И только вместе

     Любить всегда больно. Любовь неизменно калечит, потому что любовь — это когда отдаешь частичку себя любимому. А если таких двое, то дела совсем плохи. И если этим двоим, на самом деле, нужны только они сами, а ты вроде лишняя — хоть никто не говорит этого тебе в глаза и не гонит — то все просто ужасно.

     Так думает Анджелина, глядя на близнецов.

     

     Братья сидят на полу, она — на кровати, и близнецы перед ней, как на ладони.

     Фред изучающе скользит пальцами по щеке Джорджа, гладит краешек рта, обводит контур губ, а вторая рука ложится на спину брата, сминая ткань майки.

     

     Анджелина кусает ноготь большего пальца и отпивает из стакана с огневиски. Пойло — дешевое, мерзкое, оставляет после себя отвратительную горечь во рту. Но — глазам, вынужденным видеть правду, больней. Обидно понимать, что ты ненужная.

     

     Джордж подается навстречу Фреду, с готовностью подставляя губы — и поцелуй не заставляет себя ждать.

     

     Анджелина поправляет бретельку, слетевшую с плеча, и подтягивает ноги к груди. Хочется отвернуться — подглядывать нехорошо — но не получается: слишком красивы близнецы, слишком похожи и слишком подходят друг другу.

     

     Фред хватается за Джорджа, подминая его под себя. Проворные пальцы задирают футболку. Губы ищут губы, ладони сталкиваются, пальцы переплетаются. Джордж поднимает руки, позволяя Фреду стащить с себя майку. Цепкие ладони, расправившись с одеждой, прижимают тонкие запястья к полу, стискивая с ужасной силой.

     

     Анджелина рассеянно думает, что надо бы вспомнить Лечащие чары — у Джорджа наверняка останутся синяки.

     

     Фред целует шею брата, влажная тропинка начинается где-то за ухом и заканчивается у самых ключиц. Фред обожает прихватывать зубами нежную молочно-белую кожу зубами, украшая ее своими метками. Это Анджелина понимает — Джордж такой красивый, весь гладкий и теплый, что к нему так и тянет прикоснуться.

     И к Фреду, конечно, тоже.

     

     Язык кружит вокруг темного соска, а потом Джордж, путая пальцы в рыжих солнечных прядках брата, тянет его за голову к себе. Шепчет что-то на ухо, хихикая, и Фред смеется в ответ — бесшабашно и влюбленно.

     

     Анджелина тоже не прочь улыбнуться, но ей не слышно шутки близнецов. У нее вообще так — не слышно, не видно, и даже — молча.

     

     Фред целует живот Джорджа. Близнецу явно щекотно: уголки губ, приподнимаются, но он сдерживается. Мягкие домашние штаны Фред быстро стаскивает с брата, рука ныряет в трусы. Касается осторожно, нежно, и Джордж, на щеках которого два ярких пятна, откидывает голову назад и стонет глухо и протяжно. Фред ловит выдох губами, он так поступает со всеми вдохами-выдохами, стонами-вскриками, словами-обещаниями.

     

     Словно нарочно, чтобы Анджелине не досталось.

     

     — Хочу. — Тихо, негромко, но звучит так, что Анджелина закусывает губу. И чувствует во рту привкус крови — поделом. — Тебя… хочу

     

     У Анджелины — сносит крышу, у Джорджа — сносит крышу, и уж точно — у Фреда.

     

     Близнецы в четыре руки — действуют удивительно синхронно — срывают с Фреда одежду. И он нависает над братом, целует, отдается, берет, верит, клянется…

     А Джордж приподнимается навстречу, словно хочет — впечататься, слиться, стать одним целым. Чтобы — не разлучили, не забрали, не украли…

     Сам раздвигает ноги, обхватывает ногами талию брата, трется, что-то мурлычет, и Анджелина бы покраснела, но увы — у нее не тот оттенок кожи, который бы показал как ей стыдно.

     Но — не смотреть нельзя. Нужно. До боли.

