Как греческий бог

Я давно подозревал, что у моей матери есть большая тайна, которую она рьяно оберегает от меня. Вот только почему, я не догадывался. Да, я знал, что у неё был роман. Что ж, она свободная женщина и имеет на это право. И пусть устраивает свою жизнь по собственному разумению. Пусть пригласит своего избранника к нам домой, может даже жить вместе с ним. Но только не раньше октября.

Я готовился к поступлению в университет в другом городе. Мне полагались определённые льготы как победителю областной олимпиады по истории. Поэтому я не очень заморачивался подготовкой к экзаменам. Я все разузнал, сдал нужные документы, выбрав юрфак. Директор моей школы очень радовался за меня, одобряя мой выбор.

Итак, в октябре я уеду на учёбу, а мама должна будет остаться сама. Мне было немного жаль её, поэтому я решил узнать хоть что-то о её будущем избраннике.

Я с трудом представлял его себе. Тем не менее, я должен был признать, что вкус у моей мамы отменный. Мне понравился этот мужчина — элегантный, красивый, с лёгкой сединой на висках. Врождённая интеллигентность и культура чувствовались в его поведении с мамой.

Расшифровать маму было не трудно. Когда она дольше обычного находилась в ванной, я уже знал, что у неё намечается рандеву. И однажды я незаметно последовал за ней, решив всё узнать. Я понимал, что не очень красиво следить за матерью, но любопытство взяло верх над приличием.

Они встретились в небольшом кафе, очень уютном и спокойном. Я незаметно пробрался к дальнему столику, за которым уже сидел какой-то парнишка, по виду младше меня. Я довольно бесцеремонно расположился рядом с ним. Мама и её мужчина были так заняты друг другом, что остальной мир для них просто перестал существовать. Чтоб как-то развлечься, я стал прикалываться с парнишки, делая вид, что хочу "снять" его. Я едва сдерживал смех, наблюдая за его гримасами смущения на лице.

. ..И вот уже школа позади. В один из летних вечеров мама, наконец, решилась и призналась мне, что хочет связать свою дальнейшую судьбу с некоторым господином. Без лишних эмоций я выслушал её признание. И лишь когда она упомянула о браке с ним, я удивлённо посмотрел на неё.

— Алексей, наконец, получил развод, — сказала она смущенно. — Его женитьба уже давно стала фикцией. А дело о разводе тянулось почти два года. Это не я виновата, что его семья развалилась, — как будто оправдываясь, добавила она.

— Я рад, что у тебя всё в порядке, — сказал я серьёзно и, подойдя к ней, поцеловал её в щеку.

Мама была удивлена, явно не ожидая от меня такого. Думала, наверное, что услышит упрёки, скандал, а то и оскорбления.

— Ну, и что вы решили? Ты пойдешь жить к нему или он придёт сюда?

— Он свою квартиру оставляет жене, так что придёт сюда. И не один, а с сыном… Суд разделил родительскую опеку — дочь осталась с матерью, а сын выбрал отца.

Я удивлённо покачал головой — куда это мать ввязывается? Ещё и ребёнка берёт себе на шею!

— Мы уже познакомились с ним, то есть с Павлом, — тихо добавила она. — Мне показалось, что он очень хороший парень.

— О, так теперь у тебя будет новый сын! А у меня брат. Как интересно! — сказал я полушутя и рассмеялся.

— Да… Наверное, так, — согласилась она, как будто только сейчас поняв этот факт.

— Пойми меня. Ведь ты скоро выпорхнешь из гнезда, и я останусь сама. А так у меня появятся новые заботы, новая цель в жизни. За тебя я совершенно спокойна. Уверена, что будешь прекрасным юристом. Лишь бы только не влюбился и не захотел рано жениться. Тогда с учебой неизвестно что будет.

— Ма, об этом можешь не волноваться, — сказал я с лёгкой улыбкой и смутился. — Понимаешь, этот вид организмов меня вообще не интересует и даже где-то не существует для меня.

— До поры до времени, сынок, — философски заметила мама. – Ну, так что, могу я их пригласить на обед в воскресенье? Было бы хорошо всем сразу познакомиться.

— Да, конечно…

Обед, как это принято говорить в официальных кругах, прошёл в тёплой дружественной атмосфере. Алексей оказался очень приятным и симпатичным человеком. Он держался очень просто и скромно, хотя и имел основания вести себя несколько иначе: ведь он был вице-директором какого-то там отдела какого-то банка.

А что же сын? С самого начала я ломал себе голову над вопросом: откуда я его знаю. Без сомнения, я где-то его видел. Зрительная память у меня хорошая. Вот только где я его видел?

