Подвешенный за ноги и полусогнутый вперёд Олежка теперь прекрасно видел всё, что делают его мучительницы. Как только Лера занесла плеть, он зажмурился и сжался. Лера же, узрев как он напрягся телом, на последнем десятке сантиметров от его попы остановила удар, и громко расхохоталась. Зашлись смехом и остальные девки.
— Какая жуть! Как напугался наш зайчоночек!
— Ой, цыплёночек, страшно было?
— Сейчас описается!
— Обкакается! Жидко! — девки, заливаясь смехом, чуть не садились на землю.
К Олежке подошла Женька. Посмотрела в его исполненные животного испуга глаза, медленно сходящую с лица гримасу напряжения вкупе с ужасом. Скрутила и свернула набок ему нос.
— Страшно стало? Вспомнил своё место? Ничего не поделаешь, все «косяки» должны быть наказаны, а ты их натворил столько, что за каждый в отдельности тебя сегодня следовало б лупить целый день! — она махнула рукой. — На-ачинай!
Плеть взметнулась, и он опять съёжился и закрыл глаза, ожидая в следующую ж секунду обжигающей боли. Но и на сей раз удара не последовало. Олежка медленно открыл глаза, напряжение в теле схлынуло. Девчонки кто хихикали, кто от смеха хватались за бока, отпускали ехидные шутки. Пока Лера только дразнила его, но Олежка понимал, что это не будет продолжаться до бесконечности, и в любой момент начнётся истязание. Но госпожа не спешила. Сделав ещё несколько ложных замахов и насладившись зрелищем как от страха зажмуривает глаза и напрягается телом её жертва, она подошла и ладонью хлопнула его по попе. Олежка вздрогнул и дёрнулся словно его действительно ошпарила плеть.
— И жалко тебя, сердце кровью обливается, но надо ж тебя учить и воспитывать. Воспитательный долг, понимаешь? — подруги корчились со смеху, смотря на её кривлянья. — Так что бояться не надо, солнце ты наше, потом будешь благодарить, что научили лучше думать. А то твой мешок для пыли никогда этим не озадачивался, пока что он служит только как место расположения рта. Откуда твои «косяки»? От полного отсутствия мозгового вещества! До сих пор не понял, как нужно подчиняться госпожам, и чего ты делать не смеешь! Так что не беспокойся, уж мы-то тебя в люди выведем! — при последних словах Лера сама поперхнулась смехом, и взялась за плеть. — Поберегись, ожгу-у!
Резкий звучный по́свист. Отчётливый хлёсткий трескучий щелчок. Плеть легла всеми пятью ремнями, почти вплотную каждый друг к дружку, словно пятернёй, обожгла Олежку так, будто к его коже прижали полосу раскалённого железа. Олежка дико завыл через забивающие его рот верёвки, задёргался, забился всем телом. Его начало раскачивать и слегка крутить вправо и влево, насколько позволяли притянутые к перекладине ноги. На его попе в один миг вспухли пять багровых полос, некоторые из них тут же покрылись бисеринками крови. Лера выждала когда его тело перестанет качаться и крутиться.
— Как тебе пряник, милашка? Эть! — и бич вновь со свистом прошёлся по Олежке, теперь уже по бёдрам. Тот снова заголосил, его скорчило, и он ещё сильнее, закачался, с бо́льшим размахом. Но Лера не стала ждать, примерилась, и хлёстко вытянула его по бёдрам и низу попы.
Удары сыпались всё чаще, были резче, жалили и жгли. Стегала Лера с резкими оттяжками, усиливала удар быстрыми доворотами тела. Эта плеть оказалась поистине жутким «инструментом»! Олежке казалось, что по нему водят каким-то необычайно раскалённым утюгом, жгучая боль проходила вглубь, разливалась далеко за пределы той области, куда попадала плеть; он уже отдельно не ощущал рвущей боли от врезавшихся в ноги верёвок, всё слилось в затопившую его тело массу боли, разливавшей жидким огнём. В глазах плыло, чернело и вертелось десятками вращающихся кругов. Кожа из ярко-красной быстро становилась лиловой, шла иссиня-чёрными пятнами, на которых выделялись накладываемые одна на другую пылающие вспучивающиеся полосы. И эти полосы стали превращаться в какие-то бесформенные раздутые шишки, которые, сливаясь друг с другом, становились одной охватывающей попу и бёдра безобразной корявой опухолью. Даже следующие и следующие удары плети Олежка не ощущал уже с той остротой как в начале, это была лишь добавка к заполнившему тело общему страданию. Он теперь даже не имел силы кричать, вместо завывания из груди у него вырывался какой-то сдавленный хрипящий стон, более похожий на тяжёлое хриплое дыхание после очень длительного напряжённого бега, и одновременно на страдальческие всхлипы.