     

     Фред судорожно, не оглядываясь, водит руками по ковру, ища тюбик со смазкой. Дурацкая пластиковая баночка стоит на тумбочке, так что это бессмысленно — пока Анджелина не скидывает ее резким движением на пол. Ладонь Фреда находит склянку, и на пальцы льется совсем немного блестящей вязкой жидкости.

     

     Рука Фреда опускается, пропадает из поля зрения, но Анджелина и так знает, что происходит. Видела не раз.

     

     Палец касается осторожно, растягивая. Скользит внутрь, и стоны Джорджа меняются — не тревожащие, не волнующие, а требовательные, короткие, нуждающиеся. Фред двигает пальцем осторожно, заботясь, потом прибавляет второй.

     Джордж захлебывается криком, вцепившись зубами в плечо брата. Задирает ноги выше — теперь они на плечах, и видно, что он уже там — за гранью, не понимает и не хочет понимать ничего.

     Фред скользит внутрь него, и это так… .

     Анджелина видит это по его лицу.

     

     Двигается рвано, сумбурно, но неизменно — вместе с Джорджем. Одинаково. Идентично. Отличить нельзя.

     Близнецы путаются, меняются, один становится другим, и Анджелина уже через несколько секунд не скажет, где какой из них.

     

     Она устало падает на кровать, закрывая глаза. Но на этот раз преследуют звуки. И это гораздо хуже.

     

     Джордж кончает тихо, со всхлипом, изливаясь в ладонь брата. Фред — наоборот, громко и протяжно.

     А потом — довольное сопение, одно чуть глуше второго. Наверняка Фред уткнулся лицом в шею брата, он так всегда делает. Анджелина приподнимается на локтях — так и есть.

     

     Наконец, Фред скатывается с брата, ложится на пол и дышит часто-часто. И Джордж с Анджелиной — тоже.

     

     Анджелина помнит, как все началось у близнецов. Было странно, неприметно, неясно, смутно, а потом в один день — опять у нее на глазах — поцелуй. Да еще какой!

     Как с цепи сорвались.

     И с этого дня — неразлучно. Вместе.

     А она рядом. На шаг впереди, на шаг позади, совсем близко, но никогда — не слишком, не полностью, не со всей душой.

     И не ее вина. Ведь близнецы внутри, в сердце, где-то совсем глубоко, так что не достать, не забрать, не уничтожить…

     

     В голову лезут идиотские мысли. Например, есть ли примета про Рождество. Про Новый год есть, а про Рождество? Как встретишь очередной день рождения Христова, так и проведешь весь год, дожидаясь следующего?

     Анджелина надеется, что нет. Потому что судя по часам на свете — Сочельник закончился, а Рождество уже наступило.

     

     — Энджи, — вдруг зовет Фред. Громко, испуганно, потерянно. Вскидывается, ищет ее глазами. Находит и улыбается — печально и озорно, виновато и радостно. — Эндж, иди к нам?

     Анджелина медлит, поднимается и подходит неуверенно. Джордж отстраняется, создавая пространство между собой и братом, и хлопает по ковру.

     — Ложись, — благодушно предлагает он, и Анджелина слушается. Укладывается между ними — и тепло, и хорошо, и спокойно.

     

     Они смотрят в потолок. Отсюда он кажется выше, трещинки на нем видятся звездочками или снежинками, а большое темное пятно в углу, появившееся непонятно от чего, — солнцем.

     Лишь слегка укрытым за пеленой облаков.

     

     — Я люблю тебя, — вдруг шепчет Фред. — Вас обоих.

     — Я тоже вас люблю, — тянет Джордж, глядя завороженно в потолок.

     

     Анджелине одной кажется, что он начал опускаться?

     

     — И я, — эхом, запоздало, отзывается она.

     

     И это — правда.

     И если любить — то только так.

     Отдаваясь со всей силой, сгорая в отчаянии и возрождаясь в надежде, погрязая в унынии и взлетая в счастье, падая от ненависти и поднимаясь от восторга.

     И если и любить — то только их.

     И только — вместе.

Страницы: [ 1 ]