Продолжение Начала или Отпускник — 11

Большаков ослабил упор на руки, лёг на постель рядом с ожидающей его натиска женщиной. Та приподнялась:

— Что-то не так?

Новосибирская красавица смотрела на кандидата в отцы её следующего ребёнка сначала с удивлением, потом, догадавшись о случившемся, с неподдельным сожалением. Так выглядит лицо человека, впервые оказавшегося на рыбалке, у которого, только что, сорвалась желанная рыбина.

Разочарованная женщина свела раскинутые минуту назад колени, повернулась к лежащему на спине Большакову.

Тот смотрел в потолок немигающим взором и, как будто, к чему-то прислушивался. А может — находился в шокирующем состоянии от его внезапной слабости, приведшему к временному трансу…

Или, что ещё хуже — не знал, как достойно покинуть супружеское ложе Козленко…

Спешу заверить читателя, что дезертировать с поля любовного сражения, даже если оно не состоялось, рядовой шестой мотострелковой роты не помышлял. Хотя, если разобраться, встать и уйти, ему не составляло труда. Своё, желаемое на сегодня он уже получил и мог, со спокойной совестью отметить день, хоть не размашистым, но плюсом.

А пялился Борис в потолок по причине, что хотел понять — от чего случилось внезапное фиаско? Дабы избежать его проявление в дальнейших свиданиях. Он «слушал» суть рассуждений, как паникующих, так разумеющих ситуацию ипостасей.

«Ой-ё-ёй! – паниковал, уже приготовившийся кайфовать, Борик. – Что происходит, шеф?»

«Увы. Рано иди поздно такое должно было случиться», — поникнув головой, как это происходило с головкой «малыша», констатировал в сознании Большакова философ от рождения Борис Петрович.

Он тактично не стал напоминать растерявшемуся солдатику о том, что пять минут назад напоминал непослушному упрямцу, готовившемуся к сексуальному подвигу, о поддержании здоровья чудесным порошком проводника Степаныча.

Но не растерялся, основательно устроившийся на Олимпе мозгового центра Большакова, разработчик различных авантюр Я.

«Без паники! – воскликнул он, радуясь, что остальные ипостаси в данный момент ему не конкуренты. — Выход есть. Заставь Ксению Александровну вести себя заправской шлюхой. Пусть говорит матерные грубости… Фантазирует, как она отдаётся директору школы, физруку, старшеклассникам… Как желала бы, быть выебанной публично: в кинозале, в парке, где угодно. Придумывай сам, ЧТО ей говорить. Вложи в неё СВОИ воображения. И «малыш» оживёт! Начинай!»

Женщина, понимающая его состояние, конечно же, не могла знать с кем «совещается» её сосед по кровати. И, видя истуканную неподвижность солдата соображала в пределах своего понимания — осторожно и ласково:

«Боже мой, в каком неловком положении оказался парень… Это я виновата, что слишком долго его распаляла… Даже когда его член уже реагировал, зачем-то всё тянула… Нужны были мне его оправдания! Дура! Ждала, когда он перегорит? И дождалась… Перегорел. Излился, пребывая надо мной…».

Ксения Александровна движением руки поискала на простыне мокрое место. Возле себя… Потом по бокам… И, не обнаружив влажных выделений, сделала неутешительный вывод: «Не стоит!»

Осторожно коснулась плеча Бориса:

— Не переживай… Такое случается… Отдохни и силы к тебе вернутся…

А дебаты трёх ипостаси Большакова, тем временем, пришли к завершающему выводу – растлевать учительницу физической культуры среднеобразовательной школы Новосибирска самыми похабными словами. Уговорить её произносить их осознано с пониманием их истинного значения. Это был план, предложенный с самого начала ипостасью с прозвищем Я.

…

«Придя в себя», Борис перевёл взгляд с побеленного потолка хрущёвки на лежащую рядом утешительницу, которая продолжала поглаживать его плечо и говорить что-то, утешительно-успокаивающее.