Когда порка прекратилась, Олежка в первые несколько секунд этого даже и не осознал. Он висел весь сжавшись, вздрагивая крупной дрожью, в состоянии близком к обмороку. Дыхание было частое и прерывистое. Испарина крупными каплями катилась по всему телу.
Лера бросила наземь плеть. Неспешной слегка развалистой походкой подошла к дрожащему словно в ознобе Олежке, размотала верёвки у него изо рта. Хлопнула его по щеке ладонью. Но тот лишь дёрнулся и горлом издал какой-то всхлипывающий звук. Придерживая Олежку за волосы, Лера врезала ему такую пощёчину, что мотанулась голова.
— Ты там долго собрался кочевряжиться? — прикрикнула она, встряхнула ему голову за волосы и выдала вторую такую ж трескучую пощёчину. — Нечего строить из себя умирающего!
— Хочет наверное притвориться мёртвым, — с ехидным смешком прогудела Вероника. — Надо оживить! — она потянулась к лежащей на земле плети.
— Ну ты, драный мешок с кишками! Сколько времени ещё будешь соображать? Ещё одну взбучку хочется? — отпустив его волосы, Лера начала хлестать Олежку по щекам. Тот дёрнулся словно очнулся ото сна. Окончательно вышел из полуобморочного состояния. Боль, до того затмившая разум и потому менее ощущаемая, вновь резанула с новой силой.
— Да… Госпожа Лера… — прошелестел он затёкшими от верёвок губами.
— Наконец-то эта колода сумела выдать что-то понятное человеческому слуху! — Женька зачерпнула ковш воды и с размаху плеснула на посиневшую Олежкину попу. Он задёргался когда холодные струи потекли у него между ягодицами и по спине, немного проникли между ногами. Женька меж тем вылила второй ковш Олежке между ног, прямо на яички, и ледяная вода потоком полилась ему по животу и груди, до самых плеч. Третьим ковшом ему окатили лицо, и он, едва не захлебнувшись, закашлялся и зафыркал. Лера опять тряханула его за мокрые волосы.
— Теперь хоть немножко начал работать твой трухлявый пенёк? Знаешь что сейчас ты должен делать?
— Что, госпожа Лера?
— Ты что-то там спрашиваешь госпожу? Нет, он стопроцентно потерял разум! Здесь сверхтяжёлый случай! Разум ему придётся вгонять и вгонять! Думаю, после этой порки ещё по двадцать ударов от каждой из нас ему пойдут на пользу!
— То, что у других именуется разумом, у него давно и прочно обосновалось в жопе! Вот и приходится по крупице сгонять это самое оттуда да в его черепок! — засмеялась Марина.
— Го… Госпожа Лера! Я… Я… Просто… Не понял… Не ра… раа… зобрал… Я… Не спрашивал, я только ответил… — в ужасе начал заикаться Олежка.
— Теперь ты ещё и открываешь рот, хотя тебя ни о чём не спросили! Так знаешь, что должен делать? Даю подсказку: для чего предназначен твой рот?
— Д-да… Знаю, знаю!
— Это у него уже должно быть закреплено на уровне рефлекса! Ещё бы не знал! — захохотала Марина.
— Сделаешь всё на лучшем уровне, может быть мы и простим тебе твою дерзость и тупость. — И Лера стала отвязывать от перекладины мешающую ей сзади цепочку. Затем, расставив пошире ноги, встала прямо над его лицом. Подхватила ладонями Олежку под затылок, приподняла и притянула к себе его голову. Слегка присела.
