Иметь и наставлять рога. Часть 7

Настоящее время

РАССКАЗЫВАЕТ НАОМИ

Октябрь 2015 года

Я прислушиваюсь к фоновому шуму раций и лязгу закрывающихся дверей. Негромкое бормотание, окружающее меня, служит белым шумом, это другие люди взволнованно говорят о близких, по которым они так скучают.

Жаль, что я не могу разделить их чувства. Как бы мне хотелось, чтобы белые стены и унылые светильники над головой не несли в себе чувство обреченности, распространившееся по всему моему телу. В отличие от других здесь, я ехала пять часов и двадцать пять минут, не для того, чтобы увидеть любимого. Я пришла сюда, в это жалкое место, чтобы увидеть ненавистного.

Тюремные охранники смотрят на каждого из нас с отстраненным интересом, махая палочкой над нашими телами, чтобы обнаружить какие-либо неизвестные металлические предметы. Как только эта задача бывает выполнена, они машут нам на следующий пункт проверки.

Это место такое… холодное. Так лишенное тепла. Оно практически посылает озноб по всему моему телу. Я не могу представить себе худшего места, куда можно поместить кого-то на долгие годы.

Хорошо.

Войдя в семейную зону, я сажусь за стол в самом дальнем углу. Я сижу лицом к двери, через которую должны проходить гости системы. Мне нужно увидеть его, когда он войдет. Я хочу видеть, как он приближается ко мне. Назовите это инстинктом самосохранения, но первое правило, чтобы не быть застигнутым врасплох, — никогда не позволять врагу видеть вашу спину.

Дверь распахивается, и комната заполняется оранжевыми комбинезонами. Суровые лица, которые, вероятно, делали невыразимые вещи, превращаются в мягкие улыбки, когда они смотрят на единственных людей в мире, которые интересуются ими. Это было бы действительно трогательно, если бы я видела их при других обстоятельствах.

Потом появился «он». Чудовище из моих кошмаров. Тот, кто украл у меня моих родителей. Лицемерный мудак, считавший, что имеет право разрушить три жизни. Я не видела его восемнадцать лет, больше половины жизни. Я всегда думала, что была бы счастлива никогда больше его не видеть. Но со мной не все в порядке. Об этом свидетельствует нынешнее состояние моего брака.

Он не похож на того мужчину, которого я помню. Глаза той девочки, что смотрела на его холодное лицо все эти годы назад, каким-то образом превратили его в моем сознании в своего рода злое божество. Он был увековечен. Его бездушные глаза были полны такой ненависти, когда он смотрел на безжизненное тело той, кого он убил. В моем сознании он был непобедим. Как Джейсон Вурхиз или Майкл Майерс.

Нет, этот парень — не он. Тело этого парня осело, как будто вес комбинезона чересчур велик для него. Его лицо постарело, но печаль и угрызения совести словно прибавили ему лет. Не просто угрызения совести, которые человек испытывает, когда делает что-то не так. Нет, его угрызения совести глубже. Как будто жизнь для него лишена смысла и счастья. Как будто он каждый раз, просыпаясь утром, проклинает Бога.

Может быть, справедливость существует.

— Наоми? — спросил он, подходя ко мне. Похоже, он не может поверить своим глазам. Он моргает, словно пытаясь убедиться, что я и впрямь здесь.

Он сажает неловкий поцелуй на моей щеке. Я сижу неподвижно, не отвечая ни теплом, ни лаской.

— Привет, Кенни, — тихо говорю я. Я ненавижу звук своего голоса. Он звучит так слабо. Я хотела прийти сюда и показать ему, какая я сильная. Мне хотелось, чтобы мой голос звучал строго и уверенно. Может быть, даже слегка пугающе. Но видя его таким избитым, таким побежденным, я удерживаю все это в себе.

Я также вижу, как он вздрагивает, когда я называю его «Кенни» вместо «папа».

— Давно не виделись, малышка, — говорит он, садясь напротив меня. Я пытаюсь улыбнуться, но не могу. Также я чувствую волну дискомфорта от его нежности.

— Итак, чем я обязан этому удовольствию? — спрашивает он, пытаясь вовлечь меня в разговор, который в данный момент кажется трудным для понимания. В животе у меня все сжимается. У меня была подготовлена целая речь. Несколько дней я обдумывала, что скажу ему, когда увижу. Я знала, как собирался это сказать. Я даже приготовила остроумные, саркастические реплики на все, что он мог сказать мне. Но все это исчезло.

Я сожалею о своем решении приехать сюда в одиночку. И почему я велела Джошу остаться в номере? Почему я должна доказывать, что я достаточно сильна, чтобы сделать все самостоятельно? Почему я не могла довериться своему мужу, чтобы опереться на него в такие моменты? Почему, почему, почему?

— Я… я пришла сюда, чтобы поговорить с тобой. Я встречаюсь с психологом, и она подумала… она думает… мы с ней думаем, что пришло время нам поговорить.

Я болтаю как идиотка. Слабая идиотка. Ну же, Наоми! Возьми себя в руки!

Он вдруг перестает смотреть мне в глаза. Я замечаю, как его глаза метнулись к дальней стене, когда он отвел свой взгляд. Это послужило мне на пользу, потому что у меня самой в этот момент возникают проблемы.

— Полагаю, ты хочешь поговорить со мной об этом… о том, что я сделал. — Его голос звучит так же слабо и неуверенно, как и мой. Боже мой! Он так же нервничает, как и я. Чудовище из моих кошмаров нервничает! Из-за меня?!

— Да, Кенни. Мне нужно поговорить с тобой о том дне, когда ты… застрелил маму. — Я рада слышать, что теперь в моем голосе появилась некоторая уверенность. Я использую ее, чтобы собрать свои эмоции и заставить себя посмотреть ему в глаза.

— Эмм, хорошо, малышка. Что ты хочешь знать?

Что я хочу знать? Что я хочу знать? Что, черт возьми, я могу хотеть знать? Что это за чертов вопрос?

Внезапно я чувствую, как во мне поднимается гнев. Подавленный гнев, который я почувствовала в кабинете Бет, когда очищала себя от воспоминаний, нахлынул снова. Он практически душит меня, такой густой и горячий. Я чувствую, как он превращает мое лицо в гримасу.