Принял в свою ладонь нежную ладошку Ксении Александровны, Большаков сказал:

— Всё в порядке, дорогая. Я просто хотел подумать, о твоих планах зачать от меня. Мне надо быть уверенным, что это не эмоциональный взбрык женщины, обиженной на поведение супруга, которая подозревает мужа в адюльтере. А осознанное, продуманное решение.

Глядя в милое личико, внимающей его брехливым словам, придуманным коллегиальным «советом» ипостасей, Большаков начал гнусную игру полнейшего развращения скромной и порядочной, до сегодняшнего утра, женщины.

Он повернулся к жертве развращения, коснулся губами голубой ниточки, едва приметной вены, что пульсировала на виске, открытом от пряди льняных волос, и вкрадчивым голосом, каким разговаривают с доверчивым ребёнком, продолжил плести паутину лжи. Думая лишь о пагубных для Ксении Александровны последствиях:

— Подумав об этом, я придержал своего дружка. Вернул его в состояние временного покоя. Временного. Хочу услышать ещё раз (только не упоминая всуе Всевышнего, ему и так хватает людских просьб), что ты, НА САМОМ ДЕЛЕ, хочешь родить внебрачного ребёночка. И для этого выбрала меня. Верно ли это?

— Да. Хочу, — прошептала, окутанная его пленительным голосом, Ксения Александровна.

— Но почему ОТ МЕНЯ, а не от мужа, или кого-то другого? Утром мы лишь немного пошалили. Такое случается между мужчиной и женщиной. А теперь — такие серьёзные намерения.

— Ты мне понравился. Большой, красивый, талантливый…

— Тогда и у меня есть условие, — произнёс Большаков, негромким, но убедительным голосом.

— Какое? – распахнула прекрасные глаза учительница. – Я заранее согласна.

— Не спеши соглашаться. Сначала выслушай. Ты должна помочь мне убедиться в искренности сказанного тобой. Для начала ответь, как в народе называют женщину, добровольно отдающуюся не мужу, а другому мужчине?

Ксения Александровна конечно знала, и даже несколько раз за сегодняшнее утро, совершая содеянное, обзывала себя этим низменным прозвищем. Особенно в ванной, когда находилась в плену накатившихся оргазмов и полубеспамятстве… Это произносилось ею не преднамеренно и потому, с точки зрения жены Козленко, не считалось аморальным.

А сейчас от неё требовали назвать себя нехорошим словом вслух, и не в любовном тумане, а осознанно. Что от интеллигентной женщины, матери взрослых детей, требовало моральных уступок и нравственных усилий. К тому же, она была педагогом с десятилетним стажем!

Помедлив, Ксения Александровна решила, что, если её не заставляют, а просят, можно пойти на уступки. Собравшись с духом, натужно выдавила:

— Такую женщину называют шлюхой…

— А ещё как?

— Блядью…

— Верно. Ты готова сейчас быть ею?

— Зачем?

— Чтобы полностью стать моей сукой.

— Я не сука…

— А кто? Ты моя сука, я — твой кобель. Мы будем спариваться. А в простонародье — ебаться. Долго и страстно. А ну, проверим, готова ли твоя пизда принять солдатский хуй? – вместе с поцелуем Большаков стал ласкать половые губки Ксении Александровны, мять клитор, щекотать заветную горошину.

— Я так не хочу, — дёрнулась под его рукой жена Клима. – Не надо так…

— Ага, вот ты и призналась, что не хочешь. Что твоё «желание» — лишь показная прихоть.

Борис опять откинулся на спину и демонстративно уставился в потолок.

На несколько минут в спальной комнате возникло полное молчание, закончившееся тяжким вздохом и словами Ксении Александровны:

— Хорошо… Я согласна быть твоей сукой…

— И блядью.