Олежка отстранил языком волоски, окаймляющие её быстро набухающий клитор. Обхватил его ещё онемевшими губами, стал прокатывать его между ними, одновременно прикасаясь кончиком языка. Лера задвигала бёдрами, томно вздохнула и несколько откинулась назад, потянула за собой Олежкину голову и теснее прижала к своему лобку. Тот начал сосать всё активнее, крепче обжимать клитор губами, и уже не просто прикасаться, а крутить по нему языком. Сильными подёргиваниями госпожа стала натягивать на себя его рот, и одновременно с силой подаваться навстречу бёдрами, постанывая и иногда негромко вскрикивая. Через несколько минут её вдруг встряхнуло — раз, другой, затем по телу пробежали какие-то судороги. Она вцепилась Олежке в волосы, царапая ногтями кожу на голове, прижала его лицом к своему лобку с какой-то сумасшедшей силой, потом сдвинулась чуточку вперёд, подставляя под его язык основательно напухшие губки и щёлку. Олежка сначала медленно и легко пощекотал их снаружи губами, так же, едва касаясь, провёл в середине языком. И когда Лера теснее прижала его рот к щёлке, он погрузил вовнутрь язык настолько, как мог его высунуть. Она крепко сжала ему голову бёдрами и начала выделывать кругообразные движения нижней частью тела, приседать и рывками подтягивать вверх Олежкину голову. Тот, широко открыв рот, стал сильно сосать и одновременно двигать языком внутри, то втягивая его, то проникая на предельно возможную глубину. Только бы ублажить госпожу, и тогда возможно его не станут лишний раз истязать, или в крайнем случае зададут не столь сильную порку!
Выделения из вагины у Леры вдруг хлынули каким-то потоком, Олежке в первую секунду даже показалось что это льётся моча. Они залили ему глаза, заполнили рот и облили лицо. Лера несколько раз вздрогнула, пискливо и тягуче застонала. Плотно прижала Олежку лицом к своей промежности и несколько раз поддёрнула вверх. Затем сделала полшага вперёд, и пропустив руки между ногами, крепко захватила его за волосы, спустив ему голову затылком почти до земли. Расставила ноги пошире, нагнулась и низко присела чтобы попа раскрылась как можно шире. Почти прижала Олежку ртом к тёмному пятну своего анального отверстия, между широко разошедшихся ягодиц. Внутренне содрогаясь, он всё ж коснулся самым кончиком языка заднего прохода своей хозяйки, и быстрыми мелкими тычочками обошёл его вкруговую, стал шевелить в середине. Лера слегка напряглась, коротко но сильно пукнула прямо Олежке в рот, тут же прижалась сильнее, надавила сверху попой, и язык, обильно смоченный влагалищными выделениями, наполовину вошёл вовнутрь хорошо расстрапоненной дырочки. Девки прыснули смешками.
— Летите, голуби, летите! — сквозь смех процедила Вероника.
— Летит голубочек, да прямо нашей кукочке в ротик! — поддержала веселье Марина. — У-тю-тю, вкуснотища-то какая! — она повернулась к Веронике: — Видишь, уже что-то получается! Скоро он привыкнет, тогда и сможешь покормить его… Шоколадкой! — и девчонки вновь зашлись смехом.
Но сознание измученного Олежки по́гань воспринимало как-то стороной, почти не обрабатывало происходящего. В мозгу непрерывно вертелось лишь одно — избежать нового, скорее всего ещё более жестокого наказания.
Госпожа замычала, вскрикнула, завертела попой, и крепко напряжённый Олежкин язык стал всё глубже уходить в её задний проход. Всё пространство у неё между ягодицами оказалось тесно прижатым к его лицу, нос почти упирался в нижнюю часть вагины. Олежка зашевелил губами, Лера заёрзала более сильно и размашисто, стала быстрее приседать. И скоро вскрикнула с каким-то рычащим всхрипом, её ёрзанья становились всё слабее и слабее, и она наконец несколько раз вздрогнула, затем поднялась и выпрямилась.
Олежка кое-как успел проглотить забивающие рот выделения. На языке ощущалась сильная отдушка свежего кала. Рот ему снова замотали верёвкой, притянув дощечку к затылку, а цепочку привязали к перекладине. Лицо окатили водой, смыли остатки выделений чтобы следующая госпожа чувствовала себя комфортно. Девчонки стали совещаться, кто будет следующей. Вероника сразу заявила, что она будет пороть в последнюю очередь, и остальным пришлось уступить ей как гостье. Хотя последней хотелось быть Марине. Но теперь распределилось так, что сейчас драть Олежку станет Женька, а Марина будет после неё.