После ужина атмосфера еще больше потеплела. Я почувствовал, что дальнейшее присутствие за общим столом становится необязательным. Выждав благоприятный момент, я толкнул Павла в плечо.

— Валим отсюда! — сказал я тихо. — Старшим надо поговорить, а мы им мешаем.

Вместо ответа Павел втянул голову в плечи.

— Ты чего? Я хочу показать тебе твою новую комнату. Ты же здесь будешь жить, или как?

— Ты чего такой испуганный? — спросил я, закрывая дверь своей комнаты.

— Потому что есть причина.

— И какая же?

— Сам знаешь какая. Не притворяйся.

— Я?!

— А кто же? Кто меня тогда в кафешке снимал? Кто мне рассказывал невероятные вещи о том, как прикасаться, как лизать, как сосать?

Я стукнул себя по лбу

— Вот оно что!.. И теперь ты боишься меня? Вдруг я сделаю с тобой чего-то из того, о чём рассказывал.

Павел смотрел на меня с каким-то телячьим выражением своих глаз.

— Не боись! У меня железный принцип: мелких не трогать. Но только днём. Ночью, сам понимаешь, может быть всякое, — добавил я масла в огонь и громко рассмеялся.

— Ладно, давай садись, не стой! — и я указал ему на кресло, убирая со своего лица остатки веселья. — Ты мне очень понравился. Потому что ты искренний. И, кстати, почему ты был в том кафе?

— Так было надо, — ответил он с вызовом.

— Если окажется, что у нас с тобой была одна и та же цель, я тут же помру со смеху.

— А ты чего был?

— Не догадываешься? Хотел любовника матери рассмотреть. А ты мне мешал за ними наблюдать. Поэтому и хотел тебя побыстрее сплавить подальше. У меня появилась идея: малолетки, как правило, на предложение от гомиков "делают ноги". А ты нет. Продолжал сидеть, как будто чего-то ждал. Знаешь, как ты меня тогда разозлил!

— А я думал, что…

— Я знаю, что, — быстро прервал я его мысль. — Нет, братишка. На твою попочку у меня не было охоты. Ну, а ты чего там был?

— Ну… Из-за того же. Услышал, как они договаривались по телефону. И пошёл за отцом. Знаешь, от страха чуть в штаны не наложил. Если б он меня только увидел!.. А потом подумал — будь, что будет! Я должен видеть, с кем он встречается. Если бы это была такая же бл… Ой, извини! Такая самая, как моя мать, то я бы лучше утопился.

— Интересно… — я стал серьёзнее и получше пригляделся к малому.

Ещё тогда в кафе я обратил внимание на его нежное лицо с тонкими, почти девичьими чертами и голубыми глазами, которые как будто светились изнутри. На вид он был немного мелковат, но фигурка была ладная и аккуратная. Чувствовалось, что он достаточно спортивен: сильные плечи и бицепсы, мощная грудная клетка выразительно обозначались под спортивной одеждой. Кроме того, на курточке были нашиты карманы в районе груди, которые дополнительно создавали впечатление развитой мускулатуры. Брюки на нём были свободные и широкие внизу, но на попке и в паху сидели как влитые, обтягивая бёдра, как у бегуна или велосипедиста.

— Так чего это ты хочешь утопиться? — спросил я, чтоб отвлечься от своих мыслей.

— Неважно… Может, когда-нибудь расскажу тебе…

— Не настаиваю… Кстати, с октября это будет твоя комната. Меня здесь не будет. Учёба, сам понимаешь, и всё такое… Буду приезжать только время от времени. И буду твоим гостем. Хочешь тут что-то изменить?

— Зачем? Тут и так хорошо, уютно… — он пожал плечами и улыбнулся.

— Может у тебя есть дорогие для тебя вещи. Можешь их забрать из той квартиры. Тут места хватит для всего.

— Нет у меня ничего там… Анька всё моё уничтожила. Это страшно мстительная девка. Ненавижу её, — и его глаза как-то странно заблестели, а на лице появилось такое свирепое выражение, что мне стало не по себе.

— Кажется, у тебя нет приятных воспоминаний, — тихо сказал я. — А мы? Как думаешь, мы поладим с тобой? Как бы то ни было, но благодаря твоему отцу и моей маме, мы должны стать братьями.

— Понимаю… Хорошо уже то, что… ты не девушка.

— А это разве видно? Ты уверен? — и я заржал в голос.