Опять короткий вздох:

— И блядью…

— Это другое дело, — Большаков повернулся к жертвующей собой женщине и по-хозяйски вернулся к мастурбации женского бутона.

— Понимаешь, — говорил он, — чтобы завестись по-настоящему, после всех твоих выкрутасов, я должен убедиться, что ты готова стать блядью не на словах, а на деле…

Мужской палец начал круговое вращение, погружаясь и набирая обороты. При этом голос полового мерзавца всё тише, дыхание горячее:

— Я должен захотеть тебя вновь… Доступную, похотливую, грязную в мыслях и желаниях. Понимаешь?..

— Да, — так же тихо ответила женщина. Дыхание её начало заметно учащаться.

— Тогда освой народный лексикон и называй всё своими именами. Что я сейчас делаю?

— Ты меня мастурбируешь…

— Я тебя дрочу. Повтори.

— Ты дрочишь…

— Что? Называй. Не тяни резину. Сама говорила, что у нас мало времени.

— Ты дрочишь мою… девочку…

— Не так, по-другому.

— Пи… пизду.

— Тебе это нравится, как я это делаю?

— Очень… — выдохнула Ксения.

— Можешь представить, что это делаю не я, а один из твоих учеников?

— Нет… Да… могу…

В пизде учительницы уже «гуляло» два пальца Большакова, вызывая у запрокинутой на спину бедняжки позывы в блядскому процессу.

— Кто он? Назови его имя, — ускорил вращение Большаков.

— Ыыыы… Андрюша… Салютин…

— Как он тебя уговорил?

— Сама… попросила. После урока… в раздевалке… ах…

— Так и сказала: –Еби?

— Ох… Нет… Сначала дрочила… его…

— Хуй?

— Да-а-а… Горячий молодой хуй… Крепкий, сильный…

— Умница, таки и надо поступать, когда хочется ебаться. Чувствуешь, как мой «малыш» тоже начал от твоих слов подниматься? Помогай ему и дальше. Не молчи. Рассказывай, как ебалась с Андрюшей. Хорошо тебе было?

— Хорошо. У него такой же большой, как у тебя… Вставил мне и начал… ебать… Как вокзальную блядь…

— А тут пришёл его товарищ.

— Да…

— И?

— Вставил мне в рот. Я начала сосать… Боже, как мне сейчас хорошо! Боренька, милый, не останавливайся… выеби меня по-настоящему… Как утром в ванной…

— Сначала попроси об этом своего ученика и его товарища

— Андрюша, Вовочка, выебите меня, как сучку, как падшую бляяя… ооох… — Ксения Александровна выгнулась всем телом, сдавила ожившего «малыша» хваткой женщины, достигшей оргазма.

«Пора нашу училку вознаграждать, — подал сигнал, «автор» этой вакханалии, целеустремлённый Я. – Грузи, шеф, девочку по полной программе!»

Большаков занял позицию, похожую на ту, что имел перед возникшей, по вине сачканувшего «малыша» паузой, подвёл залупу к истекающей соком пизде и, на ощупь, без помощи рук, не устраняя вцепившегося в хуй женского кулачка, двинул эту необычную композицию в пизду жены Клима Ивановича, в самую теснину её горячего влагалища.

После нескольких качков «композиция» распалась. Освобождённый «малыш» нырнул глубже. Тяжёлым поршнем, устремился в частную собственности Клима Ивановича, становившуюся достоянием общественности.

Звуки, схожие с детским всхлипываньем и, уже знакомое Большакову, поскуливание Ксении Александровны заполнили спальню супругов Козленко. К этому «ансамблю», вскоре, прибавилось чваканья женских выделений и скрип, не привыкшей к таким амплитудным раскачиваньям, двухместной кровати…

Слив первую порции малафьи, «малыш», не останавливаясь, какое-то время тыкался в раскрытую матку, поверяя всё ли у него получилось? И, со спокойной совестью трудяги, вышел наружу…

…

Потные и уставшие, но довольные собой, любовники, разметав руки и ноги, откинувшись на атласные подушки, приходили в себя. Их дыхание постепенно успокаивалось. Оба смотрели в потолок, словно там ещё отображались тени их страстного совокупления.