— Я ХОЧУ ЗНАТЬ, ПОЧЕМУ ТЫ ЗАСТРЕЛИЛ МОЮ МАТЬ?! Что дало тебе гребанное право убить ее?

Я чувствую жгучие слезы близко, но будь я проклята, если позволю ему увидеть их. Он не заслуживает того, чтобы видеть меня уязвимой. Он — враг.

— Малышка…

— НЕ СМЕЙ БОЛЬШЕ НАЗЫВАТЬ МЕНЯ МАЛЫШКОЙ! Я — НЕ ТВОЯ МАЛЫШКА! Я — ТА, ЧЬЮ ЖИЗНЬ ТЫ УКРАЛ, ЧЕРТОВ МОНСТР!

Я кричу это так громко, что мой голос эхом разносится по комнате, полностью затмевая другие разговоры, которые ведутся. Что ж, они велись. Теперь нет ничего, кроме тишины, поскольку все глаза находят моего отца и меня слишком интересными, чтобы игнорировать. Охранник бросает на меня предупреждающий взгляд и, кажется, собирается подойти. Боковым зрением я вижу, как отец — Кенни — с умоляющим видом отмахивается от него.

— Наоми, мне так жаль, — говорит он, потянувшись к моим рукам. Я выхватываю их и смотрю на него ледяным взглядом, способным заморозить огонь. Он убирает руки и кладет их на стол перед собой.

— Не проходит и дня, чтобы я не жалел об этом. То, что я сделал с твоей матерью, непростительно.

— Зачем ты это сделал, папа? Почему ты застрелил ее, когда сам делал то же самое?

Его лицо вытягивается, когда я говорю последнюю часть.

— Я так понимаю, ты знаешь о Сэнди и… твоем брате?

Я сардонически смеюсь.

— Да, папа. Он заскакивал, когда тебя осудили. Кажется, он чувствовал, что должен встретиться со мной, видя, как много у нас общего. Конечно, его маму же ты не убивал.

Я вижу, как каждое мое саркастическое слово убивает его изнутри. Часть меня упивается этим. Если я задеваю его чувства, — это хорошо. То, что он чувствует сейчас, похоже на последствия вакцины от оспы по сравнению с самой оспой, которой он меня подверг. Родственники, которые не хотели заботиться обо мне, социальные работники и физиотерапевты, анализирующие мое настроение, дети, дразнящие меня из-за моего убийцы отца и шлюхи матери. К черту их обоих.

Вот почему я потратила годы, забывая все это дерьмо. Изменяя его. Изменяя себя. Мне пришлось. Я не могла выжить, не оставив позади своего опыта, но на самом деле у меня не было возможности оставить его позади. Поэтому я его вычеркнула. Это было проще, чем иная моя альтернатива. И это сработало.

В основном. Вроде бы. Но не совсем.

Я много работала, чтобы стать независимой и ни в ком не нуждаться. Особенно в каком-нибудь мужчине. Лицемерном придурке. Готовом трахать что-нибудь на двух ногах, а потом сжигать женщину на костре за то, что она не сидит и не радуется этому. Мужчины — жалкие говнюки. Не годятся ни на что, кроме как хорошенько поваляться в соломе. Все они могут отправляться в ад.

Кроме Джоша.

Он абсолютно другой. Несмотря ни на что, он всегда ставит меня на первое место. Мой Джош! Что бы я делала без тебя?

Голос Кенни гудит, прерывая мое путешествие по минному полю переулка памяти.

— Жаль, что я не могу исправить то, что сделал с твоей матерью. Все это. Я обращался с ней как с дерьмом, и это преследует меня каждый день. Ее лицо — это первое, что я вижу утром, и последнее, что вижу вечером.

Кажется, он вот-вот расплачется. Его глаза смотрят в мои, умоляя посочувствовать ему. Полюбить его. Но меня здесь нет. Я — далеко отсюда. Как будто совсем в другом полушарии.

В то же время я не могу не жалеть его — в некотором роде. Его жизнь — дерьмо. Он совсем один. Ему не на что надеяться, и никому нет до него дела. Ужасный образ жизни, даже для такого монстра как он.

— Так зачем же ты это сделал? И потом, зачем ты вообще на ней женился? — спрашиваю я его, смягчая свой подход. Я больше не чувствую необходимости бить его и мучить. Это — все равно что бить раненого зверя.

— Я никогда не любил твою мать. Я знаю, что это звучит ужасно, но это так. Она должна была стать любовницей на одну ночь. Я был пьян. Она была пьяна. Мы занимались сексом в гребаной душевой кабинке. Ради Бога, мы даже не разделись!

Я сижу и перевариваю эту информацию. Конечно, я всегда подозревала, что он не любит мою маму. Мужчина не может относиться к женщине так, как он, и при этом по-настоящему любить ее. Однако есть разница между тем, чтобы знать это в своей голове и услышать это наяву. Это, мягко говоря, неприятно. Каждому ребенку хочется думать, что он — результат союза любви, а не пьяной похоти. Боже, неудивительно, что я так облажалась!

— В колледже я был полузащитником. Чертовски быстрым. Сильным. У меня были планы стать профессионалом. Все чувствовали, что у меня есть шанс. Твоя мать была местной горожанкой, которой нравилось встречаться с парнями из колледжа. Она даже подружилась с несколькими моими товарищами по команде. Мне просто «повезло», что она забеременела от меня.

Если можно было чувствовать себя еще большим дерьмом, чем я уже чувствовала, то это последнее заявление сделало свое дело. Меня поразил шок. Значит, я и есть та причина, по которой эти двое застряли в том ужасном браке? Я думаю, он правильно прочитал выражение моего лица, потому что сразу же попытался объяснить:

— Это не твоя вина, милая. Мы с твоей мамой решили пошалить в той душевой. Я был слишком пьян, чтобы надеть презерватив. У тебя не было выбора. То, что произошло, было всего лишь вопросом последствий глупости.

