Алина ерзает и отодвигается в сторону, освобождаясь от моих рук.

— Что вы делаете? — недоумевает она.

— Хотел убедиться.

— В чем?

— Не фригидна ли ты.

— Господи. А просто спросить никак нельзя? Мы ведь договаривались, что вы трогаете только мою задницу. Больше ничего. Под словом "ничего" подразумевается — никаких прикосновений к вагине.

Впервые за все наше знакомство я чувствую в ее голосе злость и досаду.

— Прости, — говорю. — Я не хотел подрывать твое доверие. Я не знаю, что на меня нашло.

Она молчит и больше не собирается предложить мне свою нижнюю часть тела, дабы я дальше мог ублажать свою извращенную натуру.

Глядя, как она одевается, не могу найти нужных слов, способных вернуть время вспять. Чувствую, что нужно что-то сказать, но вопреки желанию остаюсь нем, как рыба. Вскоре Алина уже полностью собирается, чтобы уйти.

— Встретимся в то же время? — говорю я каким-то виноватым голосом.

— Завтра я занята.

— Тогда в четверг?

Она смотрит на меня, потом уходит, закрыв за собой дверь, а мне не хватает смелости или безрассудства, чтобы выбежать следом в коридор, взять ее за руку и вытянуть из нее ответ.

2

На смену жарким дням приходят холодные ночи. Листья на деревьях желтеют, колючий ветер срывает их с веток и роняет на асфальт, чтобы покрыть поверхность пожухлым ковром. Уже несколько дней не получаю сообщений от Алины. Мне неизвестно, чем она занимается вдали от меня. Стоя у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу, пытаюсь заглянуть себе в душу. Мне кажется, что сейчас, именно в эту секунду, я нахожусь в идеальном состоянии, чтобы совершить ритуал и понять все тайны вселенной. Будто при помощи правильно выстроившихся звезд, мне ведомо узреть необъятное. Как избранный старец прикасаюсь морщинистой рукой окна, но что-то идет не так, и пойманная тропа, ведущая к истине, ускользает от меня.

Лишившись главного развлечения последних месяцев, не могу найти себе места. Сон перестает быть для меня целебной ванной, отдушиной для уставшего тела. Часто просыпаюсь с тяжелой головой, и даже чашка крепкого кофе бессильна разложить рассыпавшиеся мысли по полочкам. На работу хожу без видимого энтузиазма. Вернулись те дни, когда я ненавидел все вокруг, включая колледж и всех, кто там находится. И мне сложно поверить в то, что задница какой-то обыкновенной ученицы помогала мне скреплять радость с реальностью. Теперь я это вижу даже отчетливее, чем тогда, когда я изо дня в день придавался разврату. Сытость и безмятежность ослепляет.

Возбуждение мое утихло, зарылось где-то в глубинах подсознания. Но я могу силой заставить вернуться его, прокручивая в голове те мгновения, когда я ластился у упругой попки. Но есть ли в этом смысл? Мне не хочется быть жалким стариком, живущим одними воспоминаниями. Если я перестану наслаждаться окружающими меня вещами, то не далек тот день, когда от меня останется лишь оболочка, с прозрачными глазами, глядящими сквозь время. Мне страшно думать о подобной судьбе, поэтому мне хочется во что бы то ни стало вернуть все на круги своя.

Иногда в коридорах колледжа я вижу Алину, и когда посторонние глаза повернуты в другую сторону, я позволяю себе помахать ей. Она же в свою очередь не отвечает на мои знаки внимания, и от этого становится холодно в груди. Я не знаю как ей подступиться. Ее личный чат забросан сообщениями от моего лица, а номера телефона я не знаю. Когда все шло хорошо, мне было наплевать на какую-то комбинацию цифр. Но сейчас было бы неплохо просто позвонить ей как другу и поговорить о чем-нибудь. Друг — какое бестактное слово. Могу ли я считать себя другом девушки, чью задницу так жадно облизывал многие вечера подряд. Почему я вообразил, будто являюсь ей кем-то, кроме очередного клиента? Наши встречи мотивировались не желанием обрести покой в кругу знакомых людей; причиной всему служили банальные хрустящие банкноты, которыми я расплачивался за предоставляемую услугу. Она зарабатывала деньги, пусть даже весьма сомнительным образом, но все равно зарабатывала. Чем я отличаюсь от других ее мужчин, на чьи члены она одевала презерватив и доставляла им удовольствие? Тем, что я отклонился от нормы и пошел окольными путями, избрав вожделенной частью тела ее ягодицы? Я смешон. Как наивное дитя, думающее, будто никогда не состарится.

Очередной день подходит к концу. Оранжевый апельсин на небе медленно опускается за разлинованный пурпурно-розовыми оттенками горизонт. Уличные музыканты орудуют своими инструментами, собирая вокруг себя толпу зрителей. Их голоса сливаются с прохладным воздухом, где чувствуется аромат выстроившихся вдоль улицы баров и кафешек, забитых посетителями. Иду дальше, взбивая ногами пыль и листья. Дохожу до площади, где людей еще больше, чем на отдельных улицах. Какой-то художник в красном берете рисует на холсте здание напротив статуи Освободителя — мужчины на коне, — готовые картины лежат на столе возле него. Без особого интереса рассматриваю их, но ничего подходящего для моего нынешнего состояния не нахожу. Добираюсь до той части площади, где рядами сидят чародеи и гадалки, готовые с помощью хрустального шара или колод карт предсказать будущее любому, кто заплатит деньги. Подсаживаюсь к одной из гадалок с длинными черными волнистыми волосами, которая переоделась в цыганочку, хотя черты ее лица выдают в ней мою землячку.

— Хотите узнать свою судьбу? — говорит она, странными движениями пальцев колдуя над стеклянным шаром. — Или хотите призвать удачу? А может вы ищите что-то другое? Например, любовь?

Я мотаю головой.

— Нет, любви я давно перестал искать.

— Тогда чего вы хотите? — шепчет гадалка, будто наш разговор могут подслушать злые духи.

— Не знаю, — вздыхаю я. — Без понятия.

— Неприкаянная душа. Я вижу это в шаре. Вас что-то тяготит, — молвит женщина. — Но пока не вижу что именно, — и бросает взгляд в сторону деревянной шкатулки, куда нужно опустить оплату. Двести двадцать рублей покидают мой кошелок, и Гадалка продолжает: — Теперь я вижу. Да. Точно. Определенно это оно. Как я и предполагала. Вас беспокоит великая печаль. Вы хотите, но не можете избавиться от этого. Вы почти в отчаянии. Мужчина, полный жизненной силы по своей воле стремиться к закату.

— Как мне стать прежним?

— Хороший вопрос. Око показывает мне образы из вашего будущего. Я вижу… я вижу, что все образуется. Скоро с вами случится нечто, что заставит забыть все невзгоды.

— Когда это случится?

Она говорит:

— Скоро. В ближайшие дни вы поймете, по какому пути вам лучше двигаться.

— Это что-то связано с девушкой?

— Да, — подтверждает она. — Ваше сердце тяготеет к этой молодой хорошенькой девушке. Я это сразу увидела. И вы сильно сомневаетесь в себе. И боитесь.

— Что я должен делать?

— Око подсказывает, что вы на верном направлении. Верьте в себя и не отчаивайтесь, тогда все будет хорошо.

— Не понимаю, — говорю.

— Жизнь необязательно понимать. Ее нужно в первую очередь почувствовать.

— Что вы еще видите?

— Покажите мне вашу правую ладонь.

Я протягиваю ей руку, и она принимается разглядывать те многочисленные линии морщин, что разрезают кожу пятерни.

— Хмм, вы одинокий человек, — говорит она. — Нити вашей судьбы переплетены со множеством событий. Яркие и печальные. Но я могу с уверенностью сказать, что праздник веселья еще не раз протрубит на вашей стороне улицы.

Убираю руку.

— Могу разложить карты, если вы хотите, — сообщает гадалка.

— Нет, в этом нет необходимости. Можно задать один личный вопрос?

— Конечно.

— Куда вы уходите с наступлением зимы?

— Простите, — говорит она, — не совсем вас понимаю.

— Когда выпадает снег, — поясняю, — вы то же сидите здесь, на площади, или перебираетесь в другое место?

Она улыбается какой-то незнакомой мне улыбкой, театральной, наигранной, множество раз отрепетированной перед зеркалом.

— Какое отношение это имеет к вашей судьбе? — недоумевает она.

— Это был сугубо личный вопрос, не имеющий ничего общего с моей персоной.

Тогда она отвечает:

— Я здесь с утра до вечера. Без выходных. Особенно без выходных. Если захотите еще узнать о вашей судьбе, приходите в любое время. С радостью приму вас.