Женька взяла плеть. Неторопливо и деловито встряхнула ею, пропустила через кулак сначала все хвосты, потом каждый в отдельности. Расправила их. Отшагнула в сторону, расставила для упора ноги и развернула назад плечо. Олежка уже внутренне сжался. Но вместо того чтобы сделать замах Женька вдруг как-то неуклюже затопталась, вся напряглась и тихо ойкнула. Встала скрестив ноги, тесно прижимая бедро к бедру, и сжала ягодицы. В животе у неё что-то отчётливо и громко зажурчало и забулькало словно там переливалась жидкость, глухо заурчало и вновь забурлило. Она сжалась и напряглась ещё сильнее, боясь шелохнуться.
— Ой девочки, у меня кажется понос! — тихо вскрикнула она. — Придётся подождать, я не знаю как добегу! — и она, дождавшись когда в её животе опять прошло бормотание, бросила плеть и быстрыми мелкими шажками, сопровождаемая хихиканьем подруг, заторопилась к дому, иногда останавливаясь если усиливались схватки.
Олежка получил негаданную временную передышку. Пользуясь случаем, Лера побежала в баню поворошить угли в печке и если надо, добавить полено-другое. Марина взяла какой-то стебелёк, подошла к Олежке и стала щекотать ему ступни и пятки. К ней тут же присоединилась Вероника и начала водить былинкой у него в сгибах под коленями.
Олежка дёргался и визжал сквозь верёвки во рту. Это сильно веселило хозяек, и они наперебой начали шутить.
— Уй, ну прям как поросёночек визжит!
— Это он так смеётся! Правда весело? А?
— Как мы любим смеяться! У-тю-тю, ну-ка, ещё разок покажи, как ты умеешь смеяться?
— Какие мы весёлые! Ну, ещё! Погромче!
Вернувшаяся Лера села на мягкую траву, и глядя на развлечения подруг, сама угорала со смеху.
В самый разгар веселья вернулась полная сил Женька. Зачем-то со смешком подмигнула Веронике, незаметно показав на свою попу.
— Ой, девочки, кое-как, едва-едва добежала! Успела в последнюю секунду! Наверное слишком много очень жирного сегодня съела за завтраком! Ух и пробрало! Почти как вода! — поделилась она с подругами. — Если опять погонит, кто-нибудь сделайте мне клизму? — и подруги как один закивали головами. — Сейчас уж скоро вплотную будем приучать его к «копро» — шепнула она на ухо Веронике. Та сначала вытянула своё и так вытянутое лицо в секундном недоумении, затем кивнула и заулыбалась. Отошла назад вместе с Мариной, уступая место.
Женька подошла к Олежке и звонко шлёпнула его по попе, крепко сжала пальцами его распухшую ягодицу, потрясла и подёргала из стороны в сторону, наслаждаясь как перекосило у него лицо и как он вскрикнул сквозь верёвки.
— Хорошего понемножку, куколка ты наша! Тебя приятно погладили, сейчас и я тебя приласкаю! Как родного приголубим! Да ты уже для нас и так стал совсем родным! Мы и обязаны следить за твоим воспитанием! — она взялась за плеть. — Ээх-х, раззудись плечо! — со звучным шмяком протянула плетью поперёк попы.
По Олежкиному телу волной прошла судорога. На ягодицах мгновенно раздулись пять полос, в тот же миг усеявшиеся капельками крови. Он задрожал, завыл, его стало раскачивать. Следующие несколько ударов со свистом легли на бёдра, затем один — по попе, и снова пять по бёдрам, что было больнее всего.
— Эк как его раздирает! — прищёлкнула языком Вероника, глядя на воющего и бьющегося как в припадках Олежку. Она разлеглась на траве, и без стеснения сильно мастурбировала, видимо представляя как в скором времени сама начнёт раскладывать такие же полосы по этой нежной как у юной девушки коже, только что не «лохматить» её. Впрочем, Марина с Лерой также почёсывали у себя в промежности. А Женька продолжала и продолжала раскладывать хлёсткие трескучие удары, оставляя толстые, налитые кровью рубцы, один-два по ягодицам, и несколько по бёдрам…
Дрожащего как в лихорадке и заходящегося воем Олежку вновь окатили несколькими ковшами воды. Размотали верёвку и цепочку. Облили лицо и голову, налили воды и в рот, и он закашлялся чуть не захлебнувшись. Дали несколько крепких пощёчин. После этого он стал понемногу приходить в себя. Женька тряханула его за волосы.