Я немного успокаиваюсь, хотя мне не очень нравится, когда меня считают «следствием глупости». Каждое слово, слетающее с его губ, еще больше разрывает меня на части. Но я знаю, что должна дать ему закончить.

— Когда твоя мать сказала, что беременна, я чуть не обосрался. Сначала я не верил, что ты моя. Я даже не знаю, как она выяснила, что беременна. Она не была самой целомудренной женщиной в округе. Но когда родилась ты, анализ ДНК показал, что «счастливым папочкой» был я. — Он посмеивается над своей иронией, совершенно не замечая, какой подавленной я себя чувствую.

— Мой старик всегда говорил о соблюдении обязательств. Исполняй свой долг. Поэтому, когда твоя мама родила тебя, он сказал мне, что самое правильное — сделать ее честной женщиной. «Ребенок заслуживает семьи», — сказал он. В конце концов, ты была единственной из нас, кто не сделал ничего такого, за что должна расплачиваться.

— Так что, мы поженились в здании суда. Никто из нас на самом деле не хотел быть вместе. Меня постоянно дергали за то, что я женился на городском велосипеде. Мои товарищи по команде, одноклассники, даже тренерский штаб обсуждали меня. Я начал пропускать тренировки, чтобы избегать их разговоров. Начал прогуливать занятия. Не говоря уже о том, что твоей матери всегда было что-то нужно. Через некоторое время мое выступление на поле стало срываться. Пропущенный блок здесь, ошибка там, пропущенный пас или два. Я постоянно отвлекался между постоянными поддразниваниями моих товарищей по команде и общением с семьей. Довольно скоро моя стипендия была аннулирована, и я не смог закончить колледж.

— Конечно, я винил в этом твою мать. Каждый раз, глядя на нее, я видел будущее, которое пошло к чертям. И я ненавидел ее за это.

— До того как мы встретились, у твоей мамы была низкая самооценка. Вот почему она позволяла всем этим парням делать с ней все, что им заблагорассудится. Несколько рюмок и комплимент — и она была твоей на всю ночь. Поэтому, естественно, она просто принимала все мои оскорбления. Это было в ее характере.

— Единственный, кто по-настоящему любил ее, был твой дядя. Бедный Рики! Он-то думал, что она ходит по воде. Его не волновало ее прошлое. Несколько раз люди шутили, что она забеременела не от того брата. Черт, как бы мне хотелось, чтобы она забеременела от него, а не от меня. Но мы все застряли в этом.

— Мой брат фактически умолял ее развестись со мной, чтобы смог на ней жениться. Конечно, она так этого и не сделала, потому что до смерти боялась меня, но я видел по ее глазам, что она хочет, чтобы я отпустил ее, чтобы быть с ним. Но я не мог этого сделать. Я думал, что из-за нее рухнуло мое будущее. Не было никакой возможности, чтобы я захотел дать ей счастливый конец. Я был не очень хорошим человеком. Ну, ты же знаешь.

— Так что, я держал ее в этом браке назло. Когда ты сказала мне, что поймала ее на измене, я пришел в ярость. Как она посмела?! Она вмешивается, разрушает мою жизнь, а потом хочет попытаться быть счастливой?! Я чувствовал, что она не заслуживает ни минуты счастья. Она стоила мне будущего и моего счастья. Какое право она имеет на то, чтобы обрести покой?

— И поэтому, ты ее застрелил, — заканчиваю я за него рассказ, переходя к сути. От всех его оправданий меня просто тошнит. Он кивает и, наконец, смотрит мне в глаза.

Похоже, что с его плеч свалился тяжелый груз. Его комбинезон больше не выглядит таким тяжелым. Очевидно, в течение некоторого времени он держался за это. Возможность наконец-то освободиться кажется ему своего рода катарсисом.

— А как же Брайан?

— Твой брат? Я связался с Сэнди, его мамой, вскоре после того, как женился на твоей. Она была не единственной. Должен признаться, что я вовсе не был ей верен. Я был молод, красив и был невысокого мнения о женщинах. Вдобавок ко всему, я был зол. Поэтому я всегда охотился за низко висящими фруктами.

Я никогда никого так не презирала, как в эту минуту его. Он — никчемное человеческое существо, способное видеть только то, что происходит с ним. Все против него. Он ни в чем не виноват.

Хотя забавно. Я больше не испытываю к нему ненависти. Слушать, как он говорит, слышать его точку зрения, делает его… человеком. Он больше не плохой монстр из моих кошмаров. Просто — жалкий мужичонка, который не мог признаться в своем дерьме, поэтому выместил его на ком-то более слабом, чем он. На самом деле мне его жалко. Он больше не стоит того, чтобы его ненавидеть.

— ВРЕМЯ ВЫШЛО! — слышу я крик охранника. Кажется, все встают одновременно. Я слышу ворчание и жалобы вокруг. В основном речь идет о том, что «не хватило времени». Что касается меня, то я чувствую полную противоположность. Всего этого дня мне хватило, чтобы встретиться лицом к лицу со своим демоном и убить его. А теперь я просто хочу убраться отсюда, и как можно скорее увидеть все это здание в зеркале заднего вида.

— Было приятно видеть тебя, мал… Наоми, — говорит он, подходя, чтобы обнять меня. Я позволяю ему, хотя от него у меня по коже бегут мурашки. Это последний раз, когда я его вижу. Не надо быть стервой.

— Может быть, мы как-нибудь повторим это? — говорит он, и надежда наполняет его глаза.

— Посмотрим, — отвечаю я, бросая ему кость. Правда в том, что в следующий раз я увижу его на похоронах, да и то все висит в воздухе. Но нет никакой необходимости, чтобы избивать его. Я сделала то, ради чего пришла.

Теперь я должна постараться его простить.

ОПЯТЬ РАССКАЗЫВАЕТ ДЖОШ:

Я сижу перед телевизором и смотрю на движущиеся по нему изображения, но, хоть убей, не могу рассказать ничего из того, что вижу. Мой разум задается вопросом: «Что, черт возьми, делает Наоми?». Господи, ну почему она всегда настаивает на том, чтобы все делать самой? Как будто я ей не нужен.

