Борис вошел в кухню, когда Инесса быстрыми, уверенными движениями нарезала сервелат ровными ломтиками. Скрестив руки на груди, он оперся плечом в косяк и смотрел на свою жену. То еще зрелище: под черным фартуком, отороченным белой кружевной лентой, ничего не было, если не считать черных чулок в крупную сетку. Лямка была выверена так, что верх фартука приходился как раз под складками упругих грудей, отчего большая часть узорчатой ленты скрылась из виду. Зато соски при такой манере ношения фартука не имели шансов укрыться от посторонних глаз. Чулки держались выше середины бедра, чуть ниже складочек, образованных крутым изгибом ягодиц. Зрелые и налитые, они еще наделают шуму в этом городке!
Довершал наряд Инессы ее первый и несменяемый ошейник. Трудно поверить, но женщина не снимает его даже ночью. С одной стороны, есть в этом некий элемент самоистязания, с другой — желание угодить Боре, не прогневить хозяина. Проще было свыкнуться с кожаным поводком, чем, рискуя обретенным шатким перемирием, устраивать из этого торг под тяжким грузом содеянного. Тонкий поводок с кожаной петлей на конце свободно свисал вдоль спины. Что за осанка у Инессы! Такая выправка бывает только у самых горделивых представительниц слабого пола. Не спорю, гордость несколько потеснилась, но не покинула сердце провинившейся (кто-то скажет оступившейся) особы.
— Давай, поскорее, гости ждут, — коротко скомандовал Борис.
Было в его голосе что-то такое, что выдавало все его безыскусное притворство, желание казаться хуже, чем есть на самом деле. В действительности, в его глазах пряталась нежность. Глядя на это милое личико, трудно сердиться. Особенно примечательно, как Инесса морщит носик, когда впадает в задумчивость, как она махом головы расправляет длинные светлые волосы. Но в то же время какой-то очень древний и сильный инстинкт требует отмщения, требует покарать распутницу, сполна насладиться ее страданиями.
— Боренька, сейчас закончу и принесу, ты иди, не жди, — самым ласковым из всех слышанных голосочков произнесла полуобнаженная красотка.
В сущности, кто бы ни были гости наших супругов, Инессе предстояло появиться среди них в весьма пикантном виде, поскольку прикрытой оставалась только одна часть тела. Одна выбритая догола восхитительная и ароматная часть тела. Борис счел предложение убедительным и вернулся в гостиную. Не стану томить читателя (в особенности, если среди их числа найдутся щедрые на высокие оценки), в комнате, за квадратным карточным столом сидели мужчины. Четвертый стул как раз и принадлежал Борису. Игрокам не возбранялось курить, пуская клубы дыма в потолок, выражать свой восторг словечками, достойными деревянных заборов, и еще многое такое, отчего у иной хозяюшки волосы бы встали дыбом.
Не скрывая волнения, робкой походкой Инесса появилась в дверях гостиной с подносом в руках. Высокие каблуки, бесспорно, смотрелись бы на ней сейчас куда эпатажнее, но и босыми ногами по ковру наша афродита прошла с трудом. Еще бы, четыре пары мужских глаз просто пожирают ее, разрывают мысленно ее скудный наряд, проникают в самые потаенные места. Полбеды, если бы это были незнакомые мужчины, а так без ущерба для своей репутации не обойдется. Но уговор есть уговор. Инесса совладала с собой, стараясь держаться в анфас, она по кругу обходила стол и выставляла виски и закусками. Также и попятилась к выходу. Гости вдоволь насмотрелись на пленительные груди Инессы, на ее действительно крупные соски. Кто бы мог подумать — такая женщина и так оступилась — сожалели про себя игроки.
Только Борис сидел, облокотившись на край стола и хитро прищурившись, обводил взглядом взбудораженные лица коллег-моряков.
— Инесса, — издевательски-вежливым тоном позвал он жену, — будь добра…
И жена подчинилась, уже почти скрывшись за дверью от позора, она вернулась. А все потому, что Борису показалось, что гости не достаточно удовлетворили свое любопытство относительно достоинств его супруги. Хозяин вытянул руку, а в свете последних событий это значило только одно и женщина, поняв это безошибочно, вложила в шершавую ладонь лямочку поводка. Тогда Борис встал и важно направился вокруг стола, демонстрируя свою покорную рабыню со всех доступных сторон.
Друзья, как бы алкоголь ни ударял в мозги, замолкли и уткнулись в стол — нет, брат, это перебор. Да красива, да угодлива, да сексуальна, но не надо так дразнить, мы мол тоже люди, тоже свои слабости, тем более в состоянии алкогольного неистовства. А он уже чуть не на столе жену растягивает, лишь бы у товарищей глазки загорелись.
— Ладно, иди, — спокойно приказал Борис и для острастки звонко шлепнул жену по заднице.
Игра продолжилась своим чередом, купюры собирались все больше в одной части стола, если быть точнее — в противоположной от того места, где сидел Боря. Вечер превращался в глубокую ночь, ставки становились все скуднее, пока самый везучий из картежников не обобрал остальных. "Пас" раздалось слева, "пас" поддержал справа. Осталось спасовать Борьке и на боковую. Но нет, где же там, бычья упертость. Осмотрел Борис комнату по сторонам, а вероломный победитель (впрочем, этих персон судить не принято) указательный палец поднял и качает из стороны в сторону: нет, твои вещички мне не нужны, деньги на кон или по домам. Борис просиял.
