Матросу Вячеславу Шахову,
посвящается…
Так счастья не ждут,
Так ждут — конца:
Солдатский салют
И в грудь — свинца.
Квадрата письма:
Чернил и чар !
Для смертного сна
Никто не стар !
Марина Цветаева.
ПРОЛОГ
Мурманск провожал нас холодным дождем.
Настолько холодным, что мне казалось, будто среди колких капель воды уже попадаются первые, полурастаявшие льдинки.
Мы приехали на вокзал поздней ночью. Зеленый флотский УАЗик доставил нас прямо к поезду, на перрон.
Нас было пятеро. Двое матросов — Сергей Трошин и я, мичман Торчин — наш командир и старшина второй статьи Владимир Трофимов, шофер.
Кто же был пятым ?
Пятым… В этом то все и дело…
В отличие от нас, он не кутался в воротник черной флотской шинели, проклиная вечную непогоду и холод Мурманска.
Он не придерживал бескозырку рукой, чтобы она не улетела, подхваченная ветром, который продувал нас насквозь, как только мы покинули салон теплого УАЗика.
Он не дышал то и дело на покрасневшие, озябшие руки, стараясь их хоть немного согреть.
Наш «пятый» тихо лежал в двухметровом цинковом ящике, обшитом сверху не струганными сосновыми досками. И его уже ничего не волновало. Ровным счетом ничего…
«ГРУЗ 200». Это и был наш «пятый»…
А мы четверо были его «сопровождающими»…
Вот оно, самое отвратительное на Флоте задание, которое только могли поручить. Хуже, чем сотня нарядов вне очереди. Хуже, чем тысяча ночных вахт и караулов.
Но мы вызвались сами…
Мы везли мертвое тело одного из тех, с кем еще недавно вместе служили, в Москву.
«Сопровождающий» — нейтральное, почти светское слово. Звучит не страшно…
ПОХОРОННАЯ БРИГАДА — это звучит куда хуже. Зато — правдивее…
Еще неделю назад никто из нас не мог даже предположить, что такое может вообще случиться. Нас всех, всю нашу маленькую часть, надолго вышибли из колеи происшедшие на наших глазах события.
Так или иначе — все мы были их участниками.
С той лишь разницей, что мы — остались живы и невредимы, а вот двое людей — погибли.
И смерть их была быстрой и страшной…
Мы совершенно были к этому не готовы.
Все происшедшее казалось нам полным абсурдом, бредом, чьей-то ужасной, глупой, злой шуткой…
Мы не ожидали. Мы даже не допускали мысли, что такое в принципе может случиться…
Не только мы — сопливые мальчишки-матросы, которым и по двадцать-то еще не исполнилось. Но и наши командиры, наши офицеры, люди, умудренные жизненным опытом — они тоже оказались не готовы, они так же как и мы оказались застигнутыми врасплох.
Одно дело — слышать о смерти, знать о ней. Совсем другое дело — оказаться с ней лицом к лицу, почувствовать ее ледяное дыхание, ее сумасшедшую безжалостность, ее доходящую до безумия простоту и непоправимость.
Мы все глубоко переживали случившееся. Каждый по своему. Равнодушных среди нас не было, да и быть не могло.
Так вышло, что мы потеряли одновременно и своего лучшего друга, и своего злейшего врага. Но только ли их ?
Нет, мы потеряли нечто большее… Но об этом не расскажешь вот так, сразу…
Когда мы с Сергеем открыли задние двери УАЗика, чтобы перенести «цинк» в багажный вагон, грубый деревянный ящик, со странным и страшным содержимым внутри, равнодушно взирал на нас из темного салона.
Я никак не мог заставить себя думать о нем, как о «вещи». Мне никак это не удавалось. Порой, пока мы еще ехали в Мурманск, я бросал на его крышку осторожные, быстрые взгляды и у меня по спине и рукам пробегали мурашки. Сергей вообще всю дорогу глядел только на него, словно зачарованный.