К тому времени, как она ушла около двух часов назад, я уже сильно волновался. В четыре часа я был близок к тому, чтобы заболеть лихорадкой. Мне почти захотелось схватить топор и проломить чью-нибудь дверь, а потом заглянуть внутрь и сказать: «А вот и Джоши!»

Через пять часов я услышал, как щелкнул замок на двери гостиничного номера. Через несколько секунд вошла моя жена. Я задерживаюсь на секунду, чтобы посмотреть, смогу ли найти в ней что-нибудь необычное. Счастлива ли она? Печальна? Испытывает облегчение? Освобождение?

Честно говоря, она выглядит просто усталой. Как воин, только что закончивший большую битву. Внешне она так же красива, как и всегда, но эмоционально выглядит избитой.

Она бросает сумочку на кровать и пересекает комнату, оказавшись в моих объятиях. Я крепко обнимаю ее, когда она утыкается лицом мне в грудь. Я жду, что она заплачет или что-нибудь в этом роде, но она не плачет. Она просто обнимает меня.

— Ты голодна? — спрашиваю я, когда она, наконец, отпускает меня. Она кивает и начинает раздеваться, чтобы принять душ. Я заказываю еду в номер, а она исчезает в ванной. Ее душ длится около двадцати минут. Когда принесли еду, я просто приготовил ее для нас обоих. Я инстинктивно знаю, что сейчас ей требуется побыть одной в ванной. Когда она, наконец, выходит, то выглядит свежее. Мы едим в относительной тишине, хотя и не в такой неловкой. Это, скорее, уютное молчание, как два человека, которым в данный момент действительно не требуется разговаривать.

Позже тем вечером мы лежали на кровати и тупо смотрели телевизор. Она положила голову мне на грудь, а я нежно поглаживал ее волосы. До этого момента мы не обсуждали события ее визита. Я не хочу давить на нее и думаю, что, когда будет готова, она расскажет мне все.

— Спасибо, Джош, — тихо говорит она. Я останавливаюсь поглаживать ее волосы.

— За что, милая?

— За все. За то, что всегда любил меня. За то, что был таким, какой ты есть. За то, что терпел меня. Ты всегда уважал меня и заставлял чувствовать себя такой любимой. Я знаю, что не всегда говорила тебе, что люблю, но я люблю. Очень сильно. Я так боюсь, когда понимаю это. Быть зависимой от кого-то для меня страшно. Но благодаря тебе моя жизнь стала намного лучше. Ты нужен мне в моей жизни. Ты — самый лучший мужчина, которого я знаю. Я хочу, чтобы ты знал, что ты — все, что мне нужно, и я всегда буду тебя любить. — Она села и посмотрела мне в лицо.

— Всегда.

***

После того как мы возвращаемся из тюрьмы, жизнь продолжается. Я хотел бы сказать вам, что мы вернулись к тому, чтобы быть любящей парой, которой были когда-то, но этого не происходит, по крайней мере, не сразу. Наоми работает над тем, чтобы убить своего демона, но я борюсь с чем-то еще.

Для меня это — доверие. Какой бы ни была причина, Наоми лгала мне на протяжении всего нашего брака. Конечно, лгала она также и себе, подавляя свои воспоминания и думая о своих родителях как о мертвых, но в глубине души она знала, что это была ложь.

Ее траханье с боссом для меня больше не проблема. Возможно, для меня этот удар смягчила игра. Я не знаю. Но ее неверность уже прошла. Хотя ее ложь — это уже слишком для меня.

У нас было бесчисленное количество разговоров об этом. Честных разговоров. Одно, чему мы научились у Бет, — это слушать друг друга. И мы это делаем.

В течение следующих нескольких месяцев мы работали над этим доверием. Мы продолжаем встречаться с Бет и разговаривать. Зная, как мы любим игры, во время одной из наших сессий она предложила нам популярную в колледже игру с выпивкой. Те из вас, кто бывал на вечеринках, устраиваемых девушками из женского общества, помнят игру под названием «Я никогда».

Игра на самом деле проста. Один человек говорит: «я никогда», а потом добавляет что-то возмутительное. Тот, кто еще играет в группе, должен выпить, если он сделал то, о чем говорил этот человек. Например: «у меня никогда не было секса втроем». Любой другой член группы, у кого когда-либо был секс втроем, должен был бы выпить.

Звучит глупо, правда? Ну, нам и нужно было немного глупости. Это и впрямь помогает нам. Мы медленно возвращаемся из бездны. Мы рассказываем друг другу то, что никогда не считали нужным рассказывать. Когда мы играем в «игру», я узнаю о ней больше, чем когда-либо. В моей жене появились новые стороны, в которые я влюбляюсь. Ее сексуальность — это часть того, кто она есть. Настоящая Наоми, та, что внутри, гораздо красивее. Я знал это, конечно, но все это переживание было настолько интенсивным — и очищающим — что я вижу в ней размеры и глубину, которые раньше не понимал полностью.

Если бы это было возможно, я бы снова влюбился в нее. В этом есть хоть какой-то смысл?

Конечно, есть и другое, что мы делаем, чтобы завоевать доверие. Более серьезное. Мы с Наоми начали вести дневники. Всякий раз, думая о чем-то из нашего прошлого, мы записываем это в дневник. Время от времени мы читаем их друг другу. Иногда просто берем дневник другого, чтобы посмотреть, нет ли в нем чего-то нового. Полная прозрачность — это ключ к возвращению доверия.

***

Январь 2016 года

Как только я переступаю порог, меня удивляет Наоми, которая бросается в мои объятия и целует.

— Знаешь что? — спрашивает она, продолжая осыпать мое лицо поцелуями. Я одновременно пытаюсь ответить ей взаимностью и расстегиваю пальто.

— Нет, я не могу… догадаться, когда ты… целуешь меня… по всему моему… лицу.

Она хихикает и помогает мне снять пальто. Ее лицо просто распирает от восторга.

— Ладно, Нао, что тебя так взволновало?

— Ну, в спортзале появился новый менеджер. Она начинала как личный тренер на полставки, но много работала, и теперь хотят, чтобы она стала главной.

— О Боже, Наоми! Вот здорово! А что случилось с говнюком?