— Знаю… Я не так выразился, — Павел смущённо улыбнулся. — Думаю, я понял правильно, и мы поладим… Знаешь, как я боялся этого нового дома? Кто тут будет, какие они? Знал, что парень. Потом отец сказал, что он старше меня. Я не думал, что это будешь ты. Никак не ожидал здесь тебя встретить. Хорошо тебя запомнил в кафе. Ты был первый, кто меня так "снимал"… — он снова пожал плечами, стыдливо прикрывая лицо. — Когда я увидел тебя здесь, честно, был чуть живой от страха. Не удивляйся, что я так испугался. Теперь уже нет. А потом подумал: даже если бы ты и оказался таким, то это всё же лучше, чем тот дурдом… Часто отца не бывало дома, сам знаешь, всякие там поездки. То учёба, то совещание, то конференции, даже международные… А дома пьянка, все лежат и… бл@дство. Мать пьёт, Анька с ней… А потом мужики и оргия. Сплошные голые задницы и знаешь что… Один слазит, а другой залазит. Сам видел, как один слез с матери и тут же полез на Аньку… А, чего там, вспоминать противно… Чтоб не видеть этого, уходил в подвал. У меня там есть кое-какие железяки и настоящий тренажёр. Его одноклассник выиграл в каком-то конкурсе. И не захотел брать, не нужен ему такой. Ну, я и утащил снаряд к себе в подвал. Там и проводил большую часть времени…

Я сидел, ошарашенный и пораженный рассказом Павла. Да, пришлось парню хлебнуть жизни в его-то годы, — думал я.

— Нравишься ты мне, братишка, — сказал я после паузы, — трезво на жизнь смотришь!

Щёки у парня слегка зарумянились, а в его взгляде я прочитал радость и благодарность. И тут наш разговор был прерван деликатным стуком в дверь.

— Да, — сказал я и с удивлением увидел появившееся в дверном проёме лицо матери.

— Павел, отец просит тебя подойти к нему, — тихо сказала она.

Когда парень вышел, она обратилась ко мне.

— У меня к тебе просьба, и от меня, и от Алексея.

— Ма, ну зачем это вступление? — я сразу догадался, о чем пойдёт речь. — Он хочет остаться на ночь? Мне-то что до этого? Вы уже взрослые люди.

— Спасибо… Но, понимаешь, если Лёша останется, то и Павел тоже… Возьми его к себе на ночь.

— Думаю, придётся взять, а что делать? На балкон же его не выставишь? — попытался пошутить я как можно искреннее. Ответом матери был румянец на её щеках, как у девочки — подростка, и стыдливый взгляд из-под длинных чёрных ресниц. Я прекрасно понимал, что моя мама очень красивая женщина. И потому ничуть не удивлялся выбору Алексея.

Мама вышла. За ней вошёл Павел. Я, естественно, догадался, что его приглашали по тому же вопросу.

— И какое решение вы приняли в мужском кругу? — спросил я для уверенности.

— Пока никакого. Сперва нужно обговорить с тобой.

— Что-нибудь важное? — изобразил я озабоченность.

— Можно мне сегодня будет с тобой спать? То есть… у тебя, — он с трудом подбирал слова, подбородок у него мелко дрожал. Неужели он так меня боится — удивился я. Да, наверное. Но вдруг и мне, ни с того, ни с сего стало страшно.

— А разве у меня есть выбор? — сказал я, разглядывая свои стопы. Если я не приму тебя сегодня, то через два-три месяца ты не примешь меня. Так что иди к отцу и примите своё окончательное решение.

Мы стали готовиться ко сну. Я заметил, как смутился Павел, вернувшись из душа. Он стоял в одних трусах, очень узких и сильно обтягивающих его фигурку. Моё сердце безумно колотилось. Я со страхом подумал, выдержу ли я всё это. Не выдам ли себя? Потому что есть вещи, которые сильнее нас, и над которыми мы не властны.

— Ты очень спортивный. И фигура у тебя классная! — сказал я, чтобы отвлечь своё внимание от самых опасных фрагментов его тела, которые были так рельефно обтянуты белой тканью, что выглядели, как голые.

— А что мне было делать? Друзей у меня нет. Все считали меня невероятным жлобом. А то как же — отец работает в банке, а я у меня в кармане ни гроша. Давай сигарет купим — а у меня нет денег. Давай по пиву или винчику — а у меня нет ни на то, ни на другое. Ага, значит, так ты к людям относишься! Нечего тебе делать с порядочными людьми! Ну, я в свой подвал. И тут всю свою злость на мир вымещал на железе и снарядах. С пользой, по крайней мере.