— Ну что, начнём! Неча нам тут показывать умирающую принцессу! — она присела согнувшись, и потянула Олежку лицом прямо между широко раскрытых ягодиц. — Помой там всё госпоже своей мокрой тряпкой!
Хотя Олежка ещё и не отошёл после пережитого, наполовину плавая в прострации, но сработало подсознание, и внутренний спазм плотным комком прошёл через его горло, во рту у него всхлюпнуло рвотным позывом. Оказалось, что Женька не только что не подмыла, чего и не следовало ожидать, а и даже почти не вытерла попу, лишь кое-как, поверху. Явно специально. И внутри между ягодицами, на их внутренних поверхностях, и вокруг анального отверстия, всё было коричневато-жёлтым, изляпано растёкшимся и уже подсыхающим жидким дерьмом.
Женька дёрнула его за волосы.
— Чего таращишься? Первый раз в жизни видишь говно? Или не понял ещё, что должен делать? Специально для тебя поясняю, раз недоступно твоему пустому ящику: твой язык должен сделать тут всё чисто! Или опять хочешь поиграть в брезгливого чистюлю?
— Брезгует?! Какие нежности! Наверное подзабыл, что́ ему впереди светит за недавнее, утреннее? Придётся удвоить! Или даже закончить эту порку, и сразу ж повторить всё заново! — крикнула Лера.
— Обязан услужать госпоже, и чего-то не торопится. Надо подстегнуть рвение! — Вероника хлёстко прошлась плетью по его бёдрам около подколенных сгибов. Олежка взвыл, и тут же его широко открытый рот оказался плотно прижатым к анальному отверстию госпожи.
— Понятно что делать? Или подогреть ещё немножко?
— С его-то сообразительностью овцы, когда ещё что-то дойдёт? Только с помощью кнута!
— Да задать вторую такую же порку, тут же всё и расстановится по своим местам в его пенёчке! — и бич снова дважды прошёлся прямо по сгибам позади коленей, распластавшись и по верхней части икр, и нижней части бёдер. От жуткой боли Олежка потерял всякое восприятие. Уже даже не осознавая что перед ним мерзость, он стал облизывать всё пространство между ягодицами госпожи. Страх перед новыми ударами заставлял его исполнять приказанное. Женька за волосы поворачивала ему голову, направляла туда, где ещё не было облизано.
— Чегой-то оно устало! — бросила она через плечо Веронике, когда ближе к концу у Олежки несколько замедлились движения языка. — Добавь ему бодрости! Восстанови силёнки!
Та вновь хлёстко вытянула его по сгибам позади колен. Олежка, глухо завывая в попу к Женьке, возобновил темп. И хотя всё дерьмо было уже слизано, Женька всё таскала и таскала его лицо взад и вперёд, по многу раз заставляя вылизывать каждую складку, в глубине щели между ягодиц и до их верхних краёв. Несколько раз напрягалась, видимо стараясь пукнуть, но на Олежкино счастье все газы у неё вышли в туалете. Затем заставила просунуть язык в хорошо раздатую дырочку — девки меж собой явно любили анал — и хорошенько поработать языком внутри заднего прохода…
Подрагивающему, ещё не осознающему что же с ним произошло Олежке налили в рот воды и заставили мыть язык, натирая его об зубы, пропускать его между ними. Марина похлопывала его по попе.
— Ты же любишь полоскать ротик! Лучше, лучше! Теперь глотай! Правда ведь, хочется пить? Вона сколько поту из тебя вышло, надо восстанавливать влагу в организме! Так! Теперь открывай рот!