В ее глазах снова вспыхнула эта искра. Так было уже некоторое время. Что-то лишнее, что было особенно заметно в ней, когда мы играли в эту игру. То, что делает ее живой. Это «я не знаю что» делает ее… Наоми.

Но мы не играли в эту игру с сентября прошлого года.

— Ну… — продолжила она, — похоже, что некий постоянный клиент подал несколько жалоб на то, что он наблюдал за Марком. Он сказал, что это вызывает у него отвращение и желание сменить спортзал. Он сказал, что Марк — сексистский придурок и заставляет людей чувствовать себя неловко. Несколько дам-покровительниц поддержали его. Поэтому они избавились от Марка и попросили меня взять дело в свои руки.

Она могла бы сказать, что мы выиграли в лотерею, и все равно это побледнело бы по сравнению с новостью, которую она мне только что сообщила. Я обнимаю ее и поздравляю.

— Так, кто же был тот клиент, что пожаловался?

Она озорно улыбается и раскачивается из стороны в сторону.

— Я не могу тебе сказать, как его зовут, Джош. В конце концов, это конфиденциально. Но знаю, что он начинается с «Д» и рифмуется с «черри».

Вы же, ребята, знаете, какой чертовски классный парень Джерри, верно?

Ее лицо вытягивается, когда она упоминает Джерри, и на секунду становится озабоченным.

— Кстати о Джерри, позвони сестре.

Я секунду выгляжу сконфуженным, хватая телефон.

— Зачем мне звонить Трине?

— Просто сделай это, Джош. — Ее голос звучит смертельно серьезно, что так контрастирует с тем, какой она была, когда я впервые вошел, что я это заметил. Не задавая больше вопросов, я звоню. Звонок переводится прямо на голосовую почту.

— Она не отвечает на звонки. Ее телефон, должно быть, выключен. Что происходит?

Наоми быстро оглядывает комнату, словно что-то решая. Потом хватает Генри и начинает надевать на него пальто.

— Давай же, Джош. Мы возьмем твою машину.

— Что? Что происходит? Куда мы едем?

Она замолкает, словно в отчаянии.

— Мы отвезем Генри к твоим родителям, а потом поедем к Трине.

Я знаю, что могу быть медленным. Но то, что телефон моей сестры сразу переключается на голосовую почту, и чувство срочности в голосе Наоми начинает звонить во все мои тревожные колокольчики.

— Что происходит, Наоми? Поговори со мной. — Мне кажется, она слышит в моем голосе панику, потому что замедляет шаг.

— Я весь день пыталась дозвониться до Трины, с тех пор как Джерри сказал мне, но она не отвечает.

— Что Джерри рассказал тебе о моей сестре, Нао?

— Дело не в твоей сестре. Ну, в некотором смысле именно в ней. Джерри предложили работу в Калифорнии. Я думаю, что он примет предложение, и мне не кажется, что Трина восприняла новость очень хорошо.

***

Войти в дом моей сестры — все равно что пройти через искривление времени. Грязная посуда. Переполненное мусорное ведро. Это так напоминает время после смерти Карлоса, что мне приходится проглатывать эти ужасные воспоминания.

— Трина? — неуверенно выкрикивает Наоми. Ничего не услышав, мы вошли.

Мы высадили Генри у дома моей мамы. Когда мы спросили ее, говорила ли она с Триной, та сказала, что пыталась дозвониться в течение нескольких дней, но продолжала получать голосовую почту. Вот тогда-то я и начал по-настоящему волноваться.

Итак, мы поднимаемся по лестнице и находим Трину в постели, свернувшуюся калачиком под одеялом.

— Трина? — тихо говорю я фигуре, закутанной в толстое одеяло.

— Уходи отсюда, — четко говорит она, подчеркивая оба слова. Голос у нее ровный, как будто в нем нет жизни. Наоми подкрадывается ближе.

— Трина. Мы с Джошем пришли тебя проведать. Мы все пытались связаться с тобой в течение нескольких дней, но твой телефон переходит прямо на голосовую почту.

— Я в порядке. А теперь уходите! — кричит фигура. Но ее голос звучит как угодно, только не хорошо.

— Трина… — начинаю я, прежде чем она обрывает меня.

— УБИРАЙСЯ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ! — громко кричит она. Она садится на кровати так быстро, что на долю секунды мне кажется, что сейчас она бросится на нас. Ее сердитые глаза смотрят на нас с предупреждением, говорящим нам держаться от нее подальше.

Однако я вижу ее насквозь. Я вижу ее уязвимость. Ее лицо залито слезами, которые текут из опухших глаз. У нее течет из носа. Она выглядит сломленной.

Наоми поражена внезапным выступлением Трины и немного отступает, но я стою на своем.

— НЕТ, ТРИНА! Я никуда не уйду!

— Пошел ты, Джош! Ты ничем не отличаешься от остальных. В КОНЦЕ КОНЦОВ, ВЫ ВСЕ УЙДЕТЕ! Мои биологические родители, Карлос, Джерри, вы все рано или поздно бросите меня. Просто оставь меня в покое!

Пока она говорит, я вижу, как ее дух ломается. Наконец, стены Иерихона рушатся, и ее тело сотрясается от громких рыданий. Рискуя подвергнуться нападению, я пересекаю комнату и обнимаю ее.

Трина плачет мне в грудь. Когда Наоми видит, что приближаться безопасно, она подходит. Мы оба просто обнимаем ее, когда она все выплескивает.

— Трина, тебе нужно поговорить с Джерри, — говорю я, когда ее рыдания стихают. Она отталкивает меня от себя.

— Да пошел он! Пусть едет в Калифорнию. Если он этого хочет, то и к черту его.

Наоми качает головой.

— Он не хочет ехать в Калифорнию, Трина. Он хочет тебя. Он так и сказал. Но он хочет, чтобы ты тоже хотела его. Он не хочет всегда быть в тени Карлоса.

Трина смотрит на Наоми с недоверием. Я сразу замечаю это.

— Сестренка, ты не хочешь, чтобы Джерри переехал в дом Карлоса, но и не хочешь покидать этот дом, чтобы переехать к нему. Ты никогда не представляешь его как своего парня. Как ты думаешь, что он чувствует?