А я ей:

— Уже вечереет. Хотите заработать тысячу рублей?

~~~

С двумя большими сумками, куда уместились все пожитки гадалки, мы выходим в сумрак моей скромной обители. Щелкаю выключателем и закрываю дверь. Сумки ставлю в угол прихожей, где они не будут никому мешать.

— А тут мило, — говорит женщина.

По пути сюда я узнал, что ее зовут Катрина.

— Одни проживаете? — спрашивает она.

— Уже долгие годы.

Катрина снимает с себя черные кожаные сапожки и входит в зал. На ногах у нее шерстяные колготки. Я следую за ней.

— Так, стало быть, вы фетишист?

Ее глаза с интересом разглядывают интерьер помещения, но нигде долго не останавливаются.

— Что-то вроде того, я полагаю.

— Не хотите понюхать мои ноги? За пятьсот рублей. — Она улыбается, обнажая верхние десна; на пальцах сплошь кольца да перстни — естественно, бутафорские. Не сомневаюсь, что на ней нет ни грамма драгоценных камней.

— В этом нет нужды, — отвечаю.

— Потому что ваш удел аппетитные попки? — Она свободно расхаживает по комнате: в ее движениях нет намека на стеснение, будто ходит по своим апартаментам; подходит к шкафам и проводит кончиком пальца, словно проверяя мебель на пыль. — Можно сначала я перекушу? У меня там завалялся хот-дог.

Вернувшись к своим сумкам, Катрина приносит завернутый в пищевую пленку хот-дог с обилием кетчупа. Я ставлю чайник, и когда вода закипает, завариваю ей зеленый чай из пакетика. Вкушая дымящийся напиток и поедая незамысловатый ужин, она сидит на диване, скрестив ноги, которые прячутся под подолом длинной красной юбки. Я наблюдаю за ней.

— А вы ничего не будете? — спрашивает она, пережевывая кусок теста и сосиски.

— Я поел на работе, — говорю.

А она:

— Кем работаете?

— Вы мне скажите. Наверно прочли по моей ладони.

— Там про работу ничего нет, будьте уверены. — Она снова впивается в свое лакомство, и на уголках рта остаются следы кетчупа. — Но я думаю, вы постоянно что-то держите в руках. Что-то типа палки. Это выдает натертость под большим пальцем. Надеюсь, вы не коп.

— Боитесь проблем?

— Нет. Но с полицейскими дел иметь не хочу, — она подмигивает. — Все, я доела. И спасибо за чай. Можем приступать?

Когда Катрина передает мне чашку, я говорю ей в какую позу нужно встать.

— Мне раздеться? — уточняет она.

— Надо оголить только заднюю часть.

— Тогда я просто сниму трусики и задеру юбку. Муторно снимать всю одежду.

— Как хотите, — говорю.

Она наклоняется, один за другим приподнимает ноги и избавляется от нижнего белья. Белая ткань, призванная скрыть и защитить промежность, болтается в ее сжатых пальцах.

— Не хотите купить? — предлагает гадалка. — Ношенная несколько недель. Недорого. Правда, без гарантии.

На это я отвечаю:

— Встаньте вот сюда.

Приняв нужную позу у дивана, она ждет, поигрывая бедрами.

— Может, включите музыку, так ведь будет веселее? — предлагает переодетая цыганочка.

На телефоне ставлю джаз, но не из тех дешевок, что изредка крутят по радио, а настоящий, который с наступлением темноты, прогуливаясь по улочкам, можно услышать на улицах города от истинных мэтров жанра; духовые инструменты выдавливают нужные ноты, плавно перетекая в следующие, а я подхожу к Катрине и поднимаю ее юбку, оголяя задницу. Она двигает тазом в такт мелодии и даже подпевает. У нее широкие бедра, гораздо шире, чем у той, молоденькой, которая раньше стояла на этом самом месте. Ягодицы на ощупь плотные, будто до краев заполненные воздухом, и темные волоски тянутся от промежности до ануса.

Из ванной приношу бритвенные принадлежности.

— Это еще зачем? — спрашивает женщина.

— Немного уберу растительность, — говорю.

— Ну и ладно, — отвечает.

Пользуясь пеной для бритья и лезвием, очищаю периметр вокруг тугого кольца сморщенной кожи, затем вытираю сухой тряпкой и смотрю на результат. Анус подвергся пигментации, и он гораздо темнее, чем вся остальная кожа. Тем не менее при виде этой точки, во мне закипает кровь. Я давно не придавался анальным играм, и за это время успел соскучиться. Не теряя минуты, устраиваюсь поудобнее, прислоняюсь и берусь за дело — сразу отмечаю, что у нее более зрелый вкус: уже нет той невинности, что присуща девушкам. Мой язык с трудом прокладывает себе путь — тугие сфинктеры будто застыли, окаменели от длительного бездействия, они плотные, как и вся задница.

— А вы в этом деле мастер, да? — говорит она, а я вместо ответа шлепаю ее по ягодице, заставляя сдавленному стону вырваться из ее груди. — Ай! Больно ведь!

— Помолчите.

Чтобы преодолеть рубеж к недрам, мне приходится прибегнуть к помощи пальцев. Сначала я засовываю в нее указательный, принимаюсь облизывать края слегка натянувшегося отверстия, затем добавляю средний и начинаю растягивать. Женщина дергается. Снова шлепаю ее по попе.

— Не шевелитесь, — говорю.

А она мне:

— Вы копаетесь в моей заднице, как тут не шевелиться?

— Постарайтесь расслабиться.

— Проще сказать, чем сделать. Вам-то не суют всякое в задний проход.

Дело движется медленно, но я никуда не спешу. Полностью погружаюсь в занятие, даю языку стать самым важным органом тела — важнее, чем сердце или мозг; будто он имеет свой отдельный разум, никак не связанный с основным. В том, с какой жадностью язык впивается в эту женщину, есть особая трактовка — я окончательно выжил из ума. Веду себя как заядлый шарлатан, тщетно пытающийся разглядеть с помощью понятных только ему одному примет несуществующие знамена. И пусть вместо привычной ладони, где якобы читается вся судьба человека, я избрал иную часть тела, более неприметную, интимную, более (должно быть) чувствительную, в этом нет ничего страшного. Страшно то, что в минуты этого блаженства я забываю обо всем. Моей единственной целью в жизни становится растянуть тугие кольца мышц и проникнуть как можно дальше, всецело познать вкус и ароматы этой особы. Мне хочется заглянуть туда, куда не проникает свет, и быть может, тогда мне удаться понять хоть что-то в этой жизни.

Катрина не перестает дергаться, звуки моего рта сливаются в плывущих по воздуху нотах джаза, становясь одним целым. Я тоже своего рода музыкант, играющий на одном-единственном инструменте. И от того, с каким количеством слюны я облизываю анус, зависит высота той или иной мелодии.

Наконец мне удается более менее растянуть сфинктеры, теперь они не так напряжены как в начале, но это все еще не то, что хочет увидеть моя душа. Черная борозда слишком маленькая, туда свободно проскальзывает лишь один палец, а мне нужно больше. Хочу сделать так, чтобы края отверстия полностью разгладились и стали тугим обручем; хочу без лишних усилий смотреть на нежные стенки внутренности, неизвестной силой так приковывающие взгляд.

— Ох, что же вы наделали, — говорит Катрина. — Чувство такое, будто я голой прошлась по автомойке. — Кончиком пальца она осторожно прикасается к обработанной дырочке. — Надеюсь, это пройдет, иначе как мне завтра сидеть на площади.

И я ее успокаиваю:

— Все будет нормально. Через некоторое время все вернется на круги своя.

Она встает на ноги и поправляет одежду. Фальшивая цыганочка в умиротворяющих волнах джаза выглядит в моей квартире экзотической картиной из прошлого века. Женщина улыбается, поднимает трусики и говорит:

— Точно не хотите купить? Предлагаю всего один раз. Потом будете жалеть. Приносит удачу, между прочем.

Я качаю головой, а она пожимает плечами:

— Как хотите.

Забрав свои увесистые сумки, она уходит, оставив меня наедине с мыслями. Вопреки желанию, никак не могу не сравнить ее с Алиной. Понимаю, что та девчонка больше угождала моей больной прихоти. Они оба невыразительные своим внешним видом, однако едва ли это важно для меня. Куда ценнее иная красота, таящаяся под складками одежды, сзади. Пытаюсь всколыхнуть со дна воспоминаний те мгновения, когда я проводил время с ученицей колледжа. Насколько мне было хорошо с ней? Неужели то наслаждение, которое я испытал минутами ранее, погружаясь в задницу Катрины, настолько ничтожна, чтобы продолжать пускать слюни по молоденькой? Как бы ни пытался, мне не под силу в точности воспроизвести те эмоции и тщательно сравнить обеих. Внезапно сознаю, что мне трудно выбрать безоговорочно лучшую. И нужно ли оно? Сидя на диване, уставившись в одну точку и не обращая внимания на играющую музыку, все сильнее погружаюсь в себя. И все-таки мне кажется, что с Алиной мое сердце билось смелее.

~~~

Человек не ведает жажды, пока не выпьет прохладной воды. Вчерашний эксперимент с другой женщиной подарил возможность выбраться из застоявшегося оцепенения. Мне категорически не хочется находиться в состоянии увядающего человека. Во мне все еще теплится жизнь, и я, как и прочие, хочу получать удовольствие, пока могу. Одна дорога закрылась для меня, вторая — открылась. Не в этом ли суть жизни — идти к концу, выбирая направления? И пусть мой выбор невелик, тем не менее я иду дальше, сменив одно на другое. Хочется верить в правильность своих действий, но никто не дает гарантий.

Несмотря на попытку забыть Алину, мне это дается с трудом, поскольку каждый раз я вижу ее в колледже. Иногда она стоит со своими подругами и беседует, порой в одиночестве идет по коридору. Один раз я вижу ее тайком покидающую заведение, когда общие занятия только начинаются. В этом нет ничего удивительного. Молодым девушкам свойственно влюбляться и совершать странные поступки, понятные только им. Убегать от привычной рутины ради любви — обычное дело. И кто я такой, чтобы подвергать сомнению эту гипотезу. Но во мне разгорается ревность. Находясь в своей подсобке, не могу найти себе места, воображая, что в данную минуту она предлагает свое тело другому. Тот факт, что раньше у меня был доступ к ее сокровенным местам, отзывается во мне гневом. Как неопытный юнец, я споткнулся и упал, набив на голове шишку, но в силу возраста эта шишка не спешит рассасываться, а остается, как рог или опухоль, и от этого обидно вдвойне.

После работы в скверном настроении иду по площади, останавливаюсь возле моей новой подруги и предлагаю ей возможность. Помогаю ей уложить вещи в сумки, после чего тащу ее к себе домой, чтобы тотчас оголить ей попу и начать тот ритуал, призванный подарить мне успокоение.