Моя душа всё больше и больше паниковала. Я видел его яички, обтянутые тканью, и внушительный прут над ними, уложенный вверх, рельефную крупную головку, лишь до половины закрытую шкуркой… И с таким парнем я буду в одной постели! Всю ночь! Нет, я за себя не ручаюсь! Как когда-то давно, с моим лучшим с другом…

У Павла такая же красивая спортивная фигура с развитой грудной клеткой, с мощными плечами, с мускулистыми бёдрами и прекрасно видными через белые плавки тёмными яичками и пухлым писюном!

Он видел мой взгляд. Да и сам он смотрел, смущённо улыбаясь и слегка волнуясь, то на себя, то на меня.

Тем временем я попытался взять себя в руки. Чтобы предупредить собственную неуверенность и далеко идущие домыслы Павла, на всякий случай я сказал:

— Прежде, чем мы уляжемся, нам нужно будет поговорить… по-мужски.

— О чём? — Павел выпрямился во весь рост.

— Разговор деликатный, но я хочу быть честным с тобой. Видишь ли, по ночам у меня часто встаёт… Так что не паникуй, если случайно увидишь. Это не из-за тебя.

— Ну, знаешь ли… — Павел слегка зарумянился. — Я уже не ребёнок. Думаешь, что у меня не встаёт? — добавил он смущённо и почесал за ухом.

— Хм… — и я тоже смущённо почесал за ухом. — И что ты тогда делаешь?

— А ты что? — не поднимая глаз, он отбил словесный пинг-понг.

— Ясно. То же, что и ты, — и я заставил себя улыбнуться.

— Ну, когда ты сам. А если не сам… — Павел по-прежнему не поднимал на меня глаз.

— Хм… Вот это нам и нужно выяснить…

— Как? — Павел сделал глубокий вдох.

— Ну, скажем, пусть один делает вид, что не видит, чем занимается другой…

— Или… делает то же самое, — и Павел отважно посмотрел в мои глаза.

— Ок, согласен! – ответил я и неожиданно для себя сильно смутился.

И тут подумал: ага, чёрта с два я согласен! И потом, почему у нас здесь так тихо? Даже собственные мысли можно услыхать!

Я подошёл к полке, вынул первый попавшийся диск и включил музыку. При первых же звуках Павел засиял и подпрыгнул, чуть ли не до потолка.

— Это же моя любимая! Как ты узнал?

Я не мог скрыть свою неожиданную радость.

— Ну, так и моя тоже, — ответил я скромно, глядя в смеющиеся глаза Павла, которые так хотелось поцеловать.

Какое-то время мы слушали музыку молча, слегка подёргиваясь в такт ритмам. И вдруг Павел спросил:

— Можно тебе кое-что рассказать?

— Ну, а чего ж нет? Давай, рассказывай!

— Когда я тебя увидел и понял, что это ты…

— Э, да ладно, будет тебе… — прервал я его и почувствовал румянец не своих щеках.

— Я тоже стесняюсь, — сказал он, помолчав минуту, пристально гладя на меня.

— Ты? Почему? По тебе не видно…

— Видно, видно. Думаешь, я не понимаю, что у меня тут всё через трусы… просматривается? – и он стыдливо склонил голову, показывая взглядом на свои формы. – В таких трусах я хожу, — добавил он тише.

— Я тоже.

— Не, ну они тебе подходят… Мне некому было купить такие обычные, нормальные. Отец о таких вещах не помнит и не думает. Напоминать мне было стыдно. А матери у меня уже два года практически нет.

— А чего тебе стыдиться? Или мне? Ты парень. И мы знаем, что у нас есть. И хорошо, что в трусах что-то есть. Потому что ещё не раз придётся в жизни перед кем-то вываливать свои яйца… Мне так уж точно скоро – военная комиссия.

Павел слегка побледнел, но при моих последних словах пришёл в себя.

— Ты прав. Знаю, что это так. И мне кажется, что внутренне я готов к такому. И смог бы себя правильно вести, если придётся.

— Сможешь перед кем-то стоять голым? – и я украдкой поправил свои трусы.

— Смог бы, — сказал он, пожимая плечами. – Хотя кого-то голого я видел только в греческих альбомах.

— Парней?

— А кого ж ещё? Ты же так хорошо знаешь историю и не заметил, что на древних изображениях голых женщин не увидишь. Даже если б захотел – не найдёшь.

— Ладно, не стыди меня. Я знаю, но как-то не обращал внимания, забыл просто, — признался я тихо, не убирая сплетённых ладоней со своих трусов.

— У меня тонны альбомов о древней Греции и греках, об их культуре, обычаях, обо всём. Эти люди для меня являются идеалом. Заметь, что они не стыдятся своей наготы.