Сергей… Сережа Трошин… Мой друг…
Он пострадал в этой истории больше всех нас вместе взятых. И уж если нам было нелегко — можете себе представить, каково было ему !
Почему ?
Он ведь потерял не просто друга. Он потерял САМОГО ДОРОГОГО ЧЕЛОВЕКА НА ЗЕМЛЕ…
Он лишился не врага. От него ускользнул сам сатана, настоящий демон в человеческом обличии, растоптавший в один миг самое святое и самое дорогое, что у Сергея было.
Я знаю, что Сергей отдал бы все, лишь бы иметь возможность отомстить своему обидчику.
И это еще слабо сказано !
Он вывернул бы его наизнанку, порезал на кусочки, заставил бы умирать долго и мучительно.
Он хотел бы быть его палачом…
Но отомстить мертвому — невозможно…
Мне кажется, именно об этом Сергей думал, когда вперил свой взгляд в деревянный ящик, который мы провожали в последний путь.
Хотя, может быть, я и ошибаюсь. Может быть, он думал о чем-то еще…
Голос мичмана вывел нас обоих из оцепенения.
— Давайте, ребята… Понесли…
Сергей подхватил один край «цинка» и выдвинул его наружу из УАЗика. Я подхватил другой.
Когда мы вдвоем несли его по перрону в багажный вагон — дождь пошел сильнее, а ветер — стих.
Мичман не торопил нас — он знал, как тяжела была наша ноша. Во всех смыслах.
Я шел сзади и видел, как струи воды разбиваются о грубые, сосновые доски «цинка», как они проникают в неплотные швы, где поблескивал серый металл. Дождь словно бы омывал гроб со всех сторон…
Я видел, что черная шинель Сергея уже порядком намокла и странно блестела в свете вокзальных фонарей. Крупные капли скатывались с его бескозырки и падали вниз, ему на спину. Черные ленточки с золотыми якорями покачивались из стороны в сторону при каждом его шаге. Как в замедленном кино…
Наваждение…
Ущипнуть бы сейчас себя за ухо и проснуться…
Только это, увы, не сон…
Начальник поезда уже ждал нас у багажного вагона, двери которого были открыты. Внутри вагона темно. Дверной проем — словно вход в пустую пещеру, — вместилище гулкого эха, древний склеп, молча и терпеливо ожидающий своего нового «обитателя». Огромный квадратный рот, отверзнутый в беззвучном крике…
В руках у начальника поезда блеснул фонарик. Наш мичман протянул ему какие-то бумаги. Начальник поезда молча кивнул и, махнув нам рукой, первым вошел в багажный вагон. Свет от фонарика заметался по полкам и стеллажам…
Погрузка не заняла у нас много времени…
Начальник поезда остался закрывать и пломбировать двери вагона, а мы вернулись к своему УАЗику.
Мичман давал Володе Трофимову, нашему шоферу, последние наставления — он должен был вернуться в часть без нас. Мы же с Сергеем подхватили свои рюкзаки, захлопнули задние двери теперь уже пустого салона и тоже подошли прощаться.
Володя молча пожал Сергею руку и когда тот отошел в сторону — бросил мне короткий многозначительный взгляд.
«Присматривай там за ним» — прошептал он одними губами и его слова растворились в шуме холодного, северного дождя.
«Да, конечно» — кивнул я и тоже пожал Володе руку.
УАЗик выпустил облачко белого дыма и уехал, а мы втроем двинулись к своему вагону.
Мичман шагал первым, Сергей и я — за ним.
Мы никуда не спешили, словно не замечая дождя и непогоды. Нам уже даже не было холодно.
Сергей молча шел рядом со мной и лицо у него было каменным и бледным. Ни кровинки…
Его сапоги отбивали шаг по мокрому асфальту перрона как-то особенно громко и четко, а из под тяжелых подошв во все стороны разлетались ослепительные водяные брызги.
* * *
Черная полоса, белая…