Облизываю анус с какой-то новой для себя остротой, с намерением забыться, как это происходит у пьяниц после пару бутылок крепкого алкоголя. Но вместо хмельной воды у меня стиснутое око из плоти и вен. Наверно по этой причине мне не удается в должной мере освободить мысли от лишних вещей, блокирующих приток нужной энергии. В этот раз я стараюсь намного усерднее, ведь сегодня мне требуется увидеть приличный результат. Может быть, если я сейчас добьюсь успеха, то это непременно отразится на будущем. По крайней мере сколько-то притупит воспоминания о молодой девушке.

Пока я отдаю всего себя делу, Катрина тем временем грызет овсяное печенье и пьет чай, зависая в интернете через телефон. Мои манипуляции нисколько ей не мешают получать удовольствие от простых занятий, и уже ко второму визиту она больше не дергается, как овечка с характером. Столь примитивное равнодушие вполне могло бы задеть мое самолюбие, как это случилось в тот раз, с другой, но я нисколько не уязвлен. Мне почему-то без разницы, что она чувствует во время анилингуса. Объясняю себя это тем, что данная женщина мне, в целом, безразлична. Я не испытываю к ней той привязанности, которое присутствовало с Алиной. Сложно во всем этом разобраться. Мне самому непонятны столь яркие признаки двойных стандартов.

Когда все заканчивается, нахлынувшее возбуждение еще какое-то время остается в конечностях, и только потом, поняв, что больше на сегодня ничего не произойдет, трубит отступление.

— Может сходим поужинать? — предлагает Катрина. — Если вы угощаете, конечно.

И мы идем в одно из тех ночных заведений, где подают разливное пиво и что-то более-менее съестное, чем шаурма.

Мы занимаем один из свободных круглых столиков, и официант будто возникает из ниоткуда, уже вовсю готовый принять наши заказы в любых размерах. В баре играет живая музыка. Какая-то белобрысая певица с короткой стрижкой напевает каверы на знаменитые произведения.

— Вас опять что-то тревожит, — говорит Катрина. — Может, поделитесь наконец?

А я ей отвечаю:

— Разве гадалкам не все ясно с первого взгляда? Вы мне скажите, что со мной не так.

Она наклоняет голову вбок.

— Я думаю, вы просто потерялись и не знаете, что вам делать.

— Так и есть, — говорю.

Едим мы больше не говоря друг другу ни слова. Певица заканчивает очередной свой кавер, все присутствующие осыпают ее аплодисментами, а я расплачиваюсь за ужин, и мы с Катриной выходим на улицу, где праздные люди весело проводят вечер. Дойдя до перекрестка, прощаюсь с подругой.

— Старайтесь держать хвост пистолетом, — говорит она.

— Это предсказание?

— Нет, — говорит Катрина. — Просто дружеский совет.

~~~

Как-то раз, проходя через квартал, где располагаются сомнительные магазины и лавки, мое внимание привлекает яркая вывеска с плакатом соблазнительной искусительницы с внушительными прелестями, призывающая заглянуть внутрь, дабы найти для себя подходящее устройство для удовлетворения похотливых фантазий. Через большие стекла витрины вижу разноцветные фаллосы и прочие сомнительные игрушки, не вызывающие во мне доверия. Но несмотря на сомнения, переступаю порог интимных товаров, и после долгого разглядывания и рассуждения за и против, приобретаю вибратор и парочку других принадлежностей. Со всем этим добром иду на площадь, где моя черноволосая гадалочка предсказывает судьбу одной девушке. Я жду в стороне, а когда та уходит, подхожу к Катрине.

— Идемте, — говорю.

— Еще рано, — заявляет она, протирая хрустальный шар. — Я освобожусь только через часа два.

Но моя кровь кипит от желания пустить в ход все купленное:

— Плачу две тысячи.

Она оглядывается по сторонам, убеждается, что на нас никто не смотрит.

— Нельзя так делать с гадалками, — шепчет она. — Я ведь могу и согласиться.

— Так соглашайтесь. Нечего тут сидеть и мерзнуть.

— Рано. Что, по-вашему, обо мне подумают, если я сейчас уйду с вами?

— Нас уже много раз видели.

— Это другое. Я зайду к вам, как только закончится смена.

Вернувшись в квартиру, ничего лучше не придумываю, чем томительно ждать прихода гостьи. Не могу упокоить свои взбунтовавшиеся нервы. Раскладываю перед собой интимные игрушки и смотрю на них с каким-то ранее мне незнакомым взглядом. Определенно что-то есть в этих пошлых вещах, имитирующих мужское достоинство. Будто они таят в себе возможность. Но к чему? Этого я понять не в состоянии. В последнее время мне мало что удается понять. Возможно, виной всему мой возраст. А может быть, я просто устал.

Беру вибратор в руки и подношу к лицу достаточно близко, чтобы чувствовать запах синтетики. Гладкая поверхность безупречна, словно полированная слоновая кость. Передняя часть немного выпуклая, чем основание, куда вставляются батареи. Нажимаю на кнопку, и вибрация распространяется по пальцам. Как такую штуку женщины могут засовывать в себя? Невзирая на безупречное изготовление, в нем нет самого главного — души. И от него не исходит то блаженное тепло, что является катализатором здоровой интимной жизни. Но вправе ли я так говорить, когда у меня самого интимная жизнь заканчивается на кончике языка? Я давно уже пренебрегаю своим главным органом: мой член встает в минуты анилингуса, а когда все заканчивается, он постепенно обретает естественную вялость и смиренно ждет следующего раза. Получать разрядку — уже не входит в мои потребности. Это желание сменилось другим. И как легко я перешел от одного к другому. Мое сердце больше не сжимается при мысли о минете. Мне даже смешно вспоминать, что несколько месяцев назад одна юная девушка натягивала на мой неказистый пенис презерватив и своим маленьким ртом доводила до оргазма. Нелепая картина из далекого прошлого.

До прихода Катрины, хозяйственным мылом мою фаллосы, таким образом избавляясь от фабричной вони. Она приходит спустя примерно три часа.

— Сегодня было много народу, — объясняет гадалка, снимая с себя сапожки. — Аж стеклянный шар не треснул. Вот бы каждый раз было так. Когда чувствуешь себя востребованной — это приятно.

Наблюдаю, как она ставит обувь возле своих сумок.

— Вы и без них востребованы, — говорю. — Мною.

Она улыбается, и мы проходим в комнату, где вибратор лежит на самом видном месте. Катрина глядит на меня.

— И вы собираетесь сунуть его в мою задницу?

— Он небольшой.

— Он — огромный.

— Не больше двух моих сложенных вместе пальцев. Разницы никакой не будет, — поясняю.

Поразмыслив, она говорит:

— По-моему, вы собираетесь воспользоваться моей добросердечностью.

— Всего-навсего собираюсь дать отдых конечностям.

— Не понимаю вас.

— Даю две тысячи.

— И чай.

— Само собой, — говорю.

— А после всего — ужин.

Получив заветную чашку дымящегося зеленого чая, Катрина принимает привычное для меня положение. Томящемуся в груди рвению не терпится приступить к делу. Скидываю вверх подол ее юбки и оголяю широкие бедра — крепкая, хорошо знакомая плоть молча ждет оговоренных действий. Но прежде чем расчехлить язык и пуститься во все тяжкие, неторопливо наминаю ягодицы, массирую и шлепаю, а когда сердце подсказывает, что наступило идеальное мгновение, обрушиваю на покорную женщину хлесткий шлепок, дабы гладкая кожа обрела приятный красноватый оттенок.

— За это я требую еще одну порцию чая, — мурлычет она.

Приношу вторую чашку горячего напитка и удобно усаживаюсь перед впадиной, где одиноко сжимается темноватый анус. Вкус зрелой женской особи моментально тает во рту, как перистая молочная сладость. Кажется, только мой язык во всем теле чувствует себя живым организмом, тогда как все остальное съежилось и потеряло естественные цвета. Я не улавливаю биения собственного сердца или урчание желудка. Как крот, познающий окружающий мир при помощи рецепторов на носу, так и я принимаю сигналы благодаря нервным окончаниям, сосредоточенным на кончике языка. В несколько заходов слизываю все дочиста и слегка приоткрываю заветную дырочку. Во что бы то ни стало в первую очередь нужно тщательно разогреть застоявшиеся мышцы, что плотным кольцом оберегают проход в недра шелковистой мягкости и царства покоя. Мускусный аромат щекочет ноздри.

Когда приходит осознание, что анус расслаблен и готов к следующему этапу, беру смазку, купленную в интимном магазине, в образовавшееся отверстие роняю столько капель, чтобы полностью покрыть стенки прохода, и только после этого подношу вибратор. Первое время вожу кончиком устройства по краю набухшей дырочки и слегка нажимаю, давая сфинктерам понять, что сейчас они примут кое-что совершенно другое, чем мои пальцы.

— Мне кажется, эта штука не войдет, — говорит Катрина, оглядываясь на меня.

Тогда я отвечаю:

— Не беспокойтесь, я хорошо облизал вас.

— Вы порвете меня.

И в ту секунду, когда тело женщины на пару мгновений невольно расслабляется, аккуратным движением погружаю выпуклую головку вибратора в задний проход. Катрина выгибается, а анус, растянувшись до предела, спокойно всасывает в себя анальную игрушку, и только после этого, из недр груди вырывается протяженный сладкий стон.

— Боже святый, — шепчет она.

Фаллос входит до середины и останавливается; дальше идти смысла нет. Сижу и массирую ягодицы, успокаивая их — самая тяжелая часть процесса уже осталась позади, впереди только наслаждение. Несколько раз шлепаю эту зрелую попу, любуясь тем, как торчащий из тела инородный предмет дергается. Благодаря продуманной форме вибратор не в силах выскользнуть самостоятельно. Когда я вынимаю его, то на продолжительное время анус остается максимально открытым, с ровными краями, как мне и хотелось. От этого прекрасного зрелища что-то щелкает в душе. Мне приятно. Член мой уже наполнился кровью, но здесь не он главный орган. Вновь впиваюсь губами в это зияющее отверстие. Пытаюсь просунуть язык как можно дальше, и когда мне это удается, извиваюсь внутри нее, касаясь розоватой внутренности.

Почти час я мучаю эту задницу: облизываю, сую вибратор и трахаю им, при этом не забывая добавлять еще смазки. В этот раз Катрина не залипает на экран своего телефона, а вынуждена считаться с моей прихотью. Благодаря анальной игрушке я заставляю ее стонать, и осознание того, что я могу доставить женщине блаженство, теплым покрывалом накрывает меня с головы до ног. Мне еще не доводилось испытывать подобного. Это не оргазм, а что-то приближенное, но имеющее иную оболочку. Создается впечатление, что сейчас мне подвластна сама вселенная, что я вышел за пределы человеческого понимания и могу контролировать даже ход самой жизни. Опьяненный этими эмоциями, тяжело вздыхая, возвышаюсь над глядящей в потолок задницей и даже не думаю отпускать ее. Мое чутье верно угадывает момент, когда я, потеряв рассудок, вынужден простимулировать возбудившийся клитор, чтобы восстановить баланс в доведенном до края теле. Я делаю это большим пальцем, в то время как мощная вибрация орудует в заднем проходе Катрины: она не мешает мне, время от времени стонет и изгибается, а когда чаща наполняется до краев, вскрикивает и кончает.