— Потому что такими были их идеалы, культура, их цивилизация.

— А мы всего этого стыдимся. Кто такое придумал?

— Тоже люди. Наши современники…

— И отсталое средневековье. Если бы каждый ходил голым, то не было бы никаких сенсаций.

— Представляю себе, если бы мы могли ходить голыми среди голых женщин. Подумай сам, что бы тогда творилось.

Павел в полголоса рассмеялся.

— А если среди голых парней? Думаешь, тогда бы ничего не творилось?

Я замолчал, неуверенно глядя перед собой: к чему это парень клонит? Или это просто невинный обмен приколами? Или он хочет меня расшифровать?

— Наверное, нашлись бы и такие… — признал я осторожно.

— Ну, вот видишь. А в Греции гомосексуализм был таким же привычным, как у нас отношения с женщиной. Молодого парня обычно по жизни вёл опытный мужчина. И у них возникали отношения. Так было надо. Такой был обычай.

— Так было надо или они хотели этого?

— И то, и другое. Каждый знал, что так должно быть, и что он должен через это пройти. Потому что это значило: я уже взрослый. И когда-нибудь так же буду учить молодого и вести его по жизни.

— Ты сказал: он знал, что должен. Но ты не ответил, хотел ли он этого.

— Рассуди сам: у него же не было выбора. И соглашался, потому что так было надо. И, наверное, боялся своего первого раза…

— Чего боялся… боли?

— Может, и так. А, с другой стороны, это была для него честь. Знаешь, сколько знаменитых греков и даже римских правителей имели своих возлюбленных юношей, которых повсюду с собою возили? И все знали, что у этого известного грека или достойного римлянина есть свой парень, с которым он спит. И этот парень всегда выделялся среди своих ровесников.

— А если парню переставало нравиться, что его… употребляет только этот сановник? А ему хотелось иначе?

— Потом они могли жениться и детей заводили. Это известно. Но не только сановник парня использовал. Бывало, что он предпочитал, чтобы парень его… Ну, ты понимаешь. И обрати внимание, что на греческих гравюрах нет парней или мужчин с огромными приборами. То есть, греки изображали правду. А вот у персов уже совсем иначе… А зачем я тебе всё это рассказываю?..

— Пожалуйста, рассказывай дальше, мне интересно.

— А ты не будешь надо мной смеяться? Отцу меня не выдашь?

— Ты мне не веришь?

— Верю… В том моём подвале у меня целый мир. Я там не только тренируюсь и рассматриваю альбомы. Давно уже мечтаю, как будто я живу в древней Греции, бегаю голым среди голых парней, смотрю на них, потому что они мне нравятся. Никто никого не стыдится. И я тоже. Я могу свободно ходить среди них, могу до них дотрагиваться. И что перед каждым турниром, борьбой, соревнованиями или олимпиадами я натираю их тела оливковым маслом. Иногда в такие моменты я чувствую такое…

— . ..возбуждение? — не выдержал я и почувствовал неконтролируемую эрекцию, которую попытался скрыть своими сплетёнными на трусах руками.

— Да, и тогда мне остаётся только…

— Подрочить? — шепнул я, скрывая собственное волнение.

— Да… Когда я перейду сюда, то покажу тебе все свои альбомы. Только не знаю, что делать с тренажёром. Жалко его там бросать…

— Приноси сюда. Комната большая. Тут его себе и установишь.

— Ты позволишь?

— Скоро ты тут будешь хозяин, а не я.

— Ты такой добрый. А что мама скажет?

— Она поймёт, как никто другой.

— Как и ты… — и Павел улыбнулся уже без прежнего смущения. — А если бы она нашла у меня… не только альбомы и железки?

— А что ещё?

— Хорошо, расскажу тебе всё. От этой музыки я просто улетаю. С ней связаны воспоминания, очень приятные и очень личные… У меня есть несколько снимков голых парней. А вот альбома — ни одного. И даже не знаю, где такое можно было бы достать.

— Я знаю, у кого такое есть. Попрошу для тебя, а может и куплю. Только это… альбомы для геев, — признался я и пришёл в ужас от собственной смелости и того, что раскрыл так долго скрываемую тайну.

— И пусть будут для геев, — ответил Павел, отважно глядя в мои испуганные глаза.

— Не смотри так! — я понимал, что прошу его.

— Скажи, а если меня это интересует, значит, я тоже гей?

— А почему ты говоришь слово "тоже"?

— Потому, что ты… гей. Правда?

— Правда… — и мне показалось, что у меня уходит земля из-под ног, а вместе с этим единственным произнесенным мною словом из меня стала уходить и жизнь.