Спустя какую-то паузу, оба не сговариваясь, повернули головы навстречу друг другу. У обоих были разгорячённые, прекрасные лица. Настолько похожие, в своём ещё неостывшем возбуждении, что автор этого описания, невольно залюбовался: «Ну, до чего же красивая пара! У них должно получиться изумительное дитя…»

Словно соглашаясь с этими строками, Борис и Ксения расхохотались. Озорно и весело. Как смеются молодые красивые люди, только что закончившие трудную и очень важную для них работу.

От души насмеявшись, Большаков задал самый бестолковый вопрос, который только можно было придумать в такую минуту:

— Ксюша, скажи, почему ты оставила занятия художественной гимнастикой?

Рука Бориса гладила груди с не опавшими «солдатиками» сосков, скользила по ровному, без единой жировой складки, животу, по упругому бедру бывшей гимнастки, искала дорогу к гладко выбритому холмику Венеры.

— По какой причине подалась в спортивный туризм? Ведь твоя фигура создана для любования, а не для переноски тяжёлых рюкзаков. Они же всегда тяжёлые?

— Как правило, всегда.

— Почему променяла гимнастическую ленту на грубый, брезентовый мешок?

— По глупости семнадцатилетней девчонки, которая мечтала увидеть озёра Карелии. – ладошка Ксении Александровны благосклонно легла поверх солдатской пятерни, устроившейся на её клиторе. – А ещё из-за песня Майи Кристалинской. «Долго будет Карелия сниться. Будут сниться с этих пор — остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озёр» — пела Майя. Мне захотелось это всё увидеть наяву…

Ксения Александровна потёрлась тёплой щекой о внутреннюю поверхность свободной от ласкания мужской ладони:

— Какая у тебя нежная кожа. Даже не верится, что эта рука взрослого мужчины.

Большакову было приятно слышать такую оценку своих, не слишком утруждаемых солдатским трудом рук, но он желал получить не частичный, а полный ответ потому что, наметил другие, более существенные вопросы, «нашёптываемые» ипостасями.

— У нас из Ленинграда в Карелию, по выходным, экскурсионные автобусы ходят, — сказал он.

— Так то из Ленинграда! А из Новосибирска недели едва хватит в одну сторону добраться… В общем, это была моя мечта. На тренировке услышала, что есть в городе клуб туристов в котором формируется группа для похода на Кольский полуостров на байдарках. Пошла, узнать, что, как? И встретила Клима. Он сказал: «Если умеешь готовит, возьму».

— Как повариху из Норильска? Что бы поиметь?

— Нет. В том походе Клим был внимательным, помогал, если было трудно, но ничего другого в наших взаимоотношениях не происходило. Хотя, как мужчина он мне сразу понравился. Такой большой, сильный, знающий, как развести костёр, поставить палатку, управлять байдаркой… Другие парни тоже помогали. Забирали из моего рюкзака в свои самое тяжёлое. Делали это тайно, чтобы не обидеть. Уступали место у костра. Носили дрова, воду, помогали мыть посуду. Вели интеллигентные и научные беседы. Парни оказались сотрудниками какого-то научного центра, которых в нашем Новосибирске пруд-пруди… Мне тоже нравились. Но Клим был милее… Не то, что наши соседи по спортзалу — борцы. Эти позволяли себе незаметные пакости. Не обидные, но глупые. Так они, видите ли, «ухаживали» за девочками-художницами. В туристском походе подобного — ни-ни…

Улыбка приятных воспоминаний появилась на губах рассказчицы. Потом, точно очнувшись, Ксения положила голову на грудь Бориса, спросила:

— А почему тебе всё это интересует? Решил попутешествовать?