~~~

Я вновь полон сил, будто молодость вернулась ко мне откуда-то из искривленного пространства. Я больше не переживаю о былых неудачах — их словно никогда и не существовало. Хожу на работу в приподнятом настроении, и мне даже не хочется за спиной бранить прижимистого директора. Еще никогда наведение чистоты и порядка в помещениях колледжа не отзывалось во мне столь могучим умиротворением, в котором можно дрейфовать вечность.

Каждый вечер я встречаюсь с Катриной, уплачиваю ей деньги и доставляю нам удовольствие — ее довожу до оргазма, а себя до состояния эйфории. Мне больше не кажется, что я дряхлый старикан, время от времени искавший утешение в обществе молодых девушек, готовых за деньги сделать минет. Я превзошел самого себя, вновь обретя силы, даже больше, чем их было в молодости. Женщина, которую я избрал, теперь каждый раз трепещет и создает своими телом и душой столь пронзительный спектр звуков и ароматов, что я даже не могу в это поверить. Кто бы мог подумать, что переодетая гадалка с городской площади способна на столь бурные выбросы эмоций в моменты, когда наслаждение достигает пика.

Однажды, когда наш совместный ритуал доходит до точки невозврата, я безостановочно шлепаю ее по ягодице до тех пор, пока струя мощной мочи не вырывается наружу, а работающий на полной скорости вибратор не выскальзывает из ануса, который тотчас суетливо начинает пульсировать, словно пытаясь немыми губами сделать глубокий вдох.

После этого случая, ко мне возвращается даже крепкий сон. Сплю как младенец, а утром, когда встаю, голова ясна, и мне даже не нужно прибегать к помощи кофе, чтобы прийти в себя.

— Ты безумный старик! — говорит Катрина.

А я только пожимаю плечами:

— Зато настоящий.

Мы гуляем по городу, смотрим на выступление уличных артистов, которые до поздней ночи развлекают проходящий мимо народ. Заглядываем в заведения, где тоже играет живая музыка. Едим, пьем, а когда наступает пора вернуться в дом, прячемся в безлюдном проулке и целуемся в тайне ото всех. Моя фальшивая циганочка под одеждой теплая и нежная на ощупь даже в холодный вечер.

Переступив черту квартиры, сразу скидываем с себя тряпье и погружаемся в занятие, что так сильно сблизило нас.

Мое предложение отныне ночевать у меня, Катрина принимает безропотным молчанием.

— Разве я не буду тебе в тягость? — спрашивает она, глядя на меня снизу-вверх.

Глажу ее по голове, как домашнего зверька.

— В тягость мне только те моменты, когда я жажду оказаться с тобою рядом.

И она остается жить у меня. Больше ей нет надобности после вечера идти куда-то на край города, чтобы забраться в холодную съемную комнату и забыться сном до наступления рассвета. На следующий день помогаю ей с переездом. У нее оказывается настолько мало личных вещей, что те две огромные сумки с атрибутами провидицы, кажутся неудачной шуткой.

Целую маленькие ручки моей женщины.

— Отныне все будет хорошо, — шепчу я ей.

~~~

Теперь один уголок моей квартиры завален женскими вещами: гардеробом, косметикой и различными штуками, предназначение которых мне не понятны. С появлением женской руки помещения моего владения обзаводятся небывалой роскошью — отсутствием пыли и грязи. В силу моей профессии я вполне мог бы самолично заниматься уборкой в собственном имуществе, но, возможно, пресытившись на работе, всегда пренебрегал браться за тряпку хотя бы по четвергам. Но теперь все схвачено. Неистово облизывая чужую задницу, мне удалось не только справиться с вездесущей пылью на полках, но и умудриться расставить все по местам. И всего этого я достиг благодаря одному органу — и это не член. Стоит ли воспринимать сей факт за комплимент или нечто промежуточное между презрением и немощностью? Мне льстило доведение моей женщины до оргазма скоплением мышц ротовой полости, даже невзирая на выбор ластиться вокруг задней точки, а не в зоне канонизированной вагины. Не каждому мужчине суждено даровать столь блаженную незыблемость другому человеку, пользуясь возбужденным отростком; и не каждому человеку хватит опыта и умений, чтобы достичь наивысшего результата, пуская в ход только язык. Неужели я исключение из правил — ошибка природы, сбой в матрице? Или за моим успехом не кроется ничего сверхъестественного, выходящего за рамки, и любая женщина при правильном подходе способна описаться от счастья, когда ей в анус суют липкий язык?

Несмотря на мою просьбу оставить ремесло предсказательницы, Катрина наотрез отказывается:

— Мне нравится этим заниматься, — говорит она. — Хочется хоть каким-то образом дарить людям частичку надежды. Ты даже не представляешь, в каком отчаянии некоторые приходят. Им ведь некуда больше податься. А хорошее предсказание дает силы бороться дальше.

— Как это было со мной?

Она заключается меня в объятье.

— Как это было с тобой, — шепчет Катрина.

Каждое утро она просыпается, затем, сидя перед зеркалом, наводит макияж — подчеркивает губы, накладывает тени, красит брови, — чтобы придать себе черты чистокровной цыганки, и облачается в старомодный наряд, после чего идет на площадь, где мы расстаемся до вечера: я занимаюсь своими делами в пределах здания колледжа, а она сидит за столом с магическими атрибутами и ждет появления мятежной души. Из таких незамысловатых цепочек состоит наш день, который, к слову, обязательно заканчивается ее стонами и моим триумфом.

3

Дни идут своим чередом. Холод на улицах обостряется, и чтобы не замерзнуть до костей, теперь люди облачаются в теплые куртки или пальто. Число уличных артистов заметно сокращается: уже не увидеть любителей демонстрировать свои чудесные способности к акробатике и хореографии. Изредка по углам еще можно натолкнуться на исполнителей песен, но большая их часть теперь выступает внутри увеселительных заведений. Я давно оставил попытки уговорить Катрину бросить играть в гадалку и найти работу, которая не требует сидеть круглыми сутками под открытым небом. Моей душе было бы куда спокойнее, если бы она стала официанткой или, разделяя со мной одну судьбу, уборщицей, но ей это неинтересно. Порой, я задаюсь вопросом: "что именно приманило меня к этой упрямой женщине?" И ответ неизменно вырастает, как дерево, передо мной буквально из-под земли, приобретая ветки, своим цветом и строением напоминающие человеческий язык. Бывают дни, когда я испытываю отвращение. Обычно оно посещает меня днем, когда я нахожусь на работе, и уходит через пять-десять минут. Мне не до конца понятна природа возникновения в моих чреслах желание морщить нос и чувство рвотного позыва. В первое время я думаю, что всему виной употребление несвежих продуктов, когда люди часто отравляются сомнительным блюдом. Но мой рацион состоит из неизменных овощей и злаков: за десятки лет у меня от них никогда не происходило несварения желудка или что-то приближенное. Стало быть, дело в чем-то другом? И я трачу целые дни, чтобы разобраться в возникшей проблеме.

Происходит случай, когда вставленный в попу вибратор орудует во всю, моя женщина вот-вот готова извергнуть из себя поток эмоций, и вожделение, всегда охватывающее меня в подобные минуты, начинает угасать. Озадаченный происходящим, всеми силами пытаюсь удержать ускользающее желание, но как бы я за него не хватался, интерес сводится на нет. Катрина ожидаемо взрывается бурным оргазмом, а я стою над ней, смотрю на бьющееся в судорогах нагое тело, и к горлу подступает тошнота.

Должно быть, это единичный случай — просто случайность, вызванная неправильной очередностью будничных дел. Но через несколько дней все повторяется вновь: бурлящая под кожей кровь, в разгар интимной игры, внезапно, как после резкого удара топором, начинает остывать, пока окончательно не превращается в холодный кисель.

Уже вторая неудача за неделю сбивает с меня спесь. Попытки скрыть возникшую злость не способны одурачить глаза женщины, с которой я живу под одной крышей больше месяца.

— Не хочешь рассказать, что случилось? — просит Катрина.

Зажатый, униженный, я сижу подле нее и не могу найти нужных слов. Что я должен ей сказать? Что ее задница больше не возбуждает мое сердце? Или что я с каждым днем становлюсь все дряхлее и дряхлее, и чувства мои притупляются, требуя что-то новое? Нет, я сам до конца не понимаю истинной причины, и говорить пустые банальные фразы не имеет никакого смысла. Мне хочется открыться ей, но что-то внутри меня сопротивляется.

Не говоря ни слова, кладу ей на колени открытую ладонь; кончиком пальца она проводит по самым глубоким бороздам, от одного конца к другому.

— Ты растерян, — шепчет она. — Все в точности как в тот раз. А еще я вижу…

— Что ты видишь?

Ее дрожащие губы тянутся в улыбке.

— Ничего, — говорит Катрина. — Все будет хорошо. Это все временно. Эта линия, — она показывает мне черту, разрезающую ладонь на две части, — подразумевает, что ты часто будешь ходить под ясным небом.

— И что это значит?

— Много чего. Но в твоем случае, я уверена, речь идет об искуплении.

Убираю руку.

— Сейчас мне меньше всего хочется ходить по исповедальням, — говорю я.

Она кладет голову мне на плечо, и мы сидим в полной тишине.

— Это все из-за меня? — спрашивает Катрина едва слышным голосом.

Сижу и молчу, уставившись в одну точку. Еще никогда рядом с ней мне не было так стыдно.