— Я не предам тебя, — полушёпотом заверил меня Павел. — Я был уверен, что ты… — он продолжал без удивления.

Было видно, что он ещё что-то хочет сказать, но почему-то медлит. Наконец, он решился.

— Помнишь, как в том кафе ты начал меня "снимать" и говорить такие вещи, что я подумал: а откуда ты только такие слова знаешь. И откуда тебе известно, что один парень может делать другому? И знаешь… Тогда я и вправду пошел бы с тобою…

— А сейчас бы пошёл… — у меня от всего этого даже в голове закрутилось.

— Пойду! — без колебаний ответил он. — Девушками я совсем не интересуюсь. Из-за Аньки, скорее всего. Она мне всем противна. Ненавижу её. И я выбрал. И понял, что лучше увидеть дюжину парней, чем одну голую бабу. Насмотрелся уже… Веришь, она хотела однажды меня к себе в постель затащить.

— Фу, не говори мне про такое. Противно как!

— Не буду… Но почему-то мне сейчас не стыдно.

Он встал.

— Мне снять это? — спросил он, засовывая ладони к себе в трусики, в которых размеры его члена заметно отличались от тех, которые были раньше.

— Да… — я еле сдерживал дрожь в моём голосе.

— А ты?

— И тогда я войду в твой греческий мир грёз?

— А я смогу к тебе дотронуться?

— Конечно!

— Ну, тогда вместе плывём в Грецию… Я первый.

Одно плавное движение — и Павел был совершенно голый. Он стоял неподвижно, даря мне свою юношескую красоту, всё более и более наполняясь возбуждением, которое напрягало его прекрасный фаллос, поднимая его почти вертикально вверх.

Я едва дышал. Я хотел тут же сделать то же самое — открыть ему свою наготу, но совсем растерялся. Я любовался Павлом, разглядывая его красивый тяжелый и твёрдый член, почти прижавшийся к животу. Его яички, уже подтянувшиеся вверх, выглядели великолепно — полные, в объёмистой мошонке, очень морщинистой, с выразительным швом, идущим вдоль и отделяющим правое яичко от левого, опущенного немного ниже. Мягкие волосы, окаймляющие его органы, казались светящимся пухом, который улетит, лишь только к нему прикоснуться…

Я не выдержал, одним прыжком подскочил к Павлу и припал губами к его открывшейся из крайней плоти толстой головке, мягкой и горячей, с капелькой влаги на кончике — липкой, сладкой и соленой одновременно.

— Я тебе нравлюсь? — услышал я дрожащий шёпот.

— Очень!

— А мне так хотелось кому-то понравиться…

— Ты для меня — самое драгоценное античное сокровище. Ты — греческий бог…

Первые ласки продолжались не долго. Я с радостью наблюдал за мощным и обильным выбросом семени, которое вырывалось из члена Павла с огромной силой и летело далеко, украшая белыми струйками мой бордовый диван. А потом я взял его за руку и, как ребёнка, осторожно уложил в постель. И только теперь я снял с себя трусы.

Наша любимая музыка всё звучала. Теперь играла мелодия, что была в начале. Диск работал в авторежиме. Значит, прошло уже полчаса. И опять полчаса…

Павел, как греческий бог — прекрасный и бессмертный — лежал, почти не дыша, доверившись моим ладоням и устам, извергая одну за другой всё новые порции своего семени, одаривая спермой моё голое тело — то живот и грудь, то ладони, то уста и лицо, и опять живот, лицо… и опять…

А попка — вдруг вспомнил я. Почему бы нет?

Мне захотелось этого, как никогда в жизни. Сейчас или никогда! Я был уверен, что Павел ещё никогда этого не делал. Наверняка нет!

Пусть его прекрасный писюн погостит между моими холмами. Я так хочу этого! И сам этим буду управлять. Дам ему себя! И приму его в себе!

Я глубоко брал ртом его член, очень глубоко, до самого пищевода. Павел только что опять кончил, но я снова начал его возбуждать, доводя до предела выносливости. Массируя его прекрасный твёрдый член, я перешагнул через него и присел на корточки. И теперь на эту самую ценнейшую часть греческого сокровища, ещё не насытившуюся и по-прежнему жаждущую удовольствий, я с волнением надвигал свою попку. Едва коснувшись члена Павла, я почувствовал: это не мой друг. Член друга был небольшим и сразу же оказывался в центре, после чего моя дырочка начинала его обнимать. Теперь же требовалось значительное расширение моих ходов.