В ответ — ее сопение. По крайней мере, этого она не отрицает. Уже хороший знак.

Наоми вскакивает.

— Он любит тебя очень давно. Он сам мне это сказал, когда мы вместе тренировались. Бесчисленное количество раз. Он обожает Кэлли и маленького Карлоса. Но всякий раз, когда ты отказываешь ему, это понемногу разбивает ему сердце.

— Так что же мне делать, ребята? А? Чего он от меня хочет? — наконец, спрашивает Трина, обретая голос.

Наоми вытирает слезы Трины рукавом и улыбается ей.

— Кто-то недавно сказал мне, что для того, чтобы жить дальше, я должна встретиться лицом к лицу с демоном из моего прошлого. Я должна простить его за то, что он сделал с моей жизнью. Я думаю, тебе требуется то же самое, — говорит она. Трина тихо кивает.

Я смотрю на свою жену с благоговением. У нее есть способность удивлять меня. Даже после всех этих лет я все еще вижу в ней что-то, что меня поражает.

— Ты должна простить Карлоса за то, что он бросил тебя. Ты должна простить своих биологических родителей за то, что они отказались от тебя. Поверь, я знаю о дерьмовых родителях!

Трина в замешательстве смотрит на Наоми.

— Мой отец убил мою мать. Мне пришлось остаться с родственниками, которые были дерьмовыми. Вот почему я так привязалась к тебе, Трина. Ты — такая же как я. Жаль, что меня не взяли к себе такие люди, как твои родители. Тебе так повезло.

Трина смотрит на Наоми с новообретенной нежностью и обнимает ее. Я улыбаюсь, когда возвращаюсь в прошлое и вижу, как сильно они связаны. Мне всегда это казалось любопытным. Теперь я вижу, что они были родственными душами.

— Тебе нужно догнать этого большого мускулистого красавчика, который помешан на тебе, и сделать его своим. Я вижу, как смотрят на него в спортзале женщины. Он недолго будет один, Трина.

Трина тихонько засмеялась, вытирая нос:

— Я не могу просто перестать любить Карлоса, Наоми. Он был моей жизнью. Я не могу забыть его.

Теперь моя очередь.

— Трина, ты думаешь, Карлос хотел бы, чтобы ты была такой? Он жил ради твоего счастья. Ты позоришь его память, используя его как костыль. Ты используешь его как предлог, чтобы не впускать другого мужчину. Иди, посмотри на себя в зеркало. Как ты думаешь, Карлос бы тобой сейчас гордится?

Это заявление сорвало джекпот. Я вижу, как она заметно напряглась.

— Трина, ты и моя жена — две самые сильные женщины, которых я знаю. Когда я был в твоем подвале, ты сказала мне вернуть свою жизнь. Ну, что ж, вставай и забирай обратно свою. В твоем распоряжении есть все средства для счастья. У тебя двое замечательных детей. У тебя хорошая работа. И у тебя есть мужчина, который любит тебя, несмотря на всю твою драму. Ты долго держала его на расстоянии, а он терпеливо ждал. Честно говоря, я думаю, что Карлосу он бы понравился, — улыбается Трина. — Да, Джерри бы ему понравился.

Я хватаю ее сотовый с тумбочки и протягиваю ей.

— Звони ему.

Она взяла у меня телефон и стала искать его номер.

***

Февраль 2016 года

— Алло, Бет? Привет это Джош

— Привет, Джош! Как дела? Давненько я тебя не видела. Уже начала беспокоиться.

— Ага. Я получил голосовое сообщение. Поэтому и перезвонил тебе.

— Хорошо. Хорошо. Итак, могу я с нетерпением ждать встречи с тобой в этот четверг?

— Вообще-то, док, это еще одна причина, по которой я звоню. У нас с Наоми сейчас все хорошо. Я благодарю тебя за всю твою помощь, но думаю, что мы находимся в хорошем месте и нам больше не нужно заходить к тебе.

Она на мгновение замолчала на другом конце провода.

— Звучит очень хорошо, Джош. Я так рада за вас двоих. Если ты не против, нет ли шанса, что я увижу тебя в последний раз? Только тебя. Наоми приходить не нужно. Я думаю, у нее есть все необходимое, чтобы справиться с ситуацией. Но, имея дело с ее проблемами, у меня вообще-то не было возможности решить твои.

— Мои проблемы? Док, я в порядке. У меня нет никаких проблем. — На самом деле я так и думал. Мужчины, знаете ли, не славятся своими выдающимися интроспективными способностями.

— Не мог бы ты в последний раз навестить меня, Джош? Если я в тебе ошибаюсь, то самое худшее, что может случиться, — это то, что ты потеряешь час своей жизни.

Я хихикаю.

— Не забывай о нескольких сотнях долларов, в которые мне обойдется этот час, док.

Бет смеется своим милым смехом.

— Совершенно верно, совершенно верно. Но у тебя отличная страховка. Ты платишь за нее каждый месяц, независимо от того, пользуешься ей или нет. Это твой шанс использовать ее. А также я увидела новую сумку Prаdа, которая мне просто необходима. Мы оба можем из этого кое-что извлечь.

Бет могла бы продавать солнечный свет. Я не могу себе представить, чтобы кто-то смог сказать ей «нет». Мне почти жаль ее мужа.

— Прекрасно. Я буду у тебя в четверг, и ты сможешь рассказать мне все самое замечательное обо мне.

— Спасибо, Джош. Когда я куплю эту сумку, то запомню твой жест.

Мы оба смеемся, заканчивая разговор.

***

— Вот и он! — взволнованно говорит Бет, как будто я — именно тот человек, которого она хотела видеть. Я быстро обнимаю ее и сажусь на диван, который мы с Наоми делили каждый четверг в течение многих напряженных недель.

— Итак, Джош. Как дела?

— Хорошо. Правда хорошо. У нас с Наоми все отлично. Мы не играли в эту игру со времен истории с Марком. Кроме того, Наоми получила повышение, когда его уволили, — я делаю паузу и улыбаюсь.

— А как насчет ее отношений с отцом? Есть что-нибудь новое на этом фронте?