~~~

Страсть то возникает, то ее не вызвать даже танцами с бубном, и ни одна часть моего тела не способна выцепить правильное расписание, в какое время дня возбуждение в очередной раз решит сделать дружеский визит. Бывает так, что я хожу по коридорам колледжа возбужденный с головы до ног, едва скрывая сильнейший стояк, а к вечеру уже не хочется ни о чем думать, кроме сна. Из-за возникшей нестабильности, анальные игры отходят на второй план. Если раньше я не мог уснуть, не облизав дочиста анус Катрины, то сейчас ложиться в постель без единого признака на интим, становится нормой, и это изменение пугает женщину, которая не без основания начинает думать, что я потерял к ней интерес. Хоть я и пытаюсь убедить ее в обратном, мне кажется, я делаю только хуже, отчего злость начинает отвоевывать прежние позиции.

Как-то раз, когда я, погруженный в свои мысли, в одиночестве орудую шваброй по полу коридора, кто-то толкает меня плечом и, сделав вид, будто ничего не произошло, проходит мимо. От хрупкости прикосновения и, в первую очередь, из-за запаха женских духов, я сразу понимаю, что это кто-то из учениц. Выведенный из состояния покоя подобным неуважением, я резко оборачиваюсь, чтобы запечатлеть эту грубиянку, и вижу ее — Алину, которая, перед тем как исчезнуть в дверях аудитории, бросает на меня озадаченный взгляд. Меня будто бьет током. На короткий миг погрузившись в эти ясные глаза, я почему-то вдруг понимаю, что прощен, но не могу в это поверить, ибо с чего бы ей обращать на меня внимание, когда успешно избегала все это время, не отвечая ни на сообщения, ни на вербальные знаки? Тем не менее, злость куда-то уходит (по крайней мере на неопределенный срок), и я как ни в чем не бывало продолжаю мыть пол, а чуть позже, сидя в своем кабинете, из чистого любопытства открываю телефон и проверяю личный чат девушки, куда я не заглядывал последние месяцы. И действительно, новое сообщение, от нее, оставленное два дня тому назад: она пишет, что не прочь вновь возобновить тайные встречи. Меня моментально обдает жаром, хотя я должен быть равнодушен к той, кто меня кинула из-за какого-то пустяка. По ее вине я ходил удрученный многие недели подряд. По ее вине я потерял тягу ко сну. По ее виде я нашел ту, которая сейчас сидит на площади и зарабатывает себе на хлеб. Я закрываю телефон и пытаюсь сделать вид, будто ничего не видел и не слышал. Было бы глупо с моей стороны лезть во второй раз в одну и ту же реку. Но моя голова начинает искать оправдание, чтобы найти причины для второго шанса: с одной стороны, сейчас я тоже удрученный, как в те дни, и плохо сплю по ночам, даже хуже, чем тогда, и в этот раз Алина определенно не имеет никакого отношения к происходящему. Получается, я предвзят. В таком случае стоит написать в чате, что я готов с ней встретиться и получить ту самую услугу, ибо так, вне всяких сомнений, поступил бы нормальный мужчина. Но рука моя не спешит разблокировать экран телефона, не стремиться зайти на сайт и судорожно напечатать текст. Мне, по сути, все равно. У меня есть женщина, верная мне, готовая воплощать мои прихоти бесплатно, без каких-либо осуждений, и, в таком случае, зачем возвращаться к той, кто видит во мне лишь кошелек.

~~~

Теперь я чаще вижу эту девушку, и у меня создается впечатление, что она меня преследует намеренно. И хотя я стараюсь игнорировать ее присутствие, иногда, не выдержав, глаза сами находят ее в толпе, где она, украдкой ото всех, непременно смотрит в мою сторону.

Катрине я ничего не говорю. Да и что рассказывать? Что какая-то больная на голову девушка решила заработать деньги легким путем, и что я каким-то образом оказался в ее поле зрения? Моя совесть чиста, мне не в чем раскаиваться. Если будет нужда сказать правду, я, думаю, признаюсь во всем, но сейчас я обнимаю мою женщину и уволакиваю в постель.

Стоит признаться, что внимание со стороны молодой ученицы не остается без следа. В первую очередь мне приятно сознавать, что обо мне вспомнили. А во-вторых, хотят со мной делать те вещи, которые не сделали бы с другими. Так должен ли я вести себя с ней подобным образом? Вновь перечитываю ее последнее сообщение. Вновь и вновь проговариваю в слух эти незамысловатые слова, словно древним заклинанием пытаюсь стереть себе память о ней. Но вместо забвения во мне играет любопытство, и в какой-то степени жалость. Едва ли она подавала столько сигналов какому-нибудь парню, чем мне. И, вопреки здравому смыслу, я отвечаю ей.

С: Привет. Как дела?

О: Нам надо поговорить!

С: О чем?

О: Вы все прекрасно знаете.

С: Я ничего не знаю о тебе.

О: Может, встретимся к часам 18:00?

С: У меня дела.

О: Тогда я загляну к вам после этой пары.

С: Нет. Лучше не стоит.

О: :P

Почему я вообще решил, что это здравомысленная идея, написать той, кто преследовал меня последние дни? Теперь она явится сюда, в каморку, где воняет хлором. Рывком вскакиваю с места и принимаюсь приводить все в порядок. Сердце бешено бьется в груди, зная, что до конца этой пары осталось всего-ничего. Но есть надежда, что это обыкновенный блеф с ее стороны, ведь никто в трезвом уме не заглядывает в эту часть крыла. Тем не менее, я продолжаю наводить порядок, а когда раздается звонок на перерыв, спустя пять минут кто-то стучит в дверь. Сглатываю слюну, по лбу катится патина пота. В коридоре стоит она. Алина Агавская.

Я впускаю ее, и мы оказываемся в тесной комнатенке, где можно сесть только на одинокое кожаное кресло с множеством дырок.

— Позвольте начать, — говорит она. — Мне ужасно жаль, что я не выходила на связь все это время. Дело в том, что мои родители заподозрили неладное, и мне в срочном порядке нужно было отвести с себя все подозрения. Плюс, как вы сами можете знать, подготовка к зачетам первого семестра отнимала большую часть внимания. Добавьте сюда проблемы с парнем, и вы получите девушку, которая чуть не сошла с ума. Но сейчас уже все позади. Я потихоньку начинаю возвращать былые позиции. Вот.

Скрестив руки на груди, специально ничего не отвечаю, хочу, чтобы мучительная тишина подточила ее бронью изнутри.

— Надеюсь, вы не в обиде на меня? — виновато спрашивает девушка. — Понимаю, минет вам больше не заходит, поэтому мы можем начать с того места, где остановились в прошлый раз. Я не против. Только в вагину ничего не суйте.

Признание девушки ставит кое-какие детали на место, но я больше поражен ее спокойному решению продолжить сотрудничество со старым уборщиком. Даже в самых смелых фантазиях я не мог представить, что она сама придет ко мне и попросит, почти будет умолять, с округлившимся глазами, делать с ее задницей все, что я захочу. По мимо воли мой член наполняется кровью, и прямо на глазах Алины в промежности образуется бугор. Ее бровь ползет вверх, ровные белые зубы закусывают нижнюю губу.

~~~

Оказывается, мне сложно сопротивляться некоторым мыслям. После короткой беседы с Алиной, очень долго хожу возбужденный, представляя себе, что вновь имею доступ к молоденькой попке, чей вкус, внезапно, начинаю вспоминать, хотя был твердо уверен, что забыл о ней все, до мельчайших деталей. Но память взбудоражена, со дна всплывают образы, способные подкармливать шаткое состояние. И вдруг вспоминаю, что мы не можем видеться в моей квартире, ибо я живу не один. Зачем я впустил эту гадалку в свою жизнь? Неужто потому, что хотел отыграться за досадное поражение? Мне просто нужен был кто-то, на ком я мог бы вымещать обиду, без последствий воплощать в жизнь крутящуюся в голове прихоть, дабы чувствовать себя живым среди людей. Либо мною двигали иные причины. Возможно она мне понравилась, и я нашел в ней нечто больше, чем простую игрушку, и мое предложение поселиться у меня в доме, было своего рода символом, напоминающим бракосочетание. Нет ничего постыдного в желании избавиться от одиночества.