При первом надавливании боль оказалась сильной и очень острой, да и страх больше: войдёт или нет. Я стиснул зубы: надо, чтоб вошёл! Только бы справиться с этой болью и со своей тесной дырочкой, куда проникал только мой друг своим небольшим писюнчиком, да ещё с твёрдым членом Павла, чтоб хотя бы головка прошла, а она уж сама потом проложит себе дорогу.

Тем временем Павел постанывал, издавая звуки типа "ооо" или "ааа". Потом попросил, чтоб я делал всё не так быстро.

— Входит, я чувствую… — прошептал он вскоре.

Я тоже это почувствовал. Радость распирала меня сильнее, чем внушительный член Павла. Пусть уж болит, сколько хочет — в конце концов, перестанет. Я сделал движение вниз и почувствовал своей попкой подрагивающие бёдра и вспотевшую большую мошонку. Есть! Я немного поднялся, поправил член и снова опустился. И вправду есть!

И снова дрожащий шёпот Павла:

— Хорошо… Как хорошо! Я знал это. Теперь я понимаю, как это делать и хочу это делать!.. Я читал, что греки…

— . .. практиковали гомосексуализм, — не выдержал я, пытаясь волнообразными движениями бёдер притупить свою боль и всё сильнее ощущая нарастающее чувство непередаваемого блаженства, вызванного колеблющимся и глубоко заполняющим меня горячим телом Павла.

— Но это же мы, а не греки! Ты и я! Потому что я гей! И я занимаюсь с тобой любовью!

— Я тоже гей! Мне так давно хотелось им быть!

. .. Наступившее утро с его последующей суетой подсознательно обострило моё чутьё: я проснулся. Рядом Павел: прижавшийся, голый, красивый. Я тут же сильно возбудился: а как иначе, если перед собой видишь такую красоту! Я тут же потянулся губами к его яичкам и члену. Так хотелось ласкать их губами, сосать и целовать. Но в последний момент я взял себя в руки.

Я помнил всё, что было ночью. Неожиданно я почувствовал какой-то непонятный приступ стеснительности. Но не потому, что я был голый. Это было похоже на раскаянье, усиленное неизвестным мне доселе чувством стыда. Всё, что произошло, было не просто приключение, а нечто большее. Это была первая ночь, проведённая вдвоём… Вдвоём с парнем! Целая ночь, до самого утра, наполненная нашей наготой и сексом, поцелуями и объятиями — друг с другом, друг на друге и друг в друге.

Что сделает Павел, когда проснётся? Как он поведёт себя после нашей бурной ночи? По какому сценарию будет развиваться моя дальнейшая жизнь?

Быть может, ему станет стыдно, и он не сможет со мною даже говорить. Такое часто бывает у парней, когда утро оказывается мудренее вечера. Было и у меня такое, когда мы однажды с другом подрочили вместе — он мне, а я ему. Лишь только он кончил, сразу же оделся и ушёл. И потом мы избегали один другого почти месяц. Было стыдно. Но затем всё вернулось на прежние позиции.

Может, Павел ошибся в себе, и он вовсе не гей, а жертва обстоятельств. Что тогда? Будет меня презирать, обзывать мерзкими словами… А то ещё и расскажет отцу. Э, стоп, стоп! Ну, не похож он на такого парня!

А может… Пока я предавался своим невесёлым мыслям, неожиданно задремал. Очнулся от того, что кто-то пальцем нажимал на мой нос как на кнопку дверного звонка. Я открыл глаза и увидел улыбающееся лицо Павла. Он лежал по-прежнему голый на спине, не закрываясь и не стесняясь меня. Мне дико захотелось его поцеловать, и я сделал движение к его губам. Он понял меня, повернулся на бок лицом ко мне и впился своими губами в мои. Мы долго и страстно целовались. Мой обмякший за время дрёмы член снова принял боевое положение. Мы крепко обнялись, прижавшись животами, а наши руки гладили спины и ягодицы. Мой твёрдый член тёрся о полумягкий орган Павла.

— Ну, что? Хочешь ещё? — тихо спросил он.

— Хочу… А ты как?

— Да мне уже хватит… А ты давай. Только кончай на меня, пожалуйста, как я на тебя вчера…

В ответ я только крепче прижался к юному телу. А Павел повернулся на спину и, не разжимая своих объятий, положил меня сверху. Теперь я мог видеть его лицо, ласкать и целовать его. Павел раздвинул ноги, согнул в коленях и обхватил мои бёдра своими. Мой член чуть не звенел от напряжения, в то время как орган Павла, превосходящий мой всеми параметрами, оставался достаточно мягким. Наши члены скользили один по другому, и периодически я чувствовал, как мои яички прижимаются к его мошонке.