— Хочу знать, как ты выбрала в мужья такой квадратный шкаф, как Клим. Других претендентов не было? В институте, или где-нибудь ещё……

Ксения хихикнула:

— Как ты верно определил действительно, — шкаф! Раньше он был не такой. Теперь разъелся… Стал совсем квадратным. И в общении – сплошные углы… А выбрала я его по любви. Снова в Карелии. Зимой. Был жуткий холод. Я замёрзла и мне налили пятьдесят грамм спирта… Но, всё равно, не могла согреться… Клим предложил лечь с ним в один спальный мешок…

— И он…

— Он стал моим мужем.

— Вы же, наверное, были не одни?

— Палатка была большая, шатровая… На восемь человек. Ребята сильно вымотались, спали, как убитые… Да я особенно-то не шумела… Клим делал…

— Ебал, — поправил Большаков.

— Хорошо, — согласилась Ксения, — ебал. Очень осторожно. Его «малыш» не такой большой, как у тебя…

— Значит ломал целку бывшей гимнастки прилюдно?

— Я же говорю – все спали.

— А после ты никому не давала?

— Я всегда была ему верна, — сказала жена «Шкафа», — пока не встретила тебя…

— Хотел бы я тоже выебать кого-нибудь, в людном месте. Скажем, в кинозале…

— Ого, какой ты, оказывается, фантазёр! — приподнялась, заглядывая в хитро улыбающееся лицо любовника Ксения Александровна. — С чего бы это? Разве, как здесь, по-домашнему, на постели плохо?

— Там были бы особенные ощущения… Жаль, что у нас с тобой мало времени. Обязательно бы увлёк и посадил попкой на хуй. Где-нибудь на последнем ряду… Да ещё пригласил, кого-нибудь, чтобы ты ему отсосала…

— И не мечтай! Вообще — что за странные вопросы ты мне задаёшь? – игриво ущипнула за мочку уха размечтавшегося любовника жена Клима Ивановича. – Откуда такое неожиданное любопытство? Устроил допрос с пристрастием…

Сказала с намёком не то, что рука солдата всё время продолжала подрачивать ее киску.

— Нормальные вопросы, нормального мужика, желающего знать побольше о матери своего будущего ребёнка, — ответил Большаков, думая о пришедшей в его голову идее группового секса во время киносеанса.

— Как это мило, — потёрлась тёплым бедром о голую ногу любовника Ксюша. – Как думаешь, будет девочка или мальчик?

— Если дашь выебать, как я задумал, будет двойня! – прорычал Борис, перекатился на лежащее рядом вдохновение и медленно вошёл в неостывшее лоно блядующей с ним учительницы.

Неспешно, доставляя себе и партнёрше ощутимое удовольствие, стал двигаться в сочном, узком, но уже растянутом его булавой влагалище.

Смачное почавкивание было положительным ответом на эти новые неспешные погружения.

— Со мной ты станешь неподражаемой блядью, — говорил ёбарь, опускаясь на податливое тело спортсменки сверху. – Учти, это – лучшая оценка за все перепихи, что я совершал с другими женщинами.

— Я стараюсь, — лучезарно улыбалась счастливая Ксения Александровна.

— Особенно ты хороша, когда фантазировала про Андрюшу и Вовчика. Это, на самом деле, реальные пацаны? – уточнял детали, совершая прокачку охочей для ебли пизды, солдат.

— Да… — тяжко задышала училка, — Старшеклассники… Салютин и Кобзев… Красивые мальчики. На тебя похожие… В следующем году у них выпускной…

— Это хорошо, — всё усерднее качал горячую пещерку Большаков. – Обещай, что на выпускном дашь им себя выебать… и отсосёшь у обоих…

— Обещаю… — запрокинула голову Ксения Александровна, готовясь к близкому оргазму.

— Пусть запомнят, как умеет ебаться самая красивая училка их школы.