И я оказываюсь в сложной ситуации. Заглянув внутрь себя, понимаю, что снова хочу подмять под себя молоденькое тело, от одной лишь мысли об этом у меня загораются глаза, исчезает привычная хандра и на смену приходит легкость. Но потом все быстро угасает, потому что есть проблемы, которые нужно решить. При всем желании я не могу вышвырнуть Катрину на улицу посреди зимы. Куда она пойдет? Я заставил ее покинуть место, где она ночевала, и подарил ей надежду, а сейчас намереваюсь лишить ее этого. До чего же я жесток. Лежа рядом с ней в одной постели, не могу сомкнуть веки. Мне досадно от проявленной слабости, ведь если бы я был тверд в своих принципах, то ни за что не впустил бы похрапывающую рядом женщину в свою обитель. Но что сделано, то сделано. Сейчас, где-то далеко от меня, спит та, чья упругая задница в сто раз лучше той, что я пробовал за последние месяцы. Представляя себе розоватый невинный на вид анус, не могу сдержать слюни. Нет. Каким-то образом я должен избавиться от Катрины, чтобы возобновить встречи с Алиной. И я суетливо начинаю перебирать имеющиеся варианты, пока злость не укореняется в костях. Сжав кулак, лежу с налитым кровью глазами, смотрю на спящую рядом со мной гадалку и испытываю к ней непонятную ненависть. Почему я злюсь на нее? Катрина ничего плохого мне не сделала. Наоборот, она помогла пережить сложный период в моей жизни. Тем не менее я без угрызения совести рассматриваю вариант с ее убийством. Что будет, если сейчас на цыпочках я пойду на кухню, возьму нож и прирежу ей глотку, а утром запихаю бездыханное тело в одну из ее больших сумок и выброшу в мусорку? Кто в конце концов станет искать нищенку? Кто отважится расследовать смерть уличной шарлатанки? Самый верный способ избавиться от нее — это вонзить ей нож в сердце, даже если на то нет видимых причин. Совершив хладнокровное убийство, я навсегда освобожу ее от нужды каждый день вставать на ноги и иди на площадь зарабатывать себе на хлеб. Пытаюсь убедить себя, что с ее смертью всем вокруг станет только лучше; птички будут петь громче, небо рассеется, а в городе приток веселья увеличится в разы. Я ужасный человек, раз в голову лезут столь отвратительные мысли. Как я вообще мог допустить хотя бы помыслить об убийстве невинного человека? Если проблема требует решения, то для этого не нужно отнимать чью-то жизнь.

Раз я ужасный человек, то и поступки мои должны быть ужасными. Весь следующий день, сидя в каморке, ломаю голову. Проходит час за часом безрезультатного размышления, пока наконец мне не открывается истина — необязательно договариваться о встрече в квартире, достаточно будет проводить свидания здесь, в тесной комнате, где кроме меня никого не бывает.

Пишу об этом Алине, и на очередном перерыве она уже стоит передо мной.

— Вы серьезно хотите делать это здесь, в стенах колледжа? — недоумевает она.

Я лишь только улыбаюсь:

— Это совершенно безопасно. После занятий здесь никто не ходит. Нам хватит и времени и места. Вдобавок острота ощущений не повредит ни тебе, ни мне.

— Я в этом не уверена.

— Ты хочешь заработать денег, я хочу насладиться тобой. А мой кабинет идеальное место, чтобы эти два желания объединились. Сама подумай, масса выгоды.

— Например?

— Не надо ездить на такси. Сразу после занятий будешь расслабляться.

— Сильно сомневаюсь в этом.

— Ты пришла сомневаться или делать дела? Поверь, я смогу сделать так, чтобы твое тело расслабилось после тяжелого дня.

— Здесь тесно, — замечает она.

Пожимаю плечами:

— Ты собралась по всему помещению бегать? От тебя требуется стоять в одной удобной позе. Все остальное беру на себя я.

— И где я должна занять эту самую позу?

Мы вместе осматриваем скудный интерьер.

— На столе, — говорю я. — Самое удобное место на планете.

— Он выглядит ненадежным. Вы точно уверены, что вся эта конструкция не развалится? Боюсь оказаться под обломками.

Кулаком бью по столу; Алина вздрагивает.

— Эта самая надежная вещь во всем колледже, — уверяю я. — Находится здесь со времен открытия этого учебного заведения. Настоящий раритет. Долгожитель. Уж тебя-то он выдержит, как пить дать. Попробуй, кстати, подняться. Сама убедишься.

Девушка поднимается на стол и встает во весь рост, несколько раз слегка подпрыгивает, после чего осторожно слезает на пол.

— Ну и как? — спрашиваю.

— Ладно, — говорит, — мне уже пора, скоро начнутся занятия. Я к вам еще зайду.

~~~

Весь остаток дня провожу в ожидании. С каждой минутой долгожданное событие становится все ближе и ближе. Собирая мусор в туалетах, думаю, что это проделки галлюцинаций, и что я окончательно сошел с ума в своих блужданиях в сонном виде: тронутый умом старик взаправду думает, что ученица колледжа по своей воле ляжет перед ним. Тщетные мечты. Но когда заканчивается последнее занятие, когда ученики начинают расходиться по домам, одна из девушек тайком пробирается в ту часть здания, где в сумерках виднеются контуры загадочной двери небольшого кабинета.

Алина входит без стука, и у меня екает сердце.

— Ты меня напугала, — говорю, держась за грудь.

Она наклоняет голову набок:

— Вы ведь сами предложили тут встретиться.

— Не думал, что ты придешь.

— Деньги лишними не бывают. Кстати о деньгах, оплату вперед.

Достаю из кармана сложенную купюру с номиналом в тысячу рублей и передаю ей, и банкнота исчезает в ее сумочке.

— Мне правда встать на стол?

А я ей:

— Да, прямо сюда, чтобы попа смотрела в сторону кресла.

— Было бы неплохо что-нибудь постелить. У меня ведь колени заболят. Покраснеют.

Из шкафа достаю полотенце и аккуратно стелю на столе.

— Сойдет, — говорит она, затем, поднявшись наверх, опускается на колени и опирается на руки. — Приступим?

Поза собачки в исполнении Алины находит отклик в самых глубинах моего дремлющего сознания. Все-таки молодые девушки не идут ни в какое сравнение с устоявшимися женщинами. Их еще незакостеневшие изгибы вкупе с все еще девчачьей кожей являют свету нечто прекрасное, понять которое невозможно, даже если смотреть целыми днями. Устроившись в кресле, нетерпеливые пальцы приподнимают подол юбки, обнажая белые трусики. С рвением изголодавшегося зверя, бродившего по лесу без еды и воды, набрасываюсь на жалкий клочок ткани и срываю ее с бедер девушки: от ярости моей ее передергивает, и я слышу, как она глотает застрявший в горле ком. Наконец-то, свершилось, после стольких месяцев, передо мной вновь этот розоватый анус, сжавшийся до первичных настроек — за период застоя она, наверняка, ни разу не баловала заднюю дырочку. Дрожь пробегает по всему моему телу, язык сам по себе вываливает изо рта, а накопившаяся слюна уже начинает стекать вниз.

— Там грязно, — шепчет Алина. — Я недавно ходила по-большому…

Но сорванная с губ мольба растворяется в воздухе, и до моих ушей доносится лишь неразборчивое бормотание, которое служит сигналом к действию. Раздвинув тугие ягодица, кончиком языка касаюсь самой середины ануса, того места, где сморщенная кожа воронкой уходит вглубь. Невозможно передать словами вкус молоденькой женской особи. Существо в моих объятьях дергается, но мои цепкие руки не дают ей ни шанса найти выгодную позицию. Тщательно используя преимущества липкой слюны, начинаю прокладывать путь внутрь, и вдруг понимаю, что пережил все последние невзгоды своей жизни (может быть даже последних сорока лет) только для этого момента.

— Не так сильно, — просит Алина.

Но я непоколебим: сейчас эта задница целиком и полностью принадлежит мне, и я волен делать что захочу. Когда я шлепаю ее по ягодице, вижу, как волна дрожи добирается до шеи, где мелкие волоски вынуждены встать дыбом.

— Я даже толком не начал, — рычу я и снова обрушиваю удар на гладкую выпуклость, заставляя ее издать что-то напоминающее стон.

— Хватит так делать, — слышится жалоба.

Она гладит покрасневшую часть попки, а я тут же убираю ее руку и впиваюсь в анус с не самыми благоразумными намерениями.

— Вы делаете это очень странно, — твердит она.

Поднимаю на нее взгляд:

— Как именно?

— Не так, как обычно.

— Это комплимент?

— Не то что бы…

Хлесткий шлепок за мгновение заполняет комнату, а удивленный крик девушки эхом повисает в воздухе. В течении нескольких минут я выпадаю из реальности; прореха в памяти зияет огромной дырой, такой же, как расслабленная дырочка Алины, откуда вытекает прозрачная слюна. Придя в себя, понимаю, что я слегка перестарался, и тяжелое дыхание девушки тому подтверждение.

— Вы деспот! — говорит она. — Надо мной еще никто так не издевался… тем более всего за тысячу рублей.

— Ах вот как?

Как сорванный с цепи пес набрасываюсь на задницу и беру в засос набухшее отверстие. Все равно мне не удержать изголодавшийся язык, который норовит войти как можно глубже и дотянуться до тех участков, где сконцентрировано больше всего нервных клеток. Если после этого Алина опять рассердится и начнет меня игнорировать, то пусть так и будет. Я готов заплатить любую цену. Меня не интересует, что будет завтра, куда важнее мгновение, где я сейчас нахожусь телом и душой. Чередуя пальцы с языком, добираюсь-таки до шелковистых стенок внутренности. С накопленным опытом многие вещи даются легко и непринужденно; я более чем уверен в отсутствии действий, из-за которых Алина чувствовала боль, иначе все давно было бы кончено. Но когда я отрываю покрытые слюной губы от обработанной дырочки и провозглашаю завершение анилингуса смачным шлепком по попе, девушка лишь спокойно сползает на пол, натягивает трусики и приводит вид в порядок, разглаживая места, где уголки одежды выбились наружу.

— Жду тебя здесь в это же время, — говорю я с довольной харей, сидя в кресле, как очень важная шишка. Сейчас бы выкурить сигарету, но откуда ей тут взяться.

— Хорошо, — кивает Алина.

Домой я иду на час позже. Когда прохожу мимо площади, то там уже пусто: мало народу, а все уличные деятели собирают свои пожитки, чтобы на заработанные сегодня деньги купить ужин в ближайших заведениях. Катрина встречает меня тушеной картошкой с мясом и зеленым луком.

— Задержали на работе? — спрашивает она.

А я подтверждаю:

— Да. Кое-что нуждалось в починке, и мне пришлось ждать бригаду работников. Вот бы директор хотя бы раз самолично взялся проконтролировать дело. Вечно он все сваливает на меня.

— Я накрыла стол.

— Не хочу есть, — говорю. — Я устал от этой возни. Пойду лучше прилягу.

И как только моя голова касается мягкой подушки, перед глазами все заволакивается темной пеленой. Какое это великое счастье, держать веки закрытыми, думаю я, перед тем как окончательно провалиться в темноту.