Я улетал в космос от возбуждения и удовольствия. Я впервые испытывал такое. Это был новый, неведомый мне доселе вид наслаждения, могущественный вид блаженства, когда внешние ласки, вызванные самим прикосновением наготы к наготе, смешивались с всё более сильными, полными движениями тел. И неожиданный экстаз, что поднимался из самой глубины волн, куда-то выбрасывал меня, как будто выносил на ласковый, нагретый солнцем песчаный берег любимой Эллады, в объятия прекрасного и любимого греческого божества.

Я почти без сил распластался на горячем теле Павла. Наши животы были склеены моей спермой. Немного переведя дух, я нежно губами дотронулся до его лица — оно было мокрым. От слёз!

Я нехотя сполз с Павла и лёг рядом. Мы снова прижались друг другу и задремали.

Шаги… Они слишком часто подходят к моей комнате, задерживаются и прислушиваются. Это шаги мамы. Я их безошибочно узнаю. Однако, это уже становится опасным. Ведь мы оба голые.

Я соскочил с кровати. В панике на голое тело натянул брюки; шорты, наверняка мокрые, лежат где-нибудь измятые в постели.

— Павел, — я потряс его за плечо как можно деликатнее. — Пааш, нужно вставать.

— Что? — он потянулся и стал протирать глаза, как ребёнок.

Он тут же натянул свои белые тесные узкие плавки. Потом опять сел, положив лицо на ладони.

— Я всё помню, всё понимаю, — сказал он тихо, — но чувствую себя глупо…

— Почему? — моя душа ушла в пятки. Я присел перед ним на корточки, ловя его шёпот из-под опущенного вниз лица, хотя мне было ничуть не лучше.

— Ты сказал правду, что я для тебя почти греческий бог? Или хотел посмеяться надо мной?

— Правда! Самый красивый греческий бог! И я помню, что обещал тебе альбомы для геев. Принесу тебе, даже сегодня! — горячо уверял я, сжимая его ладони, чтоб в его глазах увидеть хотя бы тень вчерашней неотразимой улыбки… Есть!

Павел спрятал лицо в своих ладонях.

Снова шаги под дверью — это мама. Я быстро сменил тему разговора, нарочито громко произнёс:

— Ну, товарищ брат, может вам уже хочется вылезти из постели?

И в тот же момент в дверь осторожно постучали.

— Да, заходите, — одновременно крикнули мы, а Павел тут же прикрыл краем одеяла свои бёдра и трусы.

Вошла мама.

— Доброе утро! Завтрак готов. Пожалуйста, идите кушать, а то быстро остынет… Как вам спалось?

— Прекрасно! — и Павел, как заправский актёр, украсил своё лицо одной из своих самых обворожительных улыбок.

За спиной у мамы появился Алексей. Он ответил на наше приветствие, а потом шутливо спросил меня:

— Как тебе с ним спалось? Он хоть не дрался ночью?

— Нет, он был мирным, — засмеялся я.

— Что тебе снилось? — спросила мама Павла и послала новому члену семьи свою добрую материнскую улыбку.

— Ничего, как будто… — растерянно пожал плечами Павел.

— Как это ничего? — я взял инициативу в свои руки. — Ты же сказал, что был в Греции.

— Ну, был, — спокойно ответил он, — во сне и не такое бывает…

— Ты как будто не здесь родился, и не в наше время… — сказал отец Павла. — Всё Греция и Греция, только Греция… С этим надо что-то делать. Может, наконец, мы туда съездим? Попробуем даже на этих ваших каникулах.

— Ура! — вдруг благим матом завопил Павел, — yes, yes! Только сразу давай пойдём в Акрополь, ну пожалуйста, в Акрополь!

Он ринулся к двери, напрочь позабыв, что не совсем одет, вернее, совсем не одет. Я лишь успел бросить ему вслед его штаны.

А потом он громче всех смеялся, когда, повернувшись к нам спиной и с трудом удерживая равновесие, пытался натянуть на свою дивную попку брюки и перечисляя при этом все те достопримечательности, которые нужно посетить в Греции.

Неожиданно он умолк, а его лицо стало серьёзным. Обращаясь к отцу, он сказал:

— Только едем все вместе, вчетвером. Я без брата не поеду…

Наверное, Павел и сам не понял, что сказал. А когда дошло — он немного смутился, порозовел, но продолжал твёрдо смотреть на отца.

Я невольно перевёл взгляд на наших родителей. Они стояли у двери, прижавшись друг к другу, как двое влюблённых старшеклассников. И у обоих на глазах блестели слёзы…