— Нет, боюсь, что нет. Она работает над тем, чтобы простить его. По большей части так оно и есть, но иногда она возвращается. Я не вижу, чтобы она пыталась позволить ему стать частью ее жизни. Я думаю, что этот корабль уже отплыл.

Бет кивает.

— Да, ладно. Прощение не означает попустительство или разрешение. Это просто освобождение кого-то от ответственности за боль, которую он вам причинил. Не возлагая на них больше ответственности, вы отпускаете эту боль и ту власть, которую этот человек имеет над вашей жизнью. Она должна была это сделать.

Я кивнул в знак согласия.

— Так, что насчет тебя? Как ты, Джош?

— Я — хорошо, доктор. Мы с Наоми — на одной волне. Чего еще я могу желать?

Бет снова кивает и улыбается. Но сейчас все было по-другому. Как будто я только что что-то подтвердил.

— Позволь мне спросить тебя кое о чем, Джош. Когда вы с Наоми играли в «игру», что от нее получал ты?

Я на мгновение задумываюсь.

— Это было весело. Это взбодрило Наоми, и у нас был отличный секс.

— Но что получал от этого ты? Видишь ли, я знаю, что от этого получала она. Она должна была чувствовать себя привлекательной. Она чувствовала себя сильной. Она контролировала мужчин, включая тебя, и заставляла их делать все, чтобы привлечь ее внимание. Но кроме того что Наоми была «усилена», что получал ты?

— Я не знаю, Бет, — честно отвечаю я. Бет ободряюще улыбается мне.

— Я скажу тебе, что думаю, Джош. Я думаю, что ты должен был чувствовать себя сильным через Наоми. Я думаю, что ты чувствовал себя особенным, потому что кто-то, кто имел такой контроль над другими мужчинами, решил быть с тобой. Каждый раз, когда она безжалостно дразнила какого-нибудь беднягу, ты чувствовал себя сильнее, потому что она могла иметь любого мужчину, которого хотела, и все же выбрала тебя.

Надеюсь, Бет понравится эта сумка от Прада. Она стоит каждого проклятого цента, который мы на нее тратим!

— Ух, ты, Бет. Именно это я и чувствовал.

— Тогда, вот тебе еще один вопрос. Что ты чувствуешь, кроме Наоми? Каждый раз, когда я спрашиваю тебя о тебе, ты говоришь о том, как дела у вас с Наоми. Но я редко слышала, чтобы ты говорил о себе, без нее.

— Но, док. Она — моя жена. Мы — одно целое.

— И да, и нет, Джош. Видишь ли, когда два человека становятся одним целым, они не перестают быть тем, кто они есть. Они просто объединяются, чтобы создать лучший союз. Они дополняют сильные стороны друг друга и пытаются скомпенсировать слабые. Но они не перестают быть теми, кто они есть.

— На мой взгляд, Наоми всегда делала многое из того, что хотела. Возможно, она и просила тебя о помощи, но на самом деле она никогда не переставала быть Наоми. С другой стороны, ты позволял ей толкать тебя туда, куда сначала не хотел идти. Когда она позволила массажисту доставить ей удовольствие своими пальцами, а сама взяла у него в рот, она не спросила об этом тебя. Она сделала это, потому что так хотела. Ты принял новую границу без особых колебаний. Затем она уговорила тебя на большее — заняться сексом втроем с этим парнем, хотя он тебе и не нравился.

— Даже когда вы встречались, ты позволял ей иметь «свободу», даже если и хотел быть эксклюзивным. На самом деле у тебя был шанс сделать это с кем-то другим, но ты выбрал Наоми. Казалось, что ты всегда делаешь то, чего хочет она, без оглядки на то, чего в действительности хочешь ты. О, ты научился принимать новые правила и наслаждаться ими; ты даже заставил себя думать, что это — именно то, чего ты хочешь. Но оно не начиналось с твоего вклада.

— Ну, Наоми всегда была такой. С тех пор как я впервые встретил ее.

— Да, но ты-то всегда был таким? Когда вы впервые встретились, был ли ты тем, кому нравилось, что его женщина занимается сексом с другими?

Я на секунду задумываюсь и понимаю, что это не так. Я помню, как расстался с ней, когда узнал, что я у нее не один. В конце концов, она уговорила меня согласиться. Даже мои отношения с Мэл были из-за того, что она отвергла меня. В конце концов, я вернулся к ней.

— Так, ты предлагаешь мне развестись с Наоми, док?

Она отмахивается от этого взмахом рук.

— Нет-нет-нет, Джош! Я бы никогда не стала подталкивать супружескую пару к разводу. Особенно если это — два человека, любящих друг друга так же сильно, как вы. Нет, я уверена, что вы, ребята, принадлежите друг другу. Но я говорю, что тебе требуется изучить себя. Видишь ли, Наоми — это просто Наоми. Но ты — это «Наоми и Джош». Ты был наиболее доволен этими отношениями, когда твоя жена была полностью поглощена тобой.

— Джош, ты говорил мне, что возбуждение от игры было вроде кайфа. Это хорошая аналогия — люди под кайфом от наркотиков. Но нельзя же вечно жить на наркотиках. Брак, зависящий от возбуждения от игры, подобен наркотику. Он чувствует себя хорошо, пока наркотик не начинает брать свое. Очень скоро начинаешь зависеть от этого кайфа и чувствовать, что без него не выжить.

— Когда что-то спускалось с высоты, на которой был ты, ты начинал нервничать. Тебе НУЖНО БЫЛО, чтобы Наоми была на такой высоте, потому что это заставляло тебя чувствовать себя хорошо. Но ни один брак не выдерживает такого накала. Эти браки, в конце концов, выгорают сами по себе. Независимо от того, насколько вы осторожны или какие «правила» устанавливаете, вы обязательно сгорите, если не научитесь принимать ВСЕ ТО, что может предложить брак. Иногда достаточно просто чувствовать себя комфортно. Можно оживлять вещи, но эта специя должна ДОПОЛНЯТЬ вашу связь, а не ПОДТВЕРЖДАТЬ ее. Это должно быть больше похоже на бокал вина за ужином, чем на наркотик,

чтобы пережить день.