~~~

Весь следующий день хожу как во сне, мне даже не верится, что я, простой уборщик, ничем не примечательный человек, способен на вещи, заставляющие сердце биться чаще, чтобы грудная клетка надежной тюрьмой ежесекундно сдерживала бунтаря. С возвращением Алины налаживается гармония тела и души, когда возбуждение приходит в оговоренные часы, а не спонтанно. После занятий моя скромная каморка неизменно превращается в камеру наслаждений, где я в роли надзирателя, душегуба, терзаю грешную задницу, заставляя ее открыться мне навстречу, чтобы воочию лицезреть спрятанный внутри нежный цветок из трех округлых лепестков.

Я думаю, что все делаю правильно, будто имею под рукой подсказки и готовые ответы, чтобы справиться с любым возникшим вопросом. Еще никогда жизнь не казалась настолько вольготной, когда ощущение свободы чувствуется буквально во всем. Ничто не способно меня стеснить, даже в самые отвратительные отрезки работы мыслями я нахожусь в своих грезах, далеко отсюда, и мне не хочется возвращаться в реальность, до тех пор, пока не настанет час лавировать между упругими ягодицами, рьяно стараясь погрузиться в них как можно глубже.

В таком поднятом состоянии души однажды вновь наведываюсь в магазин интимных товаров, где на полках целыми рядами стоят игрушки всех мастей. Мысль применить на Алине вибратор выглядит более чем соблазнительно, настолько, что, воображая себе подобную сцену, невольно облизываюсь, даже когда иду по улице.

Когда настает очередной сеанс «массажа» заднего прохода, показываю девушке штуку, которую сегодня хочу использовать на ней.

— Только сильно глубоко не суйте, — просит она, вставая в позу на старом столе.

— Я буду задействовать его только по необходимости.

— Как это?

— Когда ты полностью расслабишься, — говорю.

Удивляюсь тому, как я наловчился доводить ее анус до нужной эластичности: быстрыми и уверенными движениями языка и пальцев разогреваю остывшие волокна мышц и как мастер своего дела получаю нужный результат без особых проблем. Нельзя не отметить тот факт, что эта задница из раза в раз становится податливее. Когда я сую вибратор в смазанное отверстие, девушка издает сдавленный стон, а кожа бедер сжимается на моих глазах.

— Так и должно быть? — стонет она.

— Да, — говорю, вынимая и вновь засовывая игрушку. — Сейчас ты привыкнешь.

Смотреть, как анус расширяется, — одно удовольствие. Словно загипнотизированный этими возвратно-поступательными движениями, сижу в своем кресле и методично раздрачиваю добротно разработанный проход, пока не слышу, как из недр вырывается довольное мычание самой задницы, только тогда даю себе приказ убирать вещицу в сторону и раздвинуть ягодицы. Эта девчонка еще никогда не была столь прекрасна, как сейчас. При виде этой зияющей норы во мне рождаются первобытные инстинкты, и я вновь погружаюсь в эту мягкость, зная, что она засосет меня с головой.

Теперь каждая наша встреча сопровождается применением анальных игрушек. Девушка не против; наоборот, мне кажется, будто ей впервые за всю нашу связь, становится приятно, как если бы она принимала член своей узкой вагиной. Перемену настроения ученицы отчетливо замечаю в тот день, когда я на некоторое время специально оставляю в ней включенный вибратор, который бесшумно распространяет стимулирующие волны. Раньше я бы побоялся делать с ней подобные вещи, но теперь без угрызения совести и страха наблюдаю, как выгибается спина, как задница подается вперед, в мою сторону, будто требуя большего. Нисколько не сомневаюсь, что ее тело движется без ведома хозяйки, и если постараться, то можно довести ее до оргазма. Мои ноздри чуют высокую концентрацию возбуждения, когда достаточно легко толчка, чтобы самозабвенная буря накрыла жертву. И мне во что бы то ни стало хочется потешить свое эго. Хочется стать тем, кто увидит, как Алина ведет себя в минуты блаженства. Хочется попасть в невидимый список тех, кто доводил ее до беспамятства.

Без спроса начинаю стимулировать ее особо чувствительные зоны. Делаю это со спокойным сердцем опытного охотника, знающего, что приколотая на дереве приманка непременно сработает, и желанная добыча никуда не ускользнет. Именно так и происходит: из ее груди внезапно вырывается протяженный стон, глаза закатываются, а из влагалища стекает обильное количество естественной влаги.

Вынимаю из растерзанной попки фаллос и пару раз хорошенько шлепаю по ягодице, чтобы вернуть девушке потерянное сознание.

Я как никогда доволен собой.

— Что вы со мной сделали? — недоумевает Алина, пытаясь прийти в себя.

Ноги девушки несколько раз подкашиваются.

— Ничего, — отвечаю. — Ничего.

Не сказав больше ни слова, с потерянным взглядом, она, пошатываясь, исчезает в сумраке коридора, а я остаюсь в каморке, где по-прежнему пахнет недавним оргазмом.

~~~

Чем чаще мы встречаемся, тем сильнее становится влияние на Алину. Ради интереса, после очередного оргазма, пока она окончательно не пришла в себя, прижимаю ее к стенке и целую в засос: нежные губы не сопротивляются моей воле, а маленький язык с большой охотой извивается наравне со мной.

Сам того не сознавая, хочу зайти как можно дальше.

Изо дня в день продолжаю платить по тысячу рублей, а взамен делаю с ней так, чтобы хрупкое тело трепетало в моих объятьях. О той, другой, взрослой, забываю начисто, вижусь с ней только по вечерам, когда ложусь в постель; мне кажется, Катрина ни о чем не догадывается, и объясняет мое нежелание проводить с ней время моей старческой немощностью. Мне же до ее домыслов нет никакого дела. Вся моя жизнь отныне состоит не только из воздуха и еды, но еще и задницы молодой ученицы, которая продолжает в тайне приходить ко мне, дабы я мог тщательно выверенными финтами вызывать наслаждение. Лишь по выходным мы даем друг другу отдых, а когда наступает понедельник, все идет по заведенному порядку.

Однажды Алина приходит ко мне в полдень, когда все остальные ученицы находятся в обеденном перерыве.

— Что случилось? — спрашиваю.

А она мне:

— Ничего.

— Зачем пришла?

— Просто.

Удивляет то, что она сама не в состоянии понять, зачем пришла в столь ранний час. Но интуиция подсказывает, что ей не терпится вновь испытать оргазм.

— Снимай трусики, — приказываю.

Она безропотно выполняет приказ.

— Заберешь их вечером. А теперь нагнись, — говорю, — у меня для тебя подарок.

Вновь никаких вопросов, лишь покорное подчинение.

Поднимаю перед ней анальные бусы, купленные накануне.

— Будешь ходить в этом весь остаток дня, — говорю. — Поможет простимулировать нервные окончания. Не вынимай их.

И, предварительно смазав анус, вставляю анальную игрушку, пока от него не остается лишь черное силиконовое кольцо.

— Мне неудобно ходить с этой штукой, — жалуется девчонка.

— Привыкнешь, — говорю. — Смотри, что бы никто не увидел их на тебе, иначе возникнут вопросы. А теперь уходи.

И она удаляется.

А через час от нее в чате появляется новое сообщение.

О: Эти штуки сводят меня с ума.

С: Терпи.

О: Не могу.

Не дожидаясь окончания всех занятий, Алина опять приходит ко мне, с потрепанным видом, с выбившимся локонами. Бедная вся измучилась от бунтующего возбуждения.

— Пожалуйста, — шепчет она, — сделайте что-нибудь.

Развернув ее, вытаскиваю силиконовые шарики, откуда вытекает желтоватая слизь.

— Пожалуйста, — повторяет она, — трахнете меня. — И раздвигает ягодицы, открывая доступ к покрасневшему анусу.

Подобное откровение удивляет меня.

— За деньги? — уточняю я.

— Нет. Бесплатно, — мурлычет девушка.

~~~

Возвращаясь домой с впервые опустевшими за долгие месяцы яйцами, не могу не сдержать улыбки. У этой девушки большой потенциал. Кто бы мог подумать, что от обычного невинного анилингуса все перетечет в анальный секс. Даже на задворках эротических фантазиях я не воображал подобного развития событий, но это случилось, и не абы где, а в стенах учебного заведения: мой член входил в нее без всяких проблем, а когда пришло время разрядиться, мы сделали это одновременно; и, руководствуясь старыми чертежами, пока она не пришла в себя от последствий оргазма, я счел за нужное влить в ее оттраханную задницу всю накопленную в презервативе сперму, чтобы потом со спокойным сердцем полюбоваться, как мое теплое семья вытекает из нее.

Когда я возвращаюсь домой, встречаю гневный взгляд Катрины и ни капельки не удивляюсь.