— Жену, — вскрикнул, — ставлю жену!
Мужики переглянулись. Приличия приличиями, а Борисова Инесса — плод запретный, да сладкий. Аж сглотнули завистники, а победитель прищурился и глаза в глаза с хозяином. Ставки у мореходов этим вечером не высоки, на ночь с королевой — губу не раскатаешь, здесь явно дальше минета не зайдет, если только Борька не расщедрится. А Борька бы и расщедрился, да жаба душит жену подкладывать за гроши. Пальцы задрожали у обоих, карты сняли, оба улыбаются, кто блефует, кто предвкушает — поди разбери. Карты на стол, весь вечер не везло, не случилось и сейчас — чудо — вещь дефицитная!
Победитель на спинку откинулся и расплылся в улыбке. Борька тоже расстройства не выказал, позвал жену. А Инесса, хоть и заполночь, на кухне сидит, пока гости не разойдутся, даже наряд не снимает. На зов сразу прибежала. В вытянутую руку лямку вложила и ждет, с ноги на ногу переминается. Какой тут сон?
— Подойди ближе, — Борис сильнее подтянул за поводок, пока голова жены не оказалось у его лица.
— Инесса, вот этому господину нужно сладенько отсосать, — громко, хоть и на ушко сказал Борис, — как ты тем двоим отсасывала.
Инесса побледнела — одно дело топлес прислуживать, другое минет сделать, да еще наверно Борин изощренный мозг решил, чтобы при всех сосала. Не ошиблась — приказал. Сам стол отодвинул и женушку в круг втолкнул. Взял пальцами за подбородок, приподнял и смотрит так многозначительно в глаза, Инесса даже передумала перечить. Так он может посмотреть, что дрожь берет, спорить всякое желание пропадает.
В сущности, чисто физически, что ей стоит взять в рот? Пустяки. А душа рвется из груди, сколько можно еще так терзать за сотворенную однажды глупость? Даже слезы проступили из глаз, крупными каплями покатились по щекам. Какая же она милая, когда грустит, так и хочется прижать к груди. А у гостей уже размышления иного рода, приличия уже придавило тяжелым камнем, совесть осталась на дне бутылки, аж руки потирают в предвкушении.
С тяжелым сердцем Инесса опустилась коленями на пол, победитель от нетерпения уже рвет молнию на брюках. Извлечь полувялый пенис не составило труда — уж больно он покладистый, пока не нальется кровью. Инесса горделиво вскинула голову, приблизила лицо к паху, жалобно посмотрела вверх на мужа, но не стала клянчить, видя с какой ненавистью он сжал в руке кожаный ремешок и накрутил его на кулак. Безвольный член лежал на брюках, кожа собралась мелкими складками, головка упряталась за крайнюю плоть. Так себе реакция на королеву вечера.
Инесса втянула ртом головку и сразу почувствовала набухание. Пока он еще помещался за щеками целиком, но заметно крепчал, распрямлял свой хребет. Инесса, сжимая слюнявыми губами, выпускала, а потом снова всасывала пенис. Вытягивала его, сжимая губами головку и снова погружала в рот.
Победитель застонал — такой умелой хуесоски еще поискать. Зрители с двух сторон не знали куда деть руки, чтобы не тронуть свои свербящие члены; вперили взгляды в работающий ротик. Один Борис стоял и надменно улыбался и ненависть его не знала предела. Злоба его душила, злоба же его и возбуждала, хотелось прогнать гостей и растерзать Инессу, впиться губами в ее изящную шейку, задвинуть член в ее горячее жерло, стиснуть до синяков ее дойки.
А Инесса тем временем честно отрабатывала свою участь. Член встал. Оттягивает щеку, упирается в небо, вот когда победитель по-настоящему застонал. Инесса могла бы и в самое горло принять, уткнувшись носом в волосатый пах, да подневольный труд, как говорится, инициативы не терпит. Резко подняла голову и к восторгу зрителей с глухим звуком выдернула член, как пробку из бутылочного горлышка.
Наигралась нехотя, рот открытый приставила и давай надрачивать, зрители с двух сторон слюной изошлись. Инесса рукой все быстрее, победитель уже спину выгнул, близок к вершине. Сперма брызнула прямо в раскрытый рот, на губы попала подбородок, а соска еще огоньку подбавила — погоняла во рту со слюной, да сквозь сомкнутые губы выдавила. Сперма по подбородку стекла и на грудь капает.
Инесса, сущий дьяволенок, смотрит снизу, обводит презрительным взглядом публику и языком подтирает потеки.
— Шалава, — вскричал от нахальной проделки Борис, — так ты еще и кайфанула?!
Бессильная злоба трясла Борю, он дернул рукой и короткий поводок увлек Инессу за шею. До последнего улыбка не сходила с ее губ. Гости тихонько удалились, а Борис сел на диван, подпер лоб двумя руками и впал в унылую задумчивость, раздираемый самыми противоречивыми соображениями. Инесса — невольная пленница короткого поводка, так и осталась сидеть на полу у ног супруга.