Так ему несколько раз наливали в рот воды, и после каждого прополаскивания заставляли эту воду глотать. Удостоверившись, что язык у него чист, Олежке дали напиться, и Женька за волосы поддёрнула его голову выше, сжала с боков бёдрами и крепко прижала кончиком носа к точке «G». Стала крутить, массировать его носом эту точку, то ослабляя, то усиливая нажим, потираться внутренними сторонами бёдер об Олежкины щёки. И вдруг неожиданно намотала его волосы на кулак, сильно натянула и встряхнула.
— Ты уснул или обнаглел? Соображение улетело? Что должен делать? Не вижу! Ника, напомни ему его обязанности!
У Олежки как всё провалилось внутри. Измученный, он действительно не сообразил вовремя! Но прежде чем он успел коснуться языком щёлки госпожи, жалящий удар плети обжёг ему ноги. От его вскрика, создавшего вибрации около её вагины Женька простонала, сильнее задвигала ляжками и заизвивалась нижней частью тела. Олежка провёл языком вдоль губок и между ними. Она завыла и затрясла его за волосы, а он продолжал шевелить нижней губой и проводить кончиком языка снаружи щёлки. С какой-то звериной силой Женька запихнула его всем лицом к себе в промежность. Олежкины губы оказались вжаты в вагину, он вошёл языком вглубь. Льющиеся струями соки заливали ему лицо, он захлёбывался в них. Госпожа приседала и сучила бёдрами, завывала, то ли от физического удовольствия, либо от осознаний того, что только недавно испытало, и испытывает в данные минуты это всецело находящееся в её руках существо, и что́ ему скоро предстоит перенести ещё. Или ото всего вкупе? И минут через десять бешеной тряски Женька кончила, извиваясь от внутренних разрядов мощного оргазма.
Крепкая верёвка, больно раздирая уголки рта, опять притянула Олежкин затылок к дощечке. Цепочка приподняла его в полусогнутое состояние. Женька осмотрела его вспухшую, изрисованную толстыми, местами сочащимися кровью рубцами попу. Несколько поморщилась.
— Да уж… Хорошо расписали! Будет надолго наука!
— Как же он, сердешный, выдержит до конца? — ухмыльнулась Вероника.
— А что, ласкать его теперь вполсилы? Тяжело? Разумеется! Так наказание на то и наказание чтобы не быть лёгким! «Надо, Федя! НАДО!» — как говорится! Вот если всё там у него внутри распухнет так, что начнёт лопаться кожа и мясо станет выворачиваться колбасами в эти трещины, тут действительно надо поаккуратнее. Чуть-чуть! А здесь что? Больнее жопе — яснее в башке! — рассмеявшись, Марина взмахнула бичом в воздухе. — Ну, остаётся лишь половина! Эть! — и плеть с треском протянулась по Олежке, заставив его затрястись, забиться и взвыть. На попе и верхней части бёдер, там, где они переходили в низ ягодиц, вздулись толстые, высотой с палец, рубцы…
Ледяная вода полилась на обезумевшего от боли Олежку, потоком потекла по попе и спине, по животу, груди, плечам и горлу. Он вздрогнул и задёргался как от прикосновения раскалённого железа. Наказание длилось менее десяти минут, но для него будто б прошло полжизни. Плохо что-то осознавал, когда ему распутывали рот, и затем он упал на землю затылком после того, как от перекладины отвязали цепочку. Его приподняли за волосы но и на это он почти не среагировал, и после десятка затрещин справа и слева, с угрозами новой порки, ковша воды на лицо внутри у него словно что-то встряхнуло.
— Как раскисла наша кисейная барышня! Довольно играть в полумёртвую старуху, готовь свой сосательный аппарат! — встряхивая Олежку за волосы, Марина въехала ему пощёчину.
— Да он специально притворяется! Видели же, как только над ним нависла тень от плётки, сразу ж начал оживать!
— За такой цирк следует добавить! Это значит, что он считает госпожей полными дурами? Не много ли из себя кочевряжит? — и плеть несколько раз обожгла ему ноги.
Марина махнула Веронике рукой.
— Погоди. Скоро уже нарадуешься! — и она, притянув Олежку ртом к своему возбуждённому клитору, прижала его лицом к лобку.