— Где ты был? — следует моментальный вопрос, на который мне не хочется отвечать, ибо она мне не жена, а я вовсе не жалкий старик, живущий под гнетом властной женщины.

Снимаю с себя пальто и упорно храню молчание.

— Где ты был? — повторяет она.

И я ровным голосом отвечаю:

— Теперь я обязан отчитываться перед тобой?

Она не спускает с меня глаз.

— От тебя пахнет другой женщиной, — замечает она.

— И что? Собираешься устроить сцену?

Уже переступив порог дома я понимаю к чему все идет; не надо быть провидцем, чтобы увидеть очевидное.

— Кто она? — требует пояснения Катрина, которая от уколов ревности сама не своя. Но может быть, это вовсе не ревность, а ее обычное состояние, когда не надеты многочисленные маски, как того требует ее профессия. — На кого ты меня променял?

— Не твоего ума дело, — отмахиваюсь я и вхожу в кухню, чтобы налить себе стакан воды. После секса мне хочется расслабиться, а не слушать претензии своей сожительницы, но мне приходится, ибо это плоды моего выбора. Я понимаю, что так и должно быть, и принимаю ее злость как должное. Катрина кричит мне в спину, что я ничтожество, что она знала это с самого начала.

— Можешь считать меня кем угодно, — отвечаю на это я. — Мне все равно.

— Я с первого же взгляда поняла, что ты кусок дерьма, — продолжает она.

— Тогда зачем увязалась за мной?

— Ты меня сюда заманил, чтобы делать со мной грязные вещи!

Ее слова вызывают во мне смех:

— Тебе ведь нравилось, аж писалась от счастья.

Определенно ей не хочется признаваться в этом, я и не жду подобной реакции. Для нее отрицание единственный выход сохранить свое лицо перед самим собой.

— Будь ты проклят! — говорит она.

Я не вижу смысла препираться, и вместо слов отмахиваюсь рукой, как бы говоря, что мне нет никакого до нее дела, но когда Катрина удаляется в комнату, вхожу туда следом и вижу, как она впопыхах запихивает в сумки свои вещи.

— Куда ты пойдешь в такой час? — спрашиваю.

— Какая тебе разница? — огрызается она. — Что, совесть проснулась? Лучше оставь ее той потаскухе, с кем теперь спишь. Уверена, ей понравится — учительницам только совесть и подавай!

— С чего ты взяла, что я сплю с учительницей?

Она говорит:

— Думаешь, я не знаю? Считаешь меня дурой? Я вижу тебя насквозь. Ты ненастолько загадочен, каким себя возомнил. Шар хрустальный показал! Доволен?

— Твое право. Что ты еще увидела в шаре предсказания?

Острые линии глаз, исполненные гневом, готовы прирезать меня на месте:

— Что у тебя хер скоро отвалится. Если уже не отвалился.

— Ясно. Ничего не забыла?

Она тащит свои огромные сумки в прихожую. Пытаюсь помочь.

— Не терпится от меня избавиться? — говорит она. — Не переживай, сейчас меня здесь не станет, и можешь смело вызвать свою учительницу.

Тяжело вздыхаю:

— Нет никакой учительницы.

— Не надо мне ничего доказывать. Я знаю, что ты не просто так задерживаешься на работе. Причины лежат на поверхности. Или скажешь, что я обычная уличная шарлатанка и что все мои предсказания — это чушь собачья?

— Ты ошибаешься, — говорю.

Катрина поднимает взгляд и пристально смотрит на меня, затем ее глаза округляются, словно она только что узнала то, чего не стоило знать в принципе:

— Боже, — шепчет она. — Господи. Ты делаешь это с одной из учениц?

Я молчу.

— Что ты за человек такой? — недоумевает Катрина. — Она хоть совершеннолетняя?

— Да, — говорю, хотя не уверен в этом на все сто процентов.

Одевшись, она поднимает сумки и, больше ничего не сказав, уходит, быстро исчезнув за дверью, оставив после себя только аромат дешевых духов, которые она недавно купила в одной лавке безделушек недалеко от площади; образовавшая тишина некоторое время разрезается эхом удаляющихся шагов, пока от них не остается и следа.

Я не испытываю ни грусти, ни радости. Нет причин лить слезы по той, кто исполняла роль временной замены. С подобным успехом на ее месте могла оказаться кто угодно: продавщица, бухгалтерша, стриптизерша, уличная актриса. В тот период, когда мне было необходимо тело, профессия не играла абсолютно никакой роли. Она воплощала из себя лишь тело, сосуд, оболочку, плоть, на которой я периодически вымещал накопленный гнев, пока не разобрался в самом себе и не нашел источник корня зла. Взвешивая наши с ней взаимоотношения, быстро прихожу к мнению, что с ее уходам всем нам будет только лучше — она избавилась от лицемерного старика, который то пользовался ею, то пренебрегал; а я в свою очередь вновь остался один в своей берлоге, как полноправный хозяин своей судьбы.

~~~

Свершилось то, чего я хотел добиться эти последние дни — остаться один в своем доме. Я нисколько не сомневаюсь в правильности своих поступков. Это было безболезненное избавление от ненужного человека; так своевременно удаляют злокачественную опухоль. Без истерики, без соплей и слез, даже если кто-то скажет, что я поступил некрасиво. Связь с ней была ошибкой, той ошибкой, после которого делают правильные выводы и идут дальше, не оглядываясь назад. Как только она вышла из моей квартиры, я в одночасье забыл о ее существовании, словно ее никогда и не существовало. Мое естественное нутро жаждет другую, и нет смысла этому противиться. В конце концов ничего нельзя поделать, когда человеческая природа делает выбор за тебя. Можно вечно бегать от неизбежного, но в конце концов все сведется к тому, к чему все шло. А моя дорога теперь плотно пересекается с Алиной, с этой озабоченной девушкой, чей вкус до сих пор у меня во рту. И я жду не дождусь вновь увидеться с ней. Все выходные провожу в томительном ожидании, а когда на следующей неделе выхожу на работу, меня неожиданно приглашает к себе сам директор. Удивленный столь редким случаем, иду за ним в его кабинет, где, когда мы входим, оказывается (помимо завуча) находятся еще несколько верных персон колледжа.

Я в недоумении.

— К нам поступила жалоба, — начинает чопорный директор в коричневом костюме. Остальные хранят молчание и смотрят на меня. — Анонимный источник заявил, что в стенах нашего колледжа происходят воистину гнусные вещи. — Он выдерживает паузу. — В полученной нами информации было сказано, что некий старый развратник совратил одну из учениц. Мы не могли проигнорировать столь серьезное обвинение, и, поскольку под описание "старого развратника" подходите лишь вы, мы без вашего ведома решили начать расследование непосредственно с вашего кабинета. И вот что мы там обнаружили.

Он отходит в сторону, и я вижу на столе купленные мною игрушки: вибратор, анальные шарики, смазка, кляп, резиновый член с матовым покрытием.

— Вам знакомы эти, вне всяких сомнений, отвратительные со всех сторон предметы? — спрашивает директор.

Я качаю головой:

— Нет, сэр.

Он вздыхает:

— И вы не можете сказать, как весь этот арсенал садома оказался в вашем шкафчике?

— Нет, сэр.

— Что ж, в таком случае, мы никоим образом не можем защитить вас, если вдруг поднимется шумиха. А она поднимется, когда всем станет известно, что у уборщика обнаружили… пенисы и бог пойми что! Я занимаю эту должность вот уже около двадцати лет, и за все время моей работы ни разу не было столь вопиющего случая! Вы хоть понимаете какой репутационный ущерб нанесет эта весть?

— Нет, сэр.

— Народ начнет судачить, мол, по нашему почтенному учебному заведению, рассчитанному для молодых леди, ходит какой-то старик-извращенец и распускает свои потные ручонки! Кто после подобного инцидента в здравом уме добровольно отдаст свое дитя в наше попечительство?

— Не знаю, сэр.

— Не бывать этому! — кричит он. Я еще никогда не видел его таким. — В ходе короткого совещания, в котором участвовали ныне здесь присутствующие, нами было принято решение снять вас с должности штатного уборщика. Знать не хочу, что вы делали с этими… — Он бросает взгляд на игрушки. — Вещами. Но точно знаю, что вы больше не будете промышлять подобным в стенах нашего колледжа. Вы уволены.

— С позором, — добавляет завуч.

~~~

На столь бесславной ноте заканчивается моя не менее бесславная карьера наводителя порядка в одной из древнейших учебных заведений нашего города. Не скажу, что я буду скучать по истоптанным коридорам и наполненными прокладками мусорным ведрам в туалетах, но все же не будет лишним погрустить хотя бы для приличия ради, все-таки я прощаюсь с тридцатью годами работы, где изо дня в день трудился на совесть, не особо вдаваясь в будущее, пока однажды не повстречал одну странную девушку, которая предлагала свои услуги за смешные на то время деньги. Как бы сложилась моя судьба, не отыщи я ее в сомнительном сайте, где девушки предлагают сомнительные услуги за сомнительные деньги? Всеми силами пытаюсь вообразить себе жизнь одинокого старика, который утонул в пучине повседневной рутины и знать не знает, что совсем рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки, бурлят эмоции и страсть, из которой соткана человеческая жизнь. Наверняка меня ждал бы унылый конец человека, обозленного на мир.

Неожиданный стук в дверь прерывает поток моих мыслей.

Кто бы это мог быть?

Встречаю нарушителя покоя.

Она нисколько не изменилась, хотя, возможно, я не в силах разглядеть в ней перемены после всего того, что между нами было; допускаю, что я безвозвратно утратил способность трезво оценивать людей. По крайней мере с точностью могу сказать, что ее улыбка по-прежнему отзывается во мне бережной теплотой, а эта хорошо мне знакомая форма как всегда идеально подчеркивает невинность ее тела, особенно ту часть, куда я люблю погружаться до беспамятства.