О, как соблазнительна поднятая пухлая ручка мадам Бобораш с зажатой в ней розгой! На гладко выбритой подмышке мадам Бобораш выступили капельки пота — порка идет уже давно и мадам Бобораш разогрелась и немножко вспотела. Но это не означает, что Филипп получит послабление, как бы он ни просил об этом. Филипп смотрит на подмышку мадам Бобораш и мечтает прикоснуться к ней губами, вдохнуть ее аромат, слизать эти сладкие капельки с ее кожи. Филиппу кажется, что он уже чувствует ее запах… А в это время розга раз за разом опускается на его обнаженные ягодицы. Мадам Бобораш сечет с оттяжкой — когда хорошо просоленная розга касается тела, мадам Бобораш тянет ее на себя. От этого удар выходит особенно болезненным, а на коже тут же вспухает багровый рубец. При каждом ударе Филипп вздрагивает, с присвистом втягивает в себя воздух и, не отрываясь, смотрит на мадам Бобораш.
О, как подпрыгивают тяжелые налитые груди мадам Бобораш в такт ударам! Мадам Бобораш всегда сечет Филиппа полностью обнаженной. Она говорит, что так усиливается педагогический эффект. Филипп не знает, что такое педагогический эффект, но он все бы отдал за то, чтобы провести языком под этими грудями, чтобы ощутить, как мягкая, нежная плоть давит на щеку. Пускай бы даже за это мадам Бобораш высекла его по пяткам или вдоль ягодиц. Последнее особенно больно… Мадам Бобораш делала так несколько раз, и всякий раз Филипп громко кричал и плакал, как маленький, когда кончик розги впивался в промежность.
О, как соблазнительны маленькие, ухоженные ступни мадам Бобораш! Филиппу грезится, как мадам Бобораш, закончив порку, садится на соседнюю лавку и ставит свою ножку перед лицом Филиппа. Филипп замирает, не веря своему счастью, и тогда ножка требовательно тычется ему в лицо. Филипп осторожно целует пяточку, проводит носом и языком по своду и по очаровательным припухлостям под пальчиками. На мгновение мадам Бобораш сжимает пальчики, но тут же растопыривает их, чтобы Филипп мог посасывать каждый пальчик по отдельности и просовывать язык между ними… А между тем на ягодицах и верхней части бедер Филиппа все больше и больше рубцов, все чаще они пересекают друг друга.
Там, где тела касается кончик розги, выступают капельки крови. Филиппу все труднее переносить порку молча, все чаще и чаще с его губ срывается протяжный стон. Филиппу хочется ерзать по лавке, но кожаные ремни, которыми он пристегнут повыше ягодиц и под коленями, не дают ему этого сделать. Хорошо, что мадам Бобораш не постелила на лавку крапиву. Каждый раз, когда Филипп ложится голым телом на свежие пуки крапивы, он не может сдержать визга. Особенно больно крапива жалит соски и пах… Впрочем, порка на крапиве бывает только по воскресеньям, независимо от проступков за неделю, а сегодня только вторник, и Филиппа секут за разбитую чашку. Значит, о крапиве можно пока не думать и смотреть, не отрываясь, на мадам Бобораш.
О, какой аккуратный треугольничек темных волос внизу плоского животика мадам Бобораш! Мадам Бобораш стоит, слегка расставив ноги, и Филиппу хорошо видно, как из-под волосков выглядывают розовые влажно блестящие губки. Как было бы хорошо, если бы после порки мадам Бобораш развязала Филиппа, велела ему перевернуться на спину и уселась ему на лицо так, чтобы эти манящие губки оказались над его ртом. Филипп даже приоткрывает рот и слегка высовывает язык, представляя, как бы он лизал вожделенные губки мадам Бобораш. Пускай бы даже при этом он лежал на крапиве, а мадам Бобораш секла его розгой между ног… Но тут кончик прута впивается в ложбинку между ягодицами. Филипп охает и прикусывает язык.
Еще несколько ударов, и порка закончена. Жозеф, конюх мадам Бобораш, отвязывает Филиппа и помогает ему встать. Филипп надевает рубашку, штаны, болезненно морщится, когда грубая холщовая ткань касается высеченной попки. Жозеф отвешивает ему тяжелый шлепок, который заставляет Филиппа вздрогнуть всем телом. «Давай, беги к мадам Бобораш, » — говорит Жозеф, — «а то осерчает и снова придется тебя пороть». Филиппу не нужны дополнительные напоминания. Поддернув штанишки, Филипп бежит к флигелю мадам Бобораш. Он тихонько заходит в гостиную и прикрывает за собой двери. Холщовые рубашка и штаны летят в корзину. Обнаженная, мадам Бобораш подходит к большому настенному зеркалу, закидывает руки за голову и смотрит на свое отражение.
О, как же прелестна, как соблазнительна мадам Бобораш! Гладкая, чуть смуглая кожа, литые груди с большими темными сосками, подтянутый живот, стройные полноватые ножки с маленькими ступнями… Мадам Бобораш поворачивается к зеркалу спиной и смотрит на свои округлые ягодицы, иссеченные розгой Жозефа. Жозеф постарался на славу, надо будет отблагодарить его этой ночью. О, как мадам Бобораш будет благодарить своего конюха, как нежно будут скользить ее губки вдоль его напряженного члена!
Мадам Бобораш гладит багровую попку и блаженно зажмуривается от сладкой боли. О, как будут ныть выпоротые ягодицы мадам Бобораш, когда ночью Жозеф сожмет их своими сильными руками! Мадам Бобораш надевает шелковое платье прямо на голое тело. О, как приятно холодят прикосновения прохладной ткани рубцы и ссадины ее многострадальной попы! Мадам Бобораш садится в плетеное кресло и начинает ерзать в нем, слегка прикусывая губки. О, как же приятно! Мадам Бобораш берет колокольчик и звенит в него. По флигелю разносится мелодичный голос мадам Бобораш:
— Филипп, где ты, негодный мальчишка? Ты уже вернулся с конюшни?
P. S. Спасибо за внимание, уделенное моему рассказу. Отзывы и замечания пишите на [email protected] (без подчеркиваний).