— Дааааа… — выгнулась в судорожном экстазе жена отсутствующего туриста, — Пусть ебут, как им заблагорасуууу… дит… сяяяя…

От нового извержения женщину буквально трясло.

— И директору дашь.

Не открывая глаз, Ксения Александровна кивнула растрёпанной головой:

— Дам… Он меня давно хочет…

Большаков вынул хорошо смоченный хуй, встал на пол, развернул обессиленную сучку поперёк кровати, так, чтобы её хорошенькая головка слегка свесилась, прижал своими бёдрами с боков и направил «малыша» мимо ослепительно белых зубов в призывно раскрытый рот.

С разгона. Глубоко. И, тут же начал спускать, приговаривая с напускной грубостью:

— Кушай, ёбанная в рот сучка! Привыкай ко вкусу чужой спермы… В школьной жизни тебе это пригодится…

Ксения Александровна давилась, пыталась мотать головой, багровела лицом, но глотала, глотала, без остановки…

В благодарность за послушание, Большаков позволил, отдышавшееся училке, почистить розовым язычком мокрую от слюней и остатков малафью конструкцию «малыша».

…

Когда Ксения Александровна пришла в себя, отдышалась и догадалась перевести взгляд с обожаемого ею хахаля на стенные часы, то вскочила, словно ужаленная. Оттолкнула руки тоскующие её по-девичьи торчащие груди:

— Боря, отстань! Наши, вот-вот, придут! – накинув халат, помчалась на кухню ставить на плиту кастрюли с водой для супа и макарон «по-флотски». Радуясь, что мясной фарш заготовлен заранее и его нужно было только разморозить…

После этого устремилась в ванную комнату, где уже плескался довольный собой Большаков…

«Голубкú» приняли совместный душ, немного полоскались, причесали «пёрышки», привели в порядок место греховного блуда, и «разбежались» по разным углам: Ксения Александровна, поминутно заглядывая на кухню, яростно заканчивала мытьё полов, а Большаков – перед зеркалом в коридоре надевал мундир, поскольку надумал пройтись по городу.

Не ради любопытства. По соображениям «проснувшихся» в голове ипостасей, которые уже мыслили планами на ближайшие пару суток вперёд и увлечённые перспективой прилюдного блуда, увещевали:

«Сходи, поищи подходящее местечко…»

За этими невинными и, вполне оправданными занятиями, их застали вернувшиеся с прогулки Клавдия и Светлана, на руках которой почти спала, уставшая от долгого хождения Аллочка.

Вручив дочку в заботливые руки подоспевшей бабушки, девушки устремились на кухню, к кастрюле с остававшимся в ней компотом.

— Уф, — сказала, утирая краем посудного полотенца алый рот разомлевшая Клавдия, — жарища, хоть яичницу жарь! Без огня поспеет…

— Да… — подтвердила её сообщение, поглощающая живительную влагу Светлана.

Большаков сразу передумал шататься по перегретому асфальту, цыкнул на размечтавшихся ипостасей, уселся напротив «Мэрилин» и приготовился слушать рассказ девушки о том, где гуляли и что видели.

Светлана увлечённо повествовала, а Клавдия, временами, кивала, подтверждая сказанное невесткой. При этом, помешивая в булькающих кастрюлях варево, бросала на облачённого в мундир солдата особый, изучающий взгляд, словно видела его в первый раз.

Борис не мог этого не заметить. И, дождавшись, когда дочь Ксении Александровны, по какой-то причине, ненадолго покинула кухню, задал жене старшего лейтенанта короткий вопрос:

— Рассказала?

— В самых пикантных подробностях, — ответила та, заговорчески улыбаясь. – По-моему девочка завелась не на шутку.

— Как мне тебя отблагодарить?

— Я что-нибудь придумаю. Попозже.

— Когда?

— Ночью.

— Мы же говорим о сексе?

— Мдааааа… — промурлыкала, сощурив голубые глазки, «кошечка-провокатор».