Она склоняет голову набок и смотрит на меня, пока я перевариваю знание, которое она на меня излила. Я чувствовал себя Люком Скайуокером в болоте с Йодой.

Брак требует равновесия, юный Скайуокер!

— Итак, то, что я получил от игры, — это ощущение силы, когда жил опосредованно через Наоми? — спрашиваю я, хотя обращаюсь скорее к себе, чем к Бет.

— Да, Джош. То, что ты получал от игры, было проверкой. Насколько я понимаю, ты всегда искал, чтобы за тебя что-то делали другие. Когда ты был моложе, присматривать за тобой было делом твоей сестры. Позже о тебе всегда заботилась Наоми. Она следила за тем, чтобы ты ел, поощряла тебя; она делала для тебя все, что тебе было нужно. Ты часто говорил, что рядом с ней чувствуешь себя в безопасности.

— Не понимаю, как это объясняет игру, док. Почему я позволил ей зайти так далеко?

Бет улыбается мне.

— Это ты мне скажи. Зачем ты это сделал?

— Я никогда не чувствовал себя достаточно хорошим для нее. Я всегда чувствовал, что она выше меня. Когда она всегда выбирала меня, это лишь подтверждало, что я — лучше других парней. И для моего эго было полезно видеть, что мужчины хотят то, что есть у меня, и что, в конце концов, она всегда возвращается ко мне. Но это ведь правда. Я знаю, что это так.

— Джош, тебя не удивит, что Наоми сказала то же самое о тебе? Она всегда чувствовала, что не заслуживает тебя. Ты всегда ставишь ее на первое место. Ты остался с ней, несмотря на все то, через что она заставила тебя пройти. Ты выбрал ее, несмотря на то, что у тебя была девушка, которая была тебе предана. Ты чувствовал себя особенным, потому что она выбрала тебя из всех остальных, но именно так все эти годы чувствовала себя и она.

В моей голове загорается свет. Теперь я вижу все совсем по-другому. Весь мой брак. Мы оба чувствовали, что другой слишком хорош для него. А в сущности, мы оба были именно тем, что нужно другому.

— Могу я сделать тебе предложение, Джош? Я думаю, тебе необходимо развить в себе то, кем ты являешься за пределами Наоми. Есть разница между тем, чтобы быть женатым, потому что ты любишь этого человека, и тем, чтобы быть женатым потому, что ты нуждаешься в этом человеке. Джош, женатый на Наоми, будет счастливее и лучше, если узнает, кто он сам, этот Джош.

Мне, конечно, есть о чем подумать. Мы с Бет поговорили еще немного, пока не закончился мой с ней последний сеанс. Мы снова обнялись, и я поблагодарил ее за все, что она сделала для моего брака. Бет — действительно ангел. Мне будет ее не хватать.

Эпилог

РАССКАЗЫВАЕТ НАОМИ:

Сентябрь 2016 года — через год после Марка

— Привет, мам. Это я, Наоми. Я знаю, что раньше никогда не была здесь, чтобы увидеться с тобой. Просто мне было очень тяжело. Знаешь?

— Во всяком случае, в прошлом году я сильно выросла. Я даже дошла до того, что написала письмо папе и сказала, что прощаю его. Это было довольно трудно. Я думаю, что написала десять различных версий, пока не нашла подходящей.

— Но теперь я пришла сюда, чтобы сказать тебе, что прощаю тебя тоже. Я прощаю тебя за то, что ты была слишком слабой, чтобы противостоять отцу. Я прощаю тебя за то, что ты не была достаточно сильной, чтобы бросить его и быть с дядей Риком, которого любила на самом деле.

— Я всегда боялась быть такой как ты. Я боролась с Джошем зубами и ногтями за свою независимость. Я боялась, что если отпущу это, то он будет владеть мной, как отец владел тобой. Но знаешь что? Джош — не мой отец. Он любит меня. Он на самом деле любит меня. Он сам решил быть со мной. Он относится ко мне с уважением и добротой. Он — лучший мужчина из всех, кого я знаю, и я ни за что на свете не променяю его ни на кого.

— Жаль, что вы с ним не познакомились. Жаль, что ты не видела, как выглядит настоящая любовь. Как бы мне хотелось, чтобы ты была здесь и увидела своего внука. Ты отбросила свое будущее, потому что была слишком слаба, чтобы быть самой собой. Но я прощаю тебя.

— Я прощаю также и себя. Я очень долго винила себя в твоей смерти. Но это была не моя вина. Она принадлежит отцу… и, может быть, чуть-чуть тебе. Вы двое создали ад, которым был ваш брак. Но я прощаю тебя.

С этими словами я поцеловала свои пальцы и коснулась ее надгробия.

Я чувствую, как теплая рука касается моего плеча. Я оборачиваюсь и смотрю в глаза своему замечательному мужу. Единственный мужчина, на которого я могла когда-либо рассчитывать. Он — мой герой.

— Мы опаздываем на свадьбу. Не думаю, что Трине понравится, что подружка невесты красиво опаздывает.

Я хватаю его за руку, и мы идем через улицу к церкви.

РАССКАЗЫВАЕТ ДЖОШ:

Я сижу и благоговейно смотрю, как моя жена танцует какой-то групповой танец с невестой и кучей других пьяных идиотов. Я удостоверяюсь, что мой Айфон настроен на запись. Если кто-нибудь из них забудет, какие полные задницы они представляли собой сегодня вечером, я дам им ссылку на YоuTubе.

Мы с женой не играли в эту игру с прошлого года. Знаете что? Нам это не нужно. Я влюбился в Наоми еще сильнее, чем в день нашей свадьбы. Ее сексуальность — результат того, кто она есть. Ее силы, ее характера, того, как она любит меня и подталкивает меня быть лучше, того, как она светится, когда в комнату входит Генри, того, как она и моя сестра поддерживают друг друга; все это делает ее сексуальной. То, что мы делаем в спальне, — это лишь физическое выражение более глубокого чувства.

Я люблю свою жену. Мы сражались с нашими демонами бок о бок, вместе, как и положено мужу и жене. Она — моя. И так будет всегда. Иметь и удерживать.