Как только он глубоко и сильно засосал, от изнеможения даже не чувствуя запаха мочи с «селёдочной», как и у Женьки, отдушкой, девушка выгнулась вперёд, далеко выставив живот, сместила его голову к себе вниз, между ногами, и буквально утопила лицом в вагине. Непрестанно делая движения вперёд и назад, она сама налезала на его далеко высунутый язык, и за волосы толчками натягивала на себя Олежкино лицо. Временами больно впивалась ногтями в его затылок, если язык у него несколько втягивался обратно в рот или слабо напрягался.
Оргазм Марина получила достаточно быстро. Заставила Олежку облизать и проглотить выделения. Перехватила за волосы, и так же как и предшественницы, низко присела и засунула его лицом между ягодицами. Но вначале придерживала на некотором небольшом расстоянии, чтобы он лёгкими касаниями прошёлся языком по внутренним поверхностям между ягодиц, по всей впадине вверх и вниз, вокруг и в середине дырочки, и постепенно прижимала его языком к себе. Под конец встряхнула за волосы.
— Чего застыл? Внутрь входи, вовнутрь! Ника, подбодри эту тупую пробку!
Вероника хватанула Олежку плетью по ногам, ещё и ещё раз. Не помня себя, он протолкнул сильно напряжённый язык в хорошо расстрапоненное анальное отверстие Марины. Та завертела попой и насела на его язык так, что тот оказался всунутым к ней в попу на всю длину. Его кончик даже упёрся в массы кала. Госпожа заставила Олежку шевелить языком, несколько вынимать и снова всовывать на полную длину. И под конец «дунула» прямо ему в рот длинной сильной струёй очень зловонных газов. Продержала несколько секунд, и вторично пукнула, с коротким но мощным трескучим звуком.
Дальше всё происходило как и в предыдущий раз: Олежке окатили водой лицо, заставили выполоскать, вымыть язык, каждый раз сглатывая воду, чтобы к следующей госпоже он проникал в щёлку с уже чистым ртом. Затем замотали рот, а голову подтянули выше.
— Видите как легко надрессировать его на «копро» — говорила Вероника, растягивая хвосты плети. — Надо только лишь отодрать почти до потери пульса, и тут можно под угрозой новой такой же порки заставить. И ведь будет кушать как лакомство! Начнёт кривить морду, добавить! Раз, другой, третий, и уже привыкнет! — девушка рассмеялась и развернулась несколько боком — Оой-е! — и она с поворотом и с наскока резко, с сильной оттяжкой, прошлась по Олежкиным ногам и попе так, что он, не взвидя света забился и закачался, дико взвыл.
Вероника растянула порку дольше других. После каждого удара она подходила к корчащемуся Олежке, жамкала его за те места, где только что прошлась плетью, и крепко шлёпнув, вновь со звучным свистом настёгивала, стараясь попасть так, чтобы хоть один хвост прошёлся по предыдущему рубцу. Олежка корчился, раскачивался. Кричать у него не было уже сил, он только глухо мычал сквозь верёвки. И наверное б действительно потерял бы сознание, если б получил хоть на пару ударов больше…
Кроме нескольких ковшей на Олежку с размаху выхлестнули сзади и спереди по ведру холоднющей воды. Размотали рот. Он лишь постанывал, в глазах у него стоял туман и метались тысячи светящихся цветных точек. Но здоровенными пощёчинами его быстро «ввели в соображение», как выразилась Вероника. Снимать же с перекладины его не стали.
— Мало ли вдруг… — продолжала Вероника. — Если не станет слушаться, или начнёт показывать свои нежные благородные вкусы, падать в обморок, затошнит его видите ли, эту барышню-смолянку, — как раз тут же и зададим по второму разу! — Она отвязала с перекладины цепочку и врезала Олежке звонкую затрещину. — Долго будешь глазеть в небеса и качаться как мешок с опилками? Как насчёт того чтобы попить? Хочешь чаю? Открывай пошире рот, накачаю! — под смех подруг она встряхнула его за волосы, приблизила лицом к промежности. — Выкорячиваться собрался? А как ты смотришь на то, чтоб пройтись опять по второму кругу? Видимо твоей шкуре понравилось, когда её целует и гладит плётка?
У Олежки снова всё упало внутри, рвануло и растеклось липким животным страхом. Если он не исполнит всех требований госпожи, его ж засекут возможно и насмерть!
— Да… госпожа Вероника… — еле слышно пролепетал он.
— Ты оглох или потерял соображение? Понятно, что надо сделать? Дырку свою открывай! — девушка треснула его ладонью по голове.
— Может подстегнуть его? — подала голос Женька.
— Нуу! Наконец-то дошло! — рассмеялась Вероника, когда после Женькиных слов Олежка раскрыл рот во всю ширь. — Лови лимонад!
— Мандариновый сок! — присела от смеха Марина.
— Какой это однако хороший включатель соображения! — Женька потрясла плетью и огрела Олежку по попе. — О своих дальнейших обязанностях сообразишь сам, или подогреть? — она рассмеялась, глядя как он взвыл и забился. — На всякий случай, и для порядку! — плеть обожгла ему бёдра.
Вероника села Олежке на раскрытый рот, придерживая его голову под затылок, и туда к нему потекла горячая струя. Он чуть не поперхнулся, и не чувствуя ни запаха, ни вкуса, от ужаса почти не осознавая что с ним происходит, начал судорожно глотать эту тёплую жидкость. Осознавал он только угрозу новой порки, если не исполнит требований госпожи.
— Ну, вот мы и попили! — пописав до конца, Вероника с довольной улыбкой обернулась к подругам. — А ты это чего, отдохнуть захотелось? Высасывай последние капли! Ну, и дальше продолжай, давно тебе известно что! — она шумно и часто задышала когда Олежка прикоснулся языком к набухающему клитору, потрепетал по нему кончиком языка, и затем начал его сосать.
Вероника разошлась не на шутку. После первого оргазма она ещё и ещё несколько раз заставляла Олежку то сосать клитор, то погружать язык в щёлку, вылизывать губки — то легонько касаясь, то во всю силу нажимая языком, то засасывать их, при этом возила его ртом по всей длине щёлки, до самой попы. Пока её не встряхивали разряды нового оргазма. И, получив удовольствие несколько раз, она села Олежке на губы широко раскрытой попой, вжала его лицом между ягодицами. Тот, уже механически, «на автопилоте», обласкал губами и языком её дырочку и около, куда смог коснуться. Повинуясь встряхиваниям за волосы, а затем и нескольким жгучим ударам плети, начал проталкивать язык в анальное отверстие, одновременно работая им. Вероника стала покачиваться, работая попой вверх и вниз — судя по её хорошо расширяющемуся заднему проходу она также любила анальный страпон и фистинг. Наконец по всему телу госпожи пробежали волны судорог — сильные, потом всё слабее и слабее, затем опять усиливающиеся, и она привстала.
— Рот открой! Как только можешь шире! Девочки, кто-нибудь, подскажите ему!
Плеть ожгла Олежке попу и бёдра, до самых колен. Вероника со словами — «Всё равно максимум через час погоним его в баню!» — присела пониже и стала тужиться. Олежка, совершенно бессмысленно, автоматически повинуясь приказу, разинул рот. В нескольких сантиметрах от его лица, прямо над открытым ртом навис напряжённый, легонько пульсирующий задний проход Вероники. Вот он ещё сильнее дрогнул и приоткрылся, оттуда вышла шипящая струя газов. Девушка стала тужиться ещё крепче, коротко пукнула и напряглась. Так прошло около минуты. Вероника ещё раз с кряхтением потужилась, и поднялась.
— Нету во мне ничего! — произнесла она с досадой, и даже с некоторой завистью посмотрела на Женьку, которую недавно пробрал понос. — Хотела хоть чуть-чуть ему выдать, но ничего не выходит! — она подхватила плеть, и с какой-то зверской озлобленностью принялась хлестать Олежку, едва ли не рыча. Наконец отбросила плётку. — У меня всё! Кто-нибудь ещё хочет?
Однако девки уже насытились, во всяком случае никто из них особо не горели желанием сейчас же и поиметь Олежку; тем более что поджимало и время — как они выразились, «ещё следует вскорости прочитать мораль этому недоумку за его утрешние выходки», да ещё впереди была баня. Она уже достаточно разогрелась, и чтобы просто поддерживать хорошее тепло, пришлось бы попусту жечь дрова.
— Сейчас и отвяжем. Только пускай сначала полностью придёт в себя. — сказала Марина, с улыбкой поглядывая на дёргающегося и завывающего Олежку.
Продолжение